Воспользуйтесь формой поиска по сайту, чтобы найти реферат, курсовую или дипломную работу по вашей теме.

Осенью 1993 года в серьезных научных журналах словно в ответ на какой-то призыв рока появились статьи, в которых предпринимается попытка заново осмылить и переосмыслить сущность тоталитаризма. В «Полисе» выступил Р. Андерсон, в «Вестнике МГУ» - К. Гаджиев, в «Общественных науках» - И. Мазуров.

Почему резко возрос интерес к тоталитаризму?

Оживление ставшего было затухать интерса связано с тем, что актуальность тоталитаризма растет, а политической системе тоталитарные черты все более отчетливо и последовательно воспроизводятся. Общественное сознание не может этого не замечать, не реагировать на процессы тоталитатаризации.

Тоталитарный феномен, тоталитарность и тоталитаризм.

Во всех публикациях прследнего времени в большей или меньшей степени выражено стремление прояснить разрвыв между феноменом тоталитаризма и объясняюшими его схемами. Специально концентрирует внимание на этой проблеме Андерсон. Предсталяется логичным подойти к решению проблемы путем различения отдельных сторон или аспектов тоталитарного феномена. Это потребует введения некоторых терминологических различений, смысл которых станет вполне ясен только в последующем изложении. Можно попыталься выделить некий тоталитарный принцип - наиболее универсальное и абстрактное выражение природв тоталитарного феномена. Следующей, более богатой и конкретизировнной, но сохраняющей универсальность абстрактной схемой мог бы быть идеальный тип или, точнее типы, которые удобно называть тоталитарностью, т. е. набором сущностных черт, свойств, признаков тоталитарного феномена в его различных проявлениях. Тоталитаризмом же могла дыть названа более или менее сознательно утверждаемая система реализации той или иной тоталитоидности. Наконец, саму ракльность тоталитарного феномена, его непосредственно наблюдаемую фактуру можно было бы назвать тоталь по аналогии с парой вериткаль-вертикальность.

Все эти терминологические различения связаны с тем, что тоталитиарный феномен обычно рассматривается двояко. Предпринимаются попытки отождествить его под именем тоталитаризма с Третим Рейхом, например, или с СССР периода сталинщины и при этом трактовать казалось бы все тот же тоталитаризм как идеальный тип, набор формальных признаков, которые проявляются в феноменах лишь частично и с различной интенсивностью.

В первом случае уникальность исходного феномена не позволяет признать тоталитаризмом никакой иной феномен, который столь же уникален и своеобычен. Но это еще полбеды. Множество явно нетоталитарных черт феномена окажутся необъяснимы и их придется как бы не замечать.

Во втором же случае мы напротив без труда найдем большее или меньшее выражение черт идеального типа тоталитаризма в ог-

ромном количестве политических феноменов, однако даже самое полное совпадение оеальных и идеальных черт заведомо будет отличаться частичностью, множеством отклонений и пустот. Каждый реальный феномен окажется лишь попыткой с большей или меньшей полнотой проявить черты идеального типа. В результате ни один феномен мы не сможем признать вполне тоталитарным, что кажется недостатком в сравнении с первым случаем, т. к. там хотя бы один феномен заведомо объявляется тоталитарным.

Некоторый релятивизм в трактовке тоталитатизма компенсируется оценить приближение или отдаление от идеального типа как отдельных политических систем, так и их состояний.

Целесообразно различать тоталитаризм как явление, в кото-

ром с меньшей или большей полнотой проявляются черты идеального типа или тоталитарности.

Тоталитарный принцип и природа тоталитарного феномена.

Существуют самые различные суждения относительно природы тоталитаризма. Их довольно содержательный обзор содержится в статье Ю. И. Игрицкого «Концепция тоталитиризма: уроки сноголетних дискуссий на Западе»//История СССР, 6, 1990, С. 172-190.

Данные Мазурова.

Схема Гаджиева.

Статья о тоталитаризме в Словаре истории идей.

Концепция Х. Арендт.

Наивно-натуралистическое представление прежде всего улавливает наиболее бросающиеся в глаза внешние приметы тоталитаризма, но в то же время отражает и некоторые существенные момтенты - непонимание ни тоталитарной личностью, ни системой иных аргуметов кроме насилия и равенства всех в тотальной небезопасности.

Другое, чуть более изощренное понимание заключается в интерпретации тоталитаризма как закрытой системы жестких функциональных связей, как социальной мегамашины, в которой каждый человек становится винтиком (Ольшанский в «Полисе»). Здесь уже налицо тотальное поглощение личности ролью, функцией.

Еще одно понимание тоталитаризма связано с его рассмотрением в качестве системы всепроникающего контроля и встречного, добровольного самоконтроля членов тоталитирного целого. подобный тоталитарный контроль и самоконтроль либо принимается как самоочеыидная данность, либо объясняется извращенной и/или неизбежной исторически формой общественного сознания, подавленной мифологическим отождествлением части и целого, содержания и формы, целей и средств, неспособностью различить частное и общее благо, построить рациональные формы политического опосредования и участия.

У всех этих трех интерпретаций есть нечто общее - однородность, гомогенность организации: скопление идентичных людей-атомов, которые не знают ничего кроме прямого насилия, живут в гоббсовской утопии «войны ысех против всех»; набор ролей-функций, которые одинаково важны и носители которых одинаково неважны; мифы, порождающие «оборотничество» смыслов и картину мира, где царит всеобщее отождествление, где личное и родовое нерасчленены и слиты. Таким образом общим принципом тоталитиаризма можно признать гомогенность его состава, структуры и организации (системы).

Глубина, масштабы и разноликость тотлитарности.

Выявление общего тоталитарного принципа отнюдь не равнозначно созданию идеального типа. Одного лишь принципа для этого недостаточно. Требуется еще уточнить - какой материал и каким образом этот принцип организует. Можно предположить, что принудительное навязывание гомогенности разным пластам политической реальности, внедрение тоталитарного принципа дает весь-

ма своеобразные, заметно отличеюшиеся друг от друга идеальные типы. Гомогенизируется ли только режим правления? Или тоталитарный принцип пронизывает всю структуру государства? А что если он навязан всей политической системе? Что получится, если гомогенность будет наязываться не только политике, но всему человеческому миру, всей социальной системе, включающей экономику, культуру и все прочие саера сферы человеческих отношений?

В первом случае мы будем иметь идеальный тип тоталитарного режима - административное регулирование, в целом неплохо охарктеризованное Г. Поповым под названием администратино-командной системы, но не вполне адекватно отнесенное к советской реальности.

Во втором случае возникает идеальный тип тоталитарного государства.

В третьем случае перед нми идеальный тип партии-государства, т. е. вополне гомогенизованной политической системы.

Наконец, в четвертом случае возникает или мог бы возникн-

вть идеальный тип супертоталитаризма или тотального тоталитаризма.

Происхождение тоталитаризма.

Откуда же берется эта гомогенность? Роковое ли она проклятье некоторых народов, как это берутся утверждать, например, «клеветники России»? Или это мистически прорывающееся то здесь, то там буйство «древнего родимого хаоса»? Рискну утверждать, что причины более прозаические.

Прежде всего далеко не бесспорно, что тоталитаризация насаждается политически и в политической сфере, что это насаждение идет как бы сверху вниз - режим, государство, политическая система, всеобщий человеческий мир. Скорее наоборот гомогенизацией чреваты неполитические сферы, прежде всего социетальные сообщества. Недаром массовидность прежде всего связывает с тоталитаризмом Ханна Арендт.

Дисфункции модернизации.

В условиях форсированной модернизации возникает искушение просто отбросить старые, «отжившие» политические структуры и заменить их новыми. В результате новые структуры несут как бы двойную нагрузку: осуществляют те функции, к которым они предназначены, и те, которые осуществлялись разрушенными структурами, но о которых система «помнит». Получается своеобразное явление дедифференциации.

Дедифференцированные и недифференцированные политические структуры современности отличаются немалыми чертами сходства. Одна из важнейшмх - предрасположенность к дисфункциям, т. е. разрушительным или по меньшей мере контрпродуктивным проявлениям функциональных возможностей соотвествующих структур. Среди дисфункций модернизации наиболее ярко и разрушительно проявились тоталитарные тендепнции.

Природа тоталитаризма как навязывания политическому режиму, государству или всей политической системе принудительной гомогенности связана с однозначной трактовкой и тем самым с изврещением функциональности такого процесса, как массовизация. Форсированное создание однородной национальной (этническое государство национал-социалистов) или социальной (пролетарское государство коммунистов) массы отрывает тоталитаризуемое гражданское общество от его корней и истоков, парадоксальныи образом сближает с ниболее архаичными моделями общинной, первобытной гомогенности, провоцирует активизацию протополитических средств организации, прежде всего прямого принудительного насилия.

Таким образом следует различать тоталитаризм как систему навязанной гомогенности, внедренной в ходе форсированной мо-

дернизации, и тоталитоидность как изначальную гомогенность протополитических образований эпохи архаики.

Тоталитаризм может быть охарактеризован как явление современности (модерности), непосредственно связанное с отчуждением в личностном плане и с омассовлением - в политическом. Высокая, в идеале предельная степень омассовления общества и отчуждения личности представляют собой его сущностные признаки. Тенденции омассовления, нивелирования субкультурных, сословных, корпоративных, региональных, местных и прочих различий вполне определенно проявилась уже в ходе создания наций-государств и отвечающих им всеобщих гражданских обществ, когда для обеспечения целостности этих гигантских для своего времени образований потребовались специальные скрепы в виде общенациональных норм языка, культуры, права и т. п., а также в виде новой общенациональной общности - массы равноправных граждан, образованной эмансипированными атомами-индивидами. Надо было быть, конечно, Гоббсом, чтобы разглядеть в событиях английской революции и предшествующих ей десятилетий атомизацию индивидов и возникновение Левиафана, важность этих предпосылок для создания современной поилитческой системы с одной стороны, их разрушительность и угрозу обернуться «войной всех против всех» с другой стороны. Отсюда гоббсовскицй императив постоянных и бесконечных усилий по обузданию хаоса, неустанного политического благоустройства перед лицом весной угнозы тоталитаризации в измысленной им форме тотальной «войны всех против всех».

Еще явственней тоталитарные тенденции обозначились в годы Великой французской революции (якобинский террор) и постреволюционного бонапартистского режима (массовизация, создание мобилизованного общества и т. п.). Вполне отчетливо некоторые тоталитарные тенденции проявились в бисмарковской Германии. Однако наиболее яркое выражение эти тенденции нашли в нынешнем столетии, когда массовое общество и массовые общественные движения, массовые митинги и средства массовой информации, серийное производство и стандартизированное потребление, всеобщее образование и массовая культура формируют «одномерного человека» и столь же однозначные стереотипы поведения.

В отличие от тоталитаризма первобытная тоталитиодность связана прежде всего с протополитическими образованиями типа племени, соседской общины или квазигосударственных автократических (самодержавных) структур, формально воспроизводящих общинные отношения в державных масштабах при безусловном подчинении и деспота-самодержца, и последнего представителя самодержавного народа-войска единому родовому этосу. Яркие примеры такого тоталитоидного самодержавия - евразийское войско-община Чингиз-хана или героическая экспансия раннего ислама.

Общей основой и тоталитиаризма, и тоталитоидности является не только гомогенность, но и крайне ослабленная институционализация.

Тоталитиаризм и деинституционализация.

Институты не даны как нечто вечное и неизменное. На деле приходится сталкиваться с большей или меньшей выраженностью, проявлением того или иного института. Институты вновь оказываются связаны с процессом, но на этот раз не в масштабной перспективе всей политической системы, а в своей собственной. Каждый институт, коль скоро он опосредует, обозначает как свое,»схватывает» то или иное действие, роль, как бы втягивается в череду действий. Обычно опосредованные институтами действия далеко не в равной, а тем более не в полной мере проявляют свою институциональную сущность. Далеко не каждое, например, действие отдельного депутата в неком парламенте, а тем более за его пределами, в достаточной мере отвечает комплексу принципов и норм парламентаризма. Напротив, очевидно, что множество его действий лишь в очень малой степени институциональ-

но опосредованы. Уровень такой опосредованности может нарастать или уменьшаться. Институт как бы растворяется в процессе институционализации как нарастающем закреплении действий и ролей или в процессе деинституционализации как уменьшеющемся закреплени функций и ролей. Скажем, некий президент начинает действиями, вполне отвечаюшими институту президентства, но постепенно начинает придавать им характер самовольного хозяйничанья в своей лавке и кончает прямым самодурством. Это уже явная деинституционализация президентства, своего рода политическое самоубийство, самоимпичмент.

Разрушение посредующих форм ведет к деинституционализации, преобладанию непосредственных, спонтанных действий, дополитических отношений. Социетальное приятельство оказывается важнее формальной политической упорядоченности, влияние весомее власти. В приведенном примере президента, ставшего диктаром-самодуром, институционализированные политические действия все больше и больше вытесняются непосредственными и спонтанными порывами, отражаюшими стихийнцую волю к господству данного человека и его «группы сверстников» (простейшей социетальной общности). За скобками, это уже другая проблема и учебная тема, остается вопрос, кому и почему в данном случае выгодно использовать и усугублять деинституционализацию президентства. Важно отметить только, что институционализация и деинституционализация при всем их жизненном значении для непосредственно вовлеченного политического актора имеют и общее системное значение для всего политического целого.

Широкая и углубляющаяся деинституционализация вызывает аномию, т. е. такое состояние большинства политических акторов, когда они последовательно или непроизвольно уклоняются от выполнения известных им институционализированных правил и норм.

Аномия фактически равнозначна эрозии политической систе-

мы, подрыву политических начал и отношений, возобладанию дополитических, чисто социетальных императивов поведения. Политическое сообщество все больше деградирует в некую аморфную общность, в лучшем случае гигантский аналог «группы сверстников» или «малой группы», а в худшем - подобие «зоны» или даже гоббсовской «войны всех против всех».

С другой стороны дополитические по природе непосредственные узкосоциетальные действия и отношения являются необходимой предпосылкой образования собственно политических действий и отноений, а значит и институтов. Ключевое значение в этом слу

чае приобретает социализация, включение индивидов в круг 3своих (социетальное сообщество). Социализация, однако, происходит уже в самых простых общностях. Она распространяется, конечно,

и на более сложные общности, наприер, на политические сообщества. В этом случае природа социализации существенно изменяется. Речь идет уже не просто об интеграции в некую общность, но и об определении своего места в ней, об отношении не только к целому, но и к отдельным институтам. В этом случае следует говорить о политической социализации как о соврешенно своеобразном феномене, существенно отличном от простой социализации.

Предложенные доводы не означают, что нижним, дополити-

ческим слоем можно было бы пренебречь. Это было бы наивной и непростительной ошибкой. Дополитическая стихия не только не отбрасывается, но полностью сохраняется, проникая во все поры политической системы. Она, конечно, несколько трансформируется, рационализуется и «цивилизуется» при этом. Более того социетальная стихия существенно воздействует на целостность политической системы. Конкретные примеры вскрыты в описании

Карлом Шмиттом значения оппозиции 3свой/чужой 0в политике, хотя эта оппозиция обладает несомненной дополитической природой.

Неврозы в политике (бегство от свободы)

Боязнь аномии с одной стороны и давление слишком высоких требований к политической личности с другой порождают различ-

ные неврозы в политике, наиболее типичным среди которых является «бегство от свободы» (Э. Фромм). Фашизм и другие формы тоталитаризма дают немало примеров подобного бегства от свободы. Процесс излечения от подобных политических неврозов связан с развитием личностного начала в политике. С друной стороны развтие современной личности невозможно без использования потенциала политического участия. Никакая экономическая изощренность или культурная утонченность не в состоянии сегодня компенсировать недостаток способности свободно оперировать политическими нормами и ролями, эффективно использовать политические права и свободы. Эти способности являются неприменной принадлежностью современного человека.

Партия-государство: попытка преодоления

антитезы государство/гражданское общество.

И в силу унаследованной традиции, и в силу своих сущностных свойств государство и гражданское общество с самого начала эпохи модерна резко обозначили противоположность своих устремлений, между ними проявлялось открытое и явное противоречие. Уже больше двух столений политическая мысль бьется над проблемой разрешения этого противоречия. Предлагались окончательные и бескомпромиссные способы ее решения: огосударствление общества (этатизм, государственный социализм) или, напротив, обобществление государства (крайний эгалитаризм, анархизм, марксистское «отмирание государства»). При полной противоположности своих идейных традиций и нравственных устремлений обе эти тенденции сходились в отказе от признания рациональности разъединения-единства государства и гражданского общества. В конечном счете обе крайности, обе тенденции сошлись в утверждении всевозможных версий тоталитаризма.

4Гораздо более логичным и перспективным представляется 4признание естестенности и рациональности разъелинения-единства 4государства и гражданского общества. С этой точки зрения 4проблема заключается не в том, чтобы разрешить противоречие 4путем уничтожения одной из его сторон (типичный для

4примитивной, силовой политики образ мышления), а в том, чтобы 4регулировать это противоречие, использовать его как 4политический инструмент. Для этого предлагались и

4использовались различные 0 4п 0ути: введение посредничаюших институтов, в частности, промежуточных государственно-общественных систем (возрожденные на 4 0новой основе корпорации, профсоюзы, местные

общины, партийные 4 0системы и т. п.).

4Возможен, конечно, и третий подход: форсированное 4превращение гегемонии в абсолютное господство. Это делается, 4например, путем отождествления интересов рабочего класса с 4национальными интересами, или путем конструирования некого 4фантомного национального интереса иего партии

4 (нацонал-социализм и прочие версии фашизма). Так возникает о 0днопартийная система как чистая 4и безусловная 0гегемония 4-господство.

Эволюция отечественного тоталитаризма.

Отечественный тоталитаризм дал, вероятно, одно из наибо-

лее отчетливых и ярких проявлений последовательной смены различных типов тоталитарности. В немалой степени это связано с тем, что модернизация была в высшей степени форсированной, однобокой и поверхностной, а также тем, что сохранились значительные осадки тоталитоидности не только внизу (крестьянская община), но и наверху (неразделенность власти), а также во всей политической системе (самодержавный принцип).

Рецидивный тоталитаризм.

Преодоление тоталитарных дисфункций модернизации.

Преодоление тоталитарных дисфункций модернизации прежде всего предполагает восстановление и максимальное обогащение потенциала разнообразия политических действий, ролей, институтов и в целом символических форм опосредования. Этот процесс и является демократизацией. Название, вероятно, не самое удачное, т. к. оно невольно акцентирует внимание на комплексе политических явлений, связанных с прямым, минимально опосредованным участием всей совокупности граждан (массы, образованной в пределе по образцу дополитической социетальной общности, рода) в принятии политических по своей природе решений. А это как раз то, на чем паразитирует тоталитаризм.

Демократизация же и современная демократия по

своей сути есть соединение всех возможных и так или иначе испытанных форм политического опосредования действий и форм организации. Эту идею несколько парадоксально заострил У. Черчилль, выступая в британском парлименте 11 ноября 1947 года. «Демократия, - сказал он, - самая плохая форма правления, если не считать все остальные, которые время от времени подвергались проверке». Демократия плоха своей всеядностью (плюрализмом, толерантностью). Это влечет множество неизбежных издержек, например, например многократное дублирование функций, проработке множества альтернатив и т. п. В результате система по определению не может быть достаточно эффективной для того, скажем, чтобы «догнать и перегнать» или «осуществить радикальную реформу», за пару лет втиснув страну в рамки капитализма образца К. Маркса. Для эффективного решения таких задач как раз и годится тоталитиаризм. Он или подобные «однозначные» системы, претендующие на максимальную эффективность, как раз и подвергаются, по мысли Черчилля, проверке. Она обычно подтверждает эффективность «однозначной» системы, но тут же показывает разрушительность, а то и просто бессмысленность поставленных целей - перегняя, убежали в какой-то тупик, завоевывая новое «жизненное пространство», едва не лишились того, что было, устремляясь к «свободному рынку», рискуем форсировать тотальную дезорганизацию. С точки зрения Черчилля лучше не искушать судьбу погоней за небывалыми и сверхэффективными формами правления, а удовольствоваться «худшим» - смешением того, что работает и позволяет пусть медленно, но верно решать практические задачи.

Описание предмета: «Политология»

Литература

1. Л.И. Шевченко. Регулирование отношений поставки. Теория и практика. – М.: Издательство Р. Асланова "Юридический центр Пресс", 2002. – 294 с.
   
2. Солтан Дзарасов. Куда Кейнс зовет Россию?. – М.: Алгоритм, 2012. – 304 с.
   
3. Найал Муртаг. Гайдзин на службе в Mitsubishi. – М.: Добрая книга, 2008. – 384 с.
   
4. Фридрих Хайек. Индивидуализм и экономический порядок. – М.: Социум, 2011. – 432 с.
   
5. Человек и экономика. Справедливость и базисная демократия против тоталитаризма рынка и капитала. – М.: Экономика, 2011. – 560 с.
   
6. Л.С. Васильев. Всеобщая история. В 6 томах. Том 5. От Нового времени к современности. – М.: КДУ, 2012. – 680 с.
   
7. Реймон Арон. Демократия и тоталитаризм. – М.: Текст, 1993. – 303 с.
   
8. Михайл Рыклин. Пространства ликования. Тоталитаризм и различие. – М.: Логос, 2002. – 280 с.
   
9. За справедливость и свободу. Рабочее движение и левые силы против авторитаризма и тоталитаризма. История и современность. – М.: Либроком, 2014. – 248 с.
   
10. Раймондо Кубедду. Либерализм, тоталитаризм и демократия. Политическая философия австрийской школы. – М.: Социум, 2014. – 416 с.
    
11. Николай Шитюк und Игорь Николаев. Тоталитаризм и сотрудники силовых структур УССР в 20-50-е гг. ХХ ст. – М.: Palmarium Academic Publishing, 2012. – 404 с.
    
12. Надежда Георгиевна Костромина. Французская историография тоталитаризма в ХХ веке. – М.: LAP Lambert Academic Publishing, 2013. – 308 с.
    
13. Елена Мороз. Феномен тоталитаризма в американской историографии (1930-50-е годы). – М.: LAP Lambert Academic Publishing, 2012. – 316 с.
    
14. Михайл Рыклин. Пространства ликования. Тоталитаризм и различие. – М.: Логос, 2002. – 280 с.
    
15. За рамками тоталитаризма. Сравнительные исследования сталинизма и нацизма. – М.: Российская политическая энциклопедия, 2011. – 680 с.
    
16. Ханна Арендт. Опыты понимания. 1930-1954. Становление, изгнание и тоталитаризм. – М.: Издательство Института Гайдара, 2018. – 712 с.
    
17. Модест Колеров. Тоталитаризм. Русская программа для западной доктрины. – М.: Издание книжного магазина "Циолковский", 2018. – 152 с.
    

Образцы работ

Задайте свой вопрос по вашей проблеме

		Гладышева Марина Михайловна marina@studentochka.ru +7 911 822-56-12 с 9 до 21 ч. по Москве.

Внимание!

Банк рефератов, курсовых и дипломных работ содержит тексты, предназначенные только для ознакомления. Если Вы хотите каким-либо образом использовать указанные материалы, Вам следует обратиться к автору работы. Администрация сайта комментариев к работам, размещенным в банке рефератов, и разрешения на использование текстов целиком или каких-либо их частей не дает.

Мы не являемся авторами данных текстов, не пользуемся ими в своей деятельности и не продаем данные материалы за деньги. Мы принимаем претензии от авторов, чьи работы были добавлены в наш банк рефератов посетителями сайта без указания авторства текстов, и удаляем данные материалы по первому требованию.