Воспользуйтесь формой поиска по сайту, чтобы найти реферат, курсовую или дипломную работу по вашей теме.

В числе различных исследовательских подходов, существующих в современной экономи­ческой науке, можно с помощью группировки выделить два основных «потока»: основное тече­ние (mainstream) 1/и альтернативы. Главное различие между этими состоит в различной степе­ни абстракции при анализе экономических процессов. В основном течении приняты сильные уп­рощающие предпосылки относительно человека (экономическая рациональность или максими­зация целевой функции при данных ограничениях) и окружающей его среды (модель совершен­ной конкуренции). Эти предпосылки позволяют экономистам работать с оптимальными (равновесными) состояниями и формализовать экономическую теорию в степени, недоступной другим общественным наукам. Неоклассическая теория как бы дает экономистам всех направлений общий язык: даже сторонники альтернатив опровергают не саму неоклассическую тео­рию, ибо опровергнуть набор выводов, логически дедуцированных из априорных предпосылок невозможно, а возможность ее применения в различных конкретных ситуациях. В этом смысле, ничего похожего на мэйнстрим в других общественных науках нет - область консенсуса там значительно уже. Однако повышенная абстрактность основного течения порождает и свои про­блемы. Во всех науках есть проблема соотношения теории и фактов, но только в экономичес­кой теории она принимает форму противоречия (или выбора) между «реалистичностью» и «точностью» (truth versui precision). Для естественных наук за очень редкими и временными ис­ключениями реалистичность и точность совпадают. Общественные науки вовсе не претендуют на точность. Промежуточный статус экономической теории порождает серьезную методологичес­кую проблему. Многие великие экономисты и знатоки экономической теории (Леонтьев, Алле, Эрроу, Блауг, Хан и др.) признают значение этой проблемы и связывают перспективы экономи­ческой науки с ее разрешением.

Правда, следует отметить, что степень абстрактности основного течения тоже неодноро­дна. На уровне глубокой абстракции сформулированы наиболее общие закономерности эконо­мической неоклассической теории (например, теория общего равновесия). Крупнейшими предс­тавителями этого формалистического направления среди современных экономистов можно счи­тать Ж. Дебре и Р. Лукаса. Однако помимо этого формального направления в рамках основного течения существует и «эмпирическое», нацеленное не на дедукцию из абстрактных аксиом, а на объяснение и предсказание фактов и эмпирическую проверку полученных выводов 2/. Главные гипотезы основного течения (такие как максимизация прибыли или полезности) сохраняются, но другие абстрактные предпосылки, касающиеся среды, в которой оперируют экономические аге­нты, ослабляются; главной чертой данного подхода является именно принципиальная нацелен­ность на факты. Виднейшими представителями этого крыла мейнстрима можно считать М. Фридмена, Ф. Модильяни, Дж. Тобина. К нему относятся (что важно для проблем переходной эконо­мики) и экономисты МВФ. Между двумя направлениями мейнстрима нет четкого «разделения труда». Конечно, теория общего равновесия, большая часть теории благосостояния полностью относится к ведению формалистов. Но применительно к большинству других областей анализа такой ясной картины нет. То, что экономисты формального направления не ориентированы на факты, не означает, что они не снисходят до более практических и злободневных вопросов. Конечно, для анализа большинства интересных экономических проблем требуется более конк­ретный уровень анализа, более «реалистические» предпосылки, чем при «чистом» формальном анализе, например, неполная информация, несовершенная конкуренция и т. д. Но для экономис­та формального направления меняется лишь набор исходных ограничений, а оптимизационно-равновесный инструментарий остается в неприкосновенности 3/.

Но и для «эмпирического» крыла мэйнстрима характерна дилемма точности и реалисти­чности. Анализ не поднимается до того уровня конкретности (или поверхностности), когда на-

стр 7

ряду с экономической рациональностью поведение экономического агента начинают определять традиции, правовые и моральные нормы, политические и другие факторы.

Глубокий уровень абстракции неоклассической теории сказывается и в трактовке време­ни. Оптимальная или равновесная ситуация - это моментное состояние системы. Поэтому любые изменения, динамика в неоклассической теории обычно описываются с помощью последо­вательности «остановившихся мгновений» (сравнительная статика). Время в неоклассической теории носит дискретный характер, и все, что происходит между равновесными моментами, ос­тается вне поля ее зрения. Даже формальная теория экономического роста, ставшая частью мэйнстрима, содержит в первую очередь описание условий равновесного роста, при котором соотношение экономических параметров не меняется. Поэтому неоклассическая теория слабо приспособлена к описанию изменений в реальном времени, таких, в частности, как трансфор­мация экономических систем, когда важную роль играет не только будущее конечное состояние системы, но и тот путь, которым она к нему придет.

Интересно, что с течением времени уровень формализации в основном течении возрастает. Это происходит как благодаря накоплению новых инструментов в уже освоенных неоклас­сикой областях, так и путем распространения формалистической методологии на новые области экономической теории (наиболее показательна здесь «новая макроэкономика» Р. Лукаса и др., в значительной мере вытеснившая из «мейнстрима» кейнсианство) и соседние общественные нау­ки (экономический империализм) 4/. Формальная теория - это техника в поисках приложения. 5/ Одной из основных причин этой тенденции является больший престиж формальных ис­следований по сравнению с эмпирическими. 6/ В результате критерии оценки научной работы, свойственные формальным моделям (в первую очередь использование сложного математическо­го инструментария) переносятся на все экономические исследования. Кроме того, практические выводы, полученные из глубоко абстрактных моделей, начинают впрямую прикладывать к эко­номической политике (так называемый «рикардианский грех»).

Самые конкретные, поверхностные уровни анализа остаются сферой обитания альтерна­тивных основному течению подходов: институционального, поведенческого, эволюционного, в меньшей степени посткейнсианского и неоавстрийского. В частности, процесс экономических изменений в реальном времени с самого начала стоял в центре внимания австрийской школы и отпочковавшейся от нее Шумпетеровской теории экономического развития.

Особое, в известном смысле промежуточное, положение в структуре современной эко­номической теории занимает так называемый «новый институционализм» - семейство теорий (прав собственности, экономики и права, трансакционных издержек, политического выбора (public choice) 7/, и других), изучающих институциональную структуру общества с помощью ме­тодов неоклассической экономической теории8/. В отличие от ортодоксальной неоклассики, также осваивающей нетрадиционные для себя области (Г. Беккер и его последователи), новые институционалисты несколько меняют предпосылки анализа, касающиеся самих экономических субъектов (предполагается оппортунистическое поведение и ограниченная рациональность) и среды, в которой они действуют (неполнота информации проявляется в наличии трансакцион­ных издержек и недостаточной определенности прав собственности). Вокруг общей характерис­тики нового институционализма и перспектив его развития высказываются полярно противопо­ложные точки зрения. Так, Р. Познер считает, что все ценное в нем - от неоклассической тео­рии, которую неоинституционалисты просто облекают в придуманные ими термины (сами лиде­ры данного направления против этого бурно протестуют) 9/. Э. Фуруботн, напротив, отмечает, что предпосылки ограниченной информации и ненулевых трансакционных издержек следует последовательно распространить на все компоненты неоинституциональных моделей. В этом случае любая попытка принять экономически рациональное (максимизационное решение) будет связана с «издержками оптимизации», что не позволит прямо применять к нему неоклассичес­кую логику. Фуруботн видит будущее нового институционализма в «освобождении» от неоклас­сических элементов 10/. (Это, по сути дела, означает возвращение к методологии старого инс­титуционализма). Статус нового институционализма в структуре современной экономической те­ории также еще не определился. С одной стороны, новые институционалисты уже имеют на своем счету три Нобелевские премии: Р. Коуз, Дж. Бьюкенен и Д. Норт. С другой, их основные идеи еще только начинают пробиваться а университетские учебники 11/. Так что новый инсти­туционализм в настоящее время «балансирует на грани» между мейнстримом и альтернативными течениями.

Большой интерес представляет собой идеологическая направленность нового институци­онализма. В отличие от старого, который был намного левее мейнстрима, новый институционализм оказывается на правом фланге. Основные сторонники социализма среди экономистов на-

стр 8

чиная с Бароне, Ланге и Лернера (а может быть, даже и Вальраса) рекрутируются из числа представителей теории общего равновесия и тесно связанной с ней теории благосостояния. Ви­димо, не случайно и сейчас среди сторонников построения идеального общества (гуманного коллективизма и пр.) особенно активны экономисты-математики. Сравнивая систему рыночной экономики с идеальной моделью совершенной конкуренции, экономисты-неоклассики составили список провалов или изъянов рынка, которые призвано устранить просвещенное государственное регулирование. С другой стороны, новые институционалисты, ищущие raisons d'etre сущест­вующих общественных институтов, сравнивают их не с недостижимым идеалом, а с реальными институциональными альтернативами, в которых также есть масса изъянов (например провалы регулирования). 12/ С высот абстрактной теории, действительно, можно не разглядеть таких помех на пути к земному раю, как, например, наличие собственного интереса, не обязательно совпадающего с общественным, у вождей и бюрократического аппарата (из которого исходит неоинституционалистская теория политического выбора - public choice). Таким образом, новые институционалисты оказываются в одном идеологическом лагере с либертарианцами неоавстрийской школы.

Выбор уровня абстракции при решении данной теоретической задачи, в принципе, должен быть функцией от объекта исследования и характера поставленной задачи. Нельзя сказать, что более абстрактный анализ всегда хуже или лучше более конкретного (или, что то же са­мое, «точность» всегда хуже или лучше «реалистичности»). Там, где ситуация приближается к рынку совершенной конкуренции (однородный товар, большое количество равных по силе учас­тников, полная и легко доступная информация, неизменные правила игры, в частности отсутст­вие непосредственного государственного вмешательства), например, на финансовых рынках, преимущества неоклассического подхода весьма ощутимы. По мере же нарастающего отклоне­ния от идеальной модели, становятся весомыми достоинства альтернативных подходов. Однако все вышесказанное относится к «абсолютному наблюдателю», беспристрастно оценивающему, какой исследовательский подход следует применить к данной области экономики. С нашей точ­ки зрения, необходимо дополнительно включить в рассмотрение факторы, относящиеся к жиз­ни самого профессионального сообщества ученых-экономистов. Прежде всего, на практике эко­номист редко имеет возможность выбирать между различными парадигмами: он применяет ту, которой его обучили. И здесь кроется одна из главных дополнительных причин лидирующего положения неоклассической теории: ей гораздо легче обучать.

Впрочем, на дополнительных причинах большой популярности неоклассики среди эко­номистов стоит остановиться подробно.

Во-первых, здесь следует упомянуть ее универсальность. Достаточно описать ограниче­ния, в которых действует экономический субъект и любую ситуацию можно представить как ма­ксимизацию его целевой функции при данных ограничениях. (Убедительные примеры можно найти в работах Г. Беккера). Переходя от одной проблемы к другой, экономисту-неоклассику нет нужды менять язык и инструментарий своей теории, в то время как институционалист, к примеру, вынужден всякий раз начинать все сначала.

Во-вторых, неоклассические модели позволяют варьировать степень сложности или де­тализации обсуждаемых проблем. Трудности можно без труда нарастить или убрать. Это чрез­вычайно важно с педагогической точки зрения, так как позволяет изучать проблему на дозиро­ванном уровне сложности (начальном, промежуточном или продвинутом). В то же время объя­снить какую-либо неоинституциональную модель, к примеру «контракт, сопряженный с личными отношениями» (relational contract) Уильямсона, можно только на достаточно сложном уровне.

В-третьих, неоклассическому формальному анализу может благоприятствовать сама структура «рынка экономистов. (См. исследования швейцарского экономиста Б. Фрая) 13/. В Северной Америке, лидирующей в настоящее время в основном направлении экономической теории, продавцы услуг на этом рынке - экономисты и их покупатели - университеты - ведут практически свободную конкуренцию. Мобильность специалистов в Америке очень велика, дли­тельные контракты являются скорее исключением, чем правилом, государственное регулирова­ние отсутствует, информация о новых вакансиях фактически общедоступна. На таком конкурен­тном рынке нужен простой общий критерий качества преподавателей-экономистов, которым яв­ляется количество публикаций в научных журналах. Отсюда закономерно смещение центра тя­жести к статьям, требующим минимальной стадии «до письменного стола»: сбора и обработки фактического материала, изучения конкретных институтов и пр. Типичным образцом «нормальной науки» является усовершенствование известных в литературе формальных моде­лей: доказательство их при несколько иных предпосылках, модификация ограничений и т. д. Отсюда мощный поток статей, отличающихся точностью, а не реалистичностью. Кроме того, нали-

стр 9

чие в работе математического аппарата определенного уровня облегчает оценку профессионализма автора при рецензировании и т. д. (для менее формализованных наук эту же роль, выпол­няют сноски на известных авторитетов). Американские университетские экономисты сравнительно редко занимаются практической деятельностью: консультированием государственных орта-нови частных компаний (за исключением очень престижного участия в Совете экономических консультантов президента): между факультетами экономики и «бизнеса» стоит китайская стена, с обеих сторон которой легко почувствовать взаимное раздражение (теоретики бывают более знамениты, а практики больше зарабатывают).

Интересно, что Фрай выделяет и вторую модель рынка экономистов - регулируемую, ха­рактеризующуюся длительными, часто пожизненными контрактами, государственным финанси­рованием и сильным государственным регулированием (к примеру, в Германии почти все заявки на преподавателей экономики в университетах и предложения соискателей проходят через единое государственное ведомство, расположенное в Дортмунде). Не находясь под постоянным давлением конкуренции, экономисты могут заниматься здесь более долгосрочными исследованиями, в первую очередь представляющими интерес для главных заказчиков - государственных органов. Отсюда - сравнительно более конкретный уровень анализа, склонность европейских экономистов ко всякого рода институциональным исследованиям, большая престижность заня­тия всяческих государственных постов для экономистов-теоретиков (среди множества примеров достаточно назвать Л. Эрхарда и А. Папандреу). Правда, сам Фрай полагает, что с дальнейшей интеграцией в рамках Европейского союза в Западной Европе сложится примерно такой же ко­нкурентный рынок экономистов, как в США и Канаде. Однако вряд ли эту действительно наме­тившуюся тенденцию стоит преувеличивать. Профессора экономики - не футболисты, которым недавно разрешили играть за любую команду стран ЕС. Не следует исключать даже возможный рост культурного национализма и регионализма в ответов дальнейшую экономическую и поли­тическую интеграцию (вспомним хотя бы ограничения на использование англицизмов во фран­коязычных текстах во Франции). Хотя есть и важный фактор, подкрепляющий отмеченную Фраем тенденцию: соискатель, претендующий на признание мировым сообществом академичес­ких экономистов, должен публиковать свои работы на английском языке и желательно в авто­ритетных (американских и английских) журналах. В этом отношении показательна судьба неме­цкого «Zeitschrift fur die gesamte Staatswissenschaft», превратившегося в англоязычный по пре­имуществу «Journal for institutional and Theoretical Economics». Правда, общая направленность журнала не стала чисто неоклассической - это орган нового институционализма,

Что касается нашей страны, то здесь мобильность преподавателей экономики и конкуре­нция между ними крайне незначительны. Однако, с другой стороны, государство дает универси­тетам так мало, что вряд ли его можно рассматриваться в качестве серьезного заказчика. В наших условиях более влиятельными могут быть другие факторы, в первую очередь боязнь фо­рмул со стороны громадного большинства отечественных преподавателей экономических дисци­плин. Здесь - важный шанс для институциональных и прочих более «конкретных» направлений исследования. (Еще раз напомню, что сейчас речь идет не о содержательных соображениях, а о чисто внешних, привходящих факторах выбора между различными исследовательскими паради­гмами).

Однако в этих условиях наиболее вероятно временное усвоение институционализма на крайне поверхностном, декоративном уровне и использование его в качестве методологического прикрытия от неоклассики. На самом деле легкость институционализма (и старого, и тем более нового) обманчива: проведение серьезного институционального исследования может быть на порядок труднее построения неоклассической модели, поскольку требует детального знакомст­ва со многими реалиями экономики, права, политики, морали и психологии народа. Эмпиричес­кий материал в этой области, вероятно, не более доступен, чем надежная статистика для эко-нометрических исследований. Я думаю, что когда на сцену выйдет новое поколение российских экономистов, не испытывающих комплекса неполноценности перед математикой, оно быстро осознает преимущества, которые создает для нормальной (в Куновском смысле) науки фор­мальная неоклассическая теория.

Переход от централизованной к рыночной экономике в странах Восточной Европы и ре­спубликах бывшего СССР является важнейшим экономическим событием для второй половины XX века 14 / в той же мере, как Великая депрессия 1930-х годов была им для первой половины века. Поэтому, несмотря на невысокий престиж среди экономистов проблем компаративистики и развития, представители различных исследовательских подходов не остались в стороне от про­блем переходной экономики. Литература по этим проблемам, принадлежащая авторам из самих переходных стран и «посторонним наблюдателям», представляет собой необозримый поток, ко-

стр 10

торый очень трудно подчинить какой-либо разумной классификации. В рамках темы данной статьи мы попытаемся выделить специфику трактовки переходной экономики различными ис­следовательскими подходами, хотя, с точки зрения злободневных практических и политических проблем, этот ракурс может быть не самым интересным.

Говоря о теориях экономической трансформации, необходимо иметь в виду, что здесь возможны позитивный и нормативный подходы. Последний, видимо, даже преобладает, поскольку спрос на практические рекомендации в данной области больше, чем на объективное описание происходящих процессов. В принципе, нормативная экономическая теория (или нор­мативные выводы из позитивной теории) обычно бывает конкретнее позитивной, поскольку тре­бует учета возможной реакции реальных экономических субъектов на меры государственной политики и, что желательно, политических факторов, благоприятствующих или препятствующих ее реализации.

Существует консенсус относительно основных задач переходного периода. Это макро­экономическая стабилизация, решающая проблему избыточной денежной массы, возникшей в результате последних судорог социалистической экономики, либерализация цен, торговли и производства, реструктуризация (приведение структуры производства в соответствие с реальны­ми общественными потребностями), приватизация (одним из главных аргументов в ее пользу считается то, что приватизированные предприятия менее склонны стремиться к «извлечению ре­нты», чем государственные) и институциональная реформа, призванная обеспечить оформление прав собственности, свободу контрактов и ответственность участников рынка. Однако между различными исследовательскими подходами в экономической теории имеются различия в воп­росе о сравнительной важности отдельных задач, порядке и скорости их решения.

Для формальной неоклассической теории, основанной на модели общего равновесия, переход от централизованной к рыночной системе - это переход от одного равновесного состо­яния к другому, превосходящему первое по критерию Парето-оптимальности. Процесс движения от одного равновесия к другому сам по себе не является объектом анализа, и конечное состояние не зависит от того, каким путем оно было достигнуто (path independence). Поэтому вопрос о порядке осуществления различных стадий реформы здесь нельзя поставить. Проблемы привати­зации и институциональной реформы также не возникают, поскольку предполагается отсутствие трансакционных издержек, а в этом случае, согласно теореме Коуза, оптимальное распределе­ние прав собственности возникнет само собой в результате «торга» сторон. Главным шагом эко­номической реформы считается либерализация цен, которая выполняет двойственную задачу. Во-первых, она убирает «денежный навес», который образуется в экономике дефицита и нерав­новесных цен. Это важный шаг на пути макроэкономической стабилизации. Во-вторых, создает­ся возможность установить относительные цены, которые отражают реальную степень редкости благ в экономике и поэтому задают производителям и потребителям правильные ориентиры. Это приведет в итоге к микроэкономической реструктуризации и установлению структуры прои­зводства, соответствующей потребностям членов общества. Итак, с данной точки зрения, доста­точно убрать искусственные преграды, сдерживающие экономическую свободу, и переходный процесс пойдет сам собой. Конечно, в ходе реструктуризации неизбежны пострадавшие: это и влиятельные группы «извлекателей ренты», и работники, занятые производством не пользую­щейся спросом продукции. Но сопротивление первых надо подавить силой государства (не надо думать, что неоклассики выступают за слабую государственную власть), а мучения вторых надо насколько возможно уменьшить. Половинчатые и медленные реформы повышают издержки пе­реходного процесса. К тому же предполагается, что политическое сопротивление рыночным реформам также легче сломить при скоротечном ходе трансформации. Одним словом, перед нами полное теоретическое обоснование «шокового сценария». Его авторы верят в «построение капитализма» ударными методами (даже английское название шокового сценария называется big bang, что можно перевести, как «большой удар»). Против формального неоклассического подхода к проблеме трансформации можно было бы выдвинуть столь же формальное и абст­рактное возражение, основанное на теореме о second best Липси и Ланкастера. Согласно этой теореме, если хотя бы на одном рынке оптимальное равновесное состояние не достигнуто (например, из-за несовершенной конкуренции или данный рынок просто не существует, что в высшей степени вероятно для переходной экономики), то продвижение к оптимуму на всех дру­гих рынках вовсе не обязательно будет оптимальным, по Парето, для всей экономики. Однако больший интерес представляют более конкретные аргументы против политики «большого уда­ра».

Прямыми оппонентами неоклассиков оказываются здесь экономисты, придерживающие­ся посткейнсианских взглядов 15/. Отказываясь от модели общего равновесия, они подчерки-

стр 11

вают, что экономические процессы протекают в реальном времени и от их хода сильно зависит конечный результат (path-dependence). Посткейнсианцы подчеркивают активную самостоятельную роль денег и процента как передаточного звена от денежных переменных к реальным. Ве­личина процента определяется не предельной производительностью реального капитала, как предполагает «чистая» неоклассическая теория, - это, в первую очередь, денежный феномен. Рыночные процентные ставки отражают не прибыльность реальных инвестиций, а моральный риск и способ отбора кредитных проектов. Поэтому инвестиции в денежные активы не только не тождественны реальным инвестициям, но и могут вытеснять их. Кроме того, реально сущест­вующая в экономике неопределенность, асимметрично распределенная информация искажают структуру относительных цен. В особой степени все это относится к финансовым рынкам, выпо­лняющим в экономике важнейшую функцию переброски капитала в более эффективные отрас­ли. в частности, банки склонны давать в долг старым клиентам, они не обладают эффективны­ми средствами оценки и отбора инвестиционных проектов 16/. Поэтому рекомендуется активное вмешательство государства в финансовую сферу и жесткое регулирование деятельности финансовых посредников.

Таким образом, посткейнсианцы концентрируют свое внимание на тех же задачах пере­ходного периода, что и сторонники «большого удара» (стабилизации и либерализации), но под­ходят к ним иначе, на более конкретном уровне, что приводит их к выводу о наличии внутрен­них противоречий и нецелесообразности спешки в решении этих задач. Именно здесь проходит фронт знаменитой борьбы между сторонниками «шока» и «градуалистами».

Очевидным кандидатом для освещения проблем переходной экономики представляется так называемая эволюционная экономическая теория, ведущая свое происхождение от теории экономического развития Шумпетера и в настоящий момент наиболее известная в интерпрета­ции Р. Нельсона и С. Уинтера 17 /. Если неоклассическая теория и новый институционализм ис­следуют экономический процесс в заданных институциональных рамках, то эволюционисты пы­таются поставить вопрос о возникновении институтов и их изменении. Для эволюционной тео­рии характерен динамический микроподход, особое значение имеют сложившиеся правила и способы поведения на уровне фирм (Веблен называл их институтами, а Нельсон и Уинтер -«рутинами»). Эти рутины представляют собой специфические активы фирм и их пересмотр озна­чает потерю части капитала. Поэтому от старой рутины отказываются только тогда, когда новое правило позволит не только получить выгоду, но и возместить потери. По этой причине, напри­мер, в период сравнительно высоких темпов инфляции 1970-80-х годов некоторые фирмы в США отказывались делать поправку на инфляцию в своих инвестиционных планах: выигрыш в точности планов не компенсировал проигрыша, связанного с изменением способов расчета, пе­реучиванием персонала и пр. 18/ Отбор рутин представляет собой длительный процесс, в кото­ром сочетаются «обучение на опыте» (learning by doing) и естественный отбор - отбраковка тех, кто не смог обучиться на опыте.

Применительно к политике макроэкономической стабилизации стойкость рутин проявилась в том, что привыкшие к мягким бюджетным ограничениям предприятия вели себя «инерционно» (полагались на помощь государства, не воспринимали всерьез задолженности друг другу и государству). В результате вместо реструктуризации производства и предложения политика макроэкономической стабилизации и либерализации цен привела к кризису неплате­жей, то есть вместо стабилизации возникла дестабилизация.

Применительно к приватизации эволюционисты (наиболее активно среди них занимается переходной экономикой П. Мюррел 19 /, сходные взгляды высказывает Я. Корнаи) считают, что «старую собаку не обучишь новым фокусам»: раздача и приватизация старых государственных предприятий не заставит их быстро «сменить рутины». Поэтому средства, расходуемые на при­ватизацию, целесообразно отдать на поддержку новых частных предприятий, не отягощенных старыми рутинами. К этой же группе теорий примыкает трактовка переходного предприятия как особого типа фирмы (не социалистической и не капиталистической), целевой функцией которой является выживание в условиях значительной неопределенности, в частности, неопределенных перспектив выживания поставщиков и клиентов фирмы 20/.

Большим потенциалом для объяснения переходной экономики обладают различные неоинституционалистские теории. Прежде всего переход от централизованной экономики с господ­ством полуничейной «общенародной» собственности (назвать ее государственной в строгом смысле нельзя) к рыночному хозяйству требуется четко определить права, что, как показывает опыт, не достигается автоматически в ходе массовой формальной приватизации российского типа. Права собственности, скажем, акционеров наших многочисленных АО фактически не пре­дусматривают даже получения части остаточного дохода и возможности созывать собрание ак-

стр 12

ционеров, если этого не захочет администрация. Директора промышленных предприятий, с вы­годой используя размытость прав собственности, противодействуют их жесткому правовому за­креплению. Здесь, безусловно, многое могут сказать специалисты в области теории прав собст­венности. Есть где применить и трансакционный подход О. Уильямсона и его последователей. Переходная экономика, безусловно, являет собой классический пример существования больших трансакционных издержек. Отсутствует или труднодоступна информация. Невозможно обеспе­чить выполнение контракта легальным путем (нет надежного механизма исполнения судебных решений), а нелегальный путь (через рэкетирскую «крышу») связан с огромными и не только денежными издержками. Оппортунистическое поведение, то есть обман контрагента на основе асимметрично распределенной информации, является не исключением, а правилом. Одним сло­вом, наша экономика изобилует трансакционными издержками и если бы не рентного типа сверхприбыли, связанные с покровительством государственных чиновников, возможностями ар­битражных сделок и т. д., рыночные сделки в России стали бы непозволительно дорогими. Не случайно для нашей страны характерно создание относительно замкнутых финансовых империй со своими банками, страховыми компаниями, предприятиями, добывающими на экспорт сырье, телеканалами, газетами и т. д. Эти империи явно работают по «заветам Коуза», экономя на тра­нсакционных издержках путем интеграции. (Напротив, создаваемые сверху ФПГ, в которых должны объединяться предприятия, принадлежащие разным хозяевам, на нашей земле прижи­ваются плохо). Отношения между российскими предприятиями, а также между директорами и их работниками хорошо описываются уильямсоновской теорией «контракта, сопряженного с личными отношениями партнеров» (relational contract). В рамках этих отношений взаимные неп­латежи и задолженности - совершенно естественны. Множество интересных проблем в российс­кой экономике может осветить исследование того, кто и как контролирует российские фирмы (governance structures), кто является принципалами и агентами и как они решают возникающие между ними проблемы.

Наконец, весьма злободневными в нашем обществе являются проблемы конституционно­го и политического выбора (public choice), трактуемые соответствующим течением нового инсти-туционализма (Бьюкенен, Таллок и др.), а также продолжателями дела Ойкена (ордолибералами) в Германии. Система правовых и политических институтов нашего общества еще не стабилизировалась. Совсем недавно был принят Гражданский кодекс, продолжается ра­бота над Налоговым кодексом. Таким образом, есть возможность заложить в основу российс­кой институциональной системы принципы демократического и конкурентного порядка. Кроме того, исследования представителями этого направления таких явлений, как извлечение политической ренты 21/, коллективные действия заинтересованных групп-лоббистов, 22/ дают воз­можность вовлечь в анализ переплетение экономических и политических факторов, без которо­го понять переходную экономику практически невозможно. 23/

В заключение хотелось бы коснуться различных инструментов экономического анализа и их пригодности для исследования переходной экономики. К этим инструментам относятся фор­мальные модели, статистические (в том числе эконометрические) исследования, анализ отдель­ных случаев (case studies) и исследование результатов массовых опросов. Из них к переходной экономике реально применяются главным образом первый и последний 24/. Статистический анализ затруднен краткостью временных рядов и ненадежностью публикуемых показателей, а глубокий анализ отдельных случаев требует слишком много времени и денег. В то же время опросный метод имеет и свои преимущества: оперативность, субъективная «взвешенность» зна­чения различных переменных и т. д. 25/.

Описанные в статье подходы некоторых направлений экономической теории к пробле­мам переходной экономики свидетельствуют, на мой взгляд, о том, что теоретическая трактовка этих проблем возможна, хотя она скорее всего будет носить менее строгий и элегантный харак­тер, чем выводы формальной неоклассической теории. Поэтому, исследуя современное состоя­ние экономики России и разрабатывая наиболее целесообразные варианты экономической по­литики, нет необходимости изобретать велосипед и непосредственно апеллировать к не постигаемой умом «русской душе». В то же время, рассматривая и обсуждая различные объяснения и рекомендации, необходимо учитывать методологические принципы каждого из подходов и смо­треть, насколько они применимы к российским институциональным реалиям (включая особенно­сти этноса и менталитета).

стр 13

сноски

1. Критерий принадлежности к основному течению неформальны и определяются самим научным сообщес­твом: это и присутствие данных концепций в учебниках, и удельный вес в академических журналах, и присуждение Нобелевских премий. Состав «мейнстрима» меняется со временем, так, например, за последние двадцать лет новая неоклассическая микроэкономика и монетаризм вытеснили хиксианское кейнсианство, но его основу неизменно составляет неоклассическая теория. Поэтому в дальнейшем понятия «основное течение» и «неоклассическая теория» употребляются как синонимы. Датировать появление термина мэйнстрима в экономической литературе можно, по­жалуй, с публикацией двух работ П. Самуэльсона: «Основ экономического анализа» (1947) и вводного курса эконо­мической теории (1948).

2. cm. Mayer Т. Truth versus Precision in Economics. Aldershot, 1993.

3. У «формалистов» есть и своя эконометрика, но она чаще направлена не на обнаруживание связи между переменными, а на установление ее отсутствия, позволяющего сделать вывод о случайном движении зависимой переменной, совместимом с рациональным непредсказуемым поведением экономических субъектов по образцу гипотезы эффективного рынка. См. Мэнкью Н. Г. Освежим наши познания макроэкономики. (МЭиМО, 1996 N 8) С. 70.

4. Приведем еще один яркий пример. Джон Стюарт Милль считал даже розничную торговлю неподходящей сферой анализа для политической экономии, поскольку в ней, в отличие от оптовой торговли, конкуренция имеет меньшее значение, чем «обычай». В настоящее время, как известно, созданы весьма популярные экономические модели браков, разводов, самоубийств и др. явлений, где «обычай» явно гораздо важнее, чем в розничной торгов­ле. 3. С Bronfenbrenner М. Economics as Dentistry. // Southern Economic Journal, 1991, v. 57, January. P. 599-605.

5. С Bronfenbrenner М. Economics as Dentistry. // Southern Economic Journal, 1991, v. 57, January. P. 599-605.

6. Согласно Т. Майеру, иерархия экономистов в порядке убывания престижности выглядит так: 1) предста­вители формальной теории, 2) представители эмпирической теории, 3) сборщики данных и консультанты по эконо­мической политике, 4) историки экономической мысли и методологи. Mayer, op. cit. р. 46. К тому же, по классифика­ции Б. Уорда к самым непрестижным проблемам экономической теории относятся вопросы экономического разви­тия и компаративистики. (Wаrd В. What's Wrong with Economics? N. Y. 1972, p. 10) Отсюда видно, какое низкое место в иерархии экономических исследований должны, по идее, занимать проблемы трансформации. Образцом для эко­номистов, как принято считать, являлась здесь физика и другие точные науки, хотя в настоящее время есть основа­ния полагать, что по уровню математизации экономическая теория формального толка оставила физику позади.

7. Мы предпочитаем этот вариант перевода, поскольку он больше соответствует содержанию данной тео­рии и позволяет отличить ее от концепций общественного выбора (social choice) в рамках теории благосостояния, которые исследуют возможность агрегировать индивидуальные функции полезности.

8. Об этих теориях см. работы Р. И. Капелюшникова: «Что такое права собственности?» и «Категория трансакционных издержек» // Как это делается: финансовые, социальные и информационные технологии. Вып. 3. М., 1994. С. 8-49.

9. cm. Posner R. A. The New Institutional Economics Meets law and Economics // Journal of Institutional and Theoretical Economics, 1993. Vol 149, N 1. P. 73-87; Coase R. H. Coase on Posner on Coase // ibid. P. 96-98; Williareson O. E. Transaction Cost Economics Meets Posnerian Law and Economics // Ibid. P. 99-118.

10. cm. Furubotn E. Future Development of the New Institutional Economics: Extension of the Neoclassical Model or New Construct? // Lectiones Jenenses, Jena, 1994.

11. Kreps D. A Course in Microeconomic Theory. Princeton, 1990. Этот учебник содержит главу о трансакционных издержках.

12. Более известны аналогичные взгляды других противников формализма: представителей неоавстрийской школы (Мизес, Хайек) и эмпирического крыла основного течения (М. Фридмен).

13. Frey В. An Economic Analysis of the New Institutional Economics. // Journal of Institutional and Theoretical Economics, 1993, vol. 149, N 1. P. 351-359.

14. Stiglitz J. Another century of economic science. // Economic Journal, 1991, vol. 101, N 404. P. 134-141.

15. cm. например, Kregel J., Matzner E., Grabber G. (Eds.) The Market Shock. Vienna, 1992.

16. cm. van Ees H., Garretsen H. The Theoretical Foundation of the Reforms in Eastern Europe: Big Bang vs. Gradualism and the Limitation of Neo-Classical Theory // Economic Systems, 1994 N 1, p. 1-14.

17. Nelson R., Winter S. An Evolutionary Theory of Economic Change, 1982.

18. cm. Bromitey Ph. Corporate capital investment: a behavioral approach. Cambridge (Mass.) 1986.

19. Мюррел П. Эволюция экономической теории и экономических реформ в странах с централизованным плановым хозяйством. // Становление рыночной экономики в странах восточной Европы. М., Фонд «За экономиче­скую грамотность», 1994. С. 64-91.

20. Айкс, Ритерман От предприятия к фирме: заметки по теории предприятия переходного периода. // Во­просы экономики 1994, N 8. C. 31-39.

21. См. Политическая рента в рыночной и переходной экономике. (п/р С. П. Аукуционека, Е. В. Беляновой). М.: ИМЭМО, 1995.

22. См. Олсон М. Логика коллективных действий. М.: Фонд Экономической Инициативы, 1995.

23. Например, обвальную ваучерную приватизацию в Россию можно понять только в контексте расстанов­ки политических сил: тогдашнего Верховного Совета, из идеологических соображений выступавшего против прива­тизации за выкуп, имевших реальную силу директоров предприятий, от которых предполагалось «откупиться», дав им большие льготы при приватизации, а также воинствующей оппозиции, которую предполагалось поставить перед свершившимся фактом и обеспечить, таким образом, необратимость реформ.

24. Некоторые отечественные исследователи переходной экономики успешно переходят от формального моделирования к опросному методу (С. П. Аукуционек) и наоборот (М. В. Бойко).

25. Наиболее полная известная автору библиография опросных исследований российских предприятий со­держится в кн.: Т. Г. Долгопятова. Российские предприятия в переходной экономике, М.: Дело, 1995.

стр 14

С. П. АУКУЦИОНЕК

ПЕРЕХОД К РЫНКУ И МЕТОДОЛОГИЯ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКИ

В докладе В. С. Автономова привлекает внимание классификация разных отраслей эко­номической науки по престижности. Так, в классификации Майера первое место отводится фо­рмальным теориям (1), затем идут эмпирические теории (2), третье место занимают сборщики данных и советники по экономической политике (3) и четвертое - делят между собой историки мысли и методологи (4).

Отсюда немедленно вытекает, что сам доклад Владимира Сергеевича, как и наш ученый совет (по крайней мере в его методологической части) помещаются на самой низкой по прес­тижности, 4-й ступеньке.

Непрестижность нашей сегодняшней темы вытекает и из классификации Уорда, Правда, в его системе места для проблемы перехода к рынку вообще не предусмотрено, поскольку сама классификация появилась в 70-х годах. Но о том, каким оно могло бы быть, нетрудно догадаться, судя по тому, что последнее по значимости место Уорд отводит проблемам экономического развития и компаративистике.

Не хочу ставить под сомнение объективность этих схем. Но важно заметить, что они от­ражают взгляд только с одной стороны. Это - взгляд тех, кто живет в странах с устоявшейся, развитой рыночной экономикой. Их отношение к нашим проблемам упрощенно мешено выразить примерно так. Весь переход к рынку * как и вообще весь период планового развития - это не более, чем временное отклонение от нормы. Нормой же является рыночная экономика, кото­рую они неплохо знают и в которой живут. Ее и нужно изучать. Нашу же проблематику серьезно изучать нет смысла, ибо зачем закладывать новую экономическую дисциплину, если предмет ее изучения того гляди скоро исчезнет.

Отсюда - разговоры об общих для всех стран экономических законах и попытки обой­тись при анализе рыночной реформы «малой кровью», то есть ограничиться уже известными подходами и моделями.

Но есть и другой взгляд на указанную проблему, которого стараюсь придерживаться я сам и, насколько можно судить, неявно многие другие экономисты. Плановое хозяйство рассма­тривается как явление логически «равновеликое» рынку, как еще один устойчивый способ орга­низации общественного производства.

Соответственно по-иному трактуется и переходный период. Не как переход от отклоне­ния к равновесию, а скорее как смена одного равновесного режима другим (если, конечно, ра­вновесие понимать в данном случае не как состояние конъюнктуры, а более широко). И коль скоро это так, то и проблемы, возникающие на этом пути, видятся гораздо более сложными и долговременными.

Разумеется, экономические законы одинаковы для всех стран. И Россия - не исключе­ние. Но нужно все-таки не забывать простую вещь: не все экономические законы познаны и не все явления описаны. Даже столь уважаемой нами западной наукой.

Переход к рынку - как раз и создает благоприятные условия для обнаружения новых законов и явлений. А Россия - как раз та страна, где в силу понятных нам причин эти новые явления и закономерности принимают масштабные, осязаемые формы.

Один из самых ярких примеров такого рода на макроуровне - «переходный экономичес­кий кризис». Это действительно особый тип кризиса, мало похожий на те, что изучались на про­тяжении предыдущих двух столетий. Не удивительно, что многие его черты оказались полной неожиданностью для специалистов.

Оглядываясь назад, можно утверждать, что феномен переходного кризиса мог быть впо­лне открыт на кончике пера и за 10, и за 20 лет до начала преобразований. Все методологиче­ские предпосылки для этого были. Не было главного: интереса к проблеме. И по большому сче­ту нет его и сейчас (на Западе).

Кратко перечислю 4 типа объяснений переходного кризиса (более подробное описание см. в моей книге «Теория перехода к рынку», второе издание которой вышло в 1995 г.).

1. Неудачная экономическая политика, ошибки реформаторов.

2. Сложная предреформенная ситуация в нашем хозяйстве.

3. Объективная невозможность быстрого приспособления экономики к новым условиям (старое уже разрушено, новое - еще не создано).

4. Изменение поведения экономических агентов.

стр 15

Перечисленные объяснения не альтернативны. Но, на мой взгляд, последний - поведенческий - компонент и является самым главным в механизме переходного кризиса. Не в том смысле главным, что с его помощью удается объяснить большую часть падения производства. А в том, что именно наличие такого компонента придает кризису качественно новый характер, отличающий его от всех прочих кризисов*

Переходный кризис не объясняется ни одной из существующих теорий циклов и кризи­сов: теорией реального цикла, теорией взаимодействия мультипликатора- акселератора, теори­ей равновесного цикла Лукаса и т. д. Более того, он вообще не объясняется в рамках тех фун­даментальных принципов, на которых покоятся эти теории.

До сих пор экономисты знали два способа объяснения падения производства: либо сок-* ращением спроса, либо ростом издержек. Многообразные модели циклов и кризисов, создан­ные за последние несколько десятилетий, так или иначе опираются именно на такие представления. И долгое время казалось, что ничего другого и быть не может. Разумеется, если не счи­тать внеэкономические насильственные причины: политические потрясения, геологические ката­клизмы и проч.

Но вот началась рыночная реформа, и выяснилось, что возможен третий, принципиально иной тип кризисного механизма, когда спад производства вызывается сменой целевой функции производителей, независимо от движений кривых спроса и предложения. Разумеется, послед­ние тоже играют роль. Может быть, даже - определяющую. Но именно наличие нетрадиционно­го поведенческого элемента придает кризису тот своеобразный характер, который ставит в ту­пик многих западных специалистов и обесценивает многие их рекомендации.

Второй пример нового явления, который мне хочется привести, относится к микроуров­ню. В российской экономике сложился - и вот уже который год успешно функционирует - весь­ма специфический тип производителя. Производителя, который, будучи погруженным в почти рыночную среду, преследует не вполне рыночные цели (в их традиционном понимании). Я имею в виду десятки тысяч бывших государственных предприятий, для которых увеличение прибыли не есть первоочередная задача, а главным является поддержание размеров предприятия: объе­мов выпуска, финансирования, численности занятых и т. д.

Лишь 25 % руководителей промышленных предприятий называют в качестве своей глав­ной цели прибыль. А для 45 % таковой является поддержание объемов выпуска. Причем эта пропорция 25/45 на протяжении уже двух лет практически не меняется (здесь и далее - данные из опросов «Российского экономического барометра»).

И вот перед нами встает вопрос что же это за феномен? Каковы его причины и следст­вия? Казус? Закономерность? Надолго ли?

Конечно, экономическая наука не раз имела дело с отклоняющимся поведением. Но, на­сколько я могу судить, в нашем случае мы столкнулись все-таки с чем-то исключительным - и по глубине, и по широте распространенности, и по серьезности последствий этого феномена. И, думаю, «облегченные» подходы к его исследованию неоправданны.

Так, например, а качестве легкого решения проблемы не раз приходилось слышать та­кие рассуждения. Дескать, и западные фирмы в действительности не максимизируют прибыль (об этом только в некоторых учебниках пишут), и потому анкетирование западных предприни­мателей дало бы примерно те же результаты (и, следовательно, там, где мы ищем различия, налицо скорее сходство). Доводы в общем и целом вполне разумные. И против них трудно воз­ражать, не имея на руках дополнительных эмпирических аргументов.

Но в данном случае такие аргументы могут быть представлены. Это - результаты опроса голландских менеджеров, которые отвечали на ту же самую анкету «РЭБ» (опрос был проведен при финансовой поддержке Европейской Комиссии - Tacis АСЕ Programme 1994). В ходе этого исследования выпуск в качестве главной цели указали 42% голландских менеджеров - практи­чески столько же, сколько и у нас (45%). А вот по прибыли различия очень сильное. У нас, на­помню, было 25%, а у голландцев - 80%. Конечно, и эти данные тоже, строго говоря, ничего не доказывают, поскольку могут быть истолкованы очень по-разному. Но они все-таки дают не­малую пищу для дополнительных размышлений. И еще один парадокс, связанный с нетрадиционным поведением российских предприя­тий, - парадокс убыточного производства. Думали, что выпуск убыточной продукции - пережи­ток плановой системы и что в ходе реформы от него удастся быстро избавиться. Однако до сих пор нет признаков, что процесс идет в нужном направлении. Доля убыточной продукции для среднего российского предприятия составляет 10%. И на протяжении последних двух лет оста­ется постоянной. Более того, если верить ретроспективным оценкам респондентов РЭБ, в пред-

стр 16

реформенную пятилетку (1985 - 1990 гг.) эта доля была на 2-3 процентных пункта ниже, чем сейчас,

Думали также, что конкуренция способствуют устранению убыточного производства. Но и здесь наша экономика ведет себя не совсем так, как «надо» по теории. Острота конкуренции не снижает склонность российских производителей выпускать убыточную продукцию. Правда, наб­людается ее влияние на степень убыточности: чем острее конкуренция, тем менее убыточна убыточная продукция. И это слава богу. Это значит, что наша экономика хотя и парадоксальна, но не абсурдна.

В заключение еще несколько слов о переходной экономике в целом. Мне кажется, что сейчас было бы полезно выработать критерии, которые позволяли бы измерять скорость и нап­равление нашего движения. Прежние ориентиры уже в значительной мере сыграли свою роль. Из тех пяти программных пунктов, по которым существовал более или менее широкий консен­сус, либерализация проведена, приватизация - тоже, стабилизация - достигнута. Остаются реструктуризация промышленности и институциональная реформа. Но это - длительные и сравни­тельно вяло текущие процессы, с расплывчатыми очертаниями. Если же мы действительно все еще куда-то переходим, то этот процесс должен иметь четкие измерители. Если же таких изме­рителей найти не удастся, то логично сделать вывод, что переход в своей интенсивной фазе уже закончился. И та экономическая система, которую мы сейчас имеем, - со всеми своими парадо­ксами и странностями - это, говоря словами Ленина, «всерьез и надолго».

ВЫВОДЫ

1. Экономическая наука оказалась «не готовой» описать переход от плановой экономики к рыночной и предсказать ряд важных свойств, ему сопутствующих. Главной причиной этого яв­ляется не столько инструментальная недостаточность существующих экономических дисциплин, сколько объективная незаинтересованность их представителей признать в рыночном переходе принципиально новую исследовательскую область, достойную самостоятельного серьезного и длительного изучения.

2. На макроуровне одним из наиболее заметных новых объектов явился переходный экономический кризис. Его причины и движущие силы не сводимы к тем, которыми до сих пор объясняли предшествующие кризисы, А беспрецедентные глубина и продолжительность симво­лизируют, по-видимому, самый большой «провал» ортодоксальной экономической теории.

3. На микроуровне к числу новых явлений следует отнести возникновение класса произ­водителей с весьма специфическими свойствами. По многим параметрам функционирования они близки к производителям рыночного типа. Однако в отличие от последних мотив прибыли для них не является ведущим.

4. Сложившаяся в России переходная экономика быстро эволюционирует. Однако это не означает, что она столь же быстро лишается своих специфических свойств. Отсюда следует, что многие широко употребительные на Западе теории и подходы еще долго не станут таковыми в наших условиях. И наоборот: полезные и подходящие для нашего случая методы и модели мо­гут сравнительно невысоко котироваться среди западных исследователей (пример: деловые оп­росы и их применение в теории). С указанным обстоятельством связана, вероятно, главная ме­тодологическая проблема, стоящая перед развитием экономической науки в России.

В. П. ГУТНИК

КОНЦЕПЦИЯ ХОЗЯЙСТВЕННОГО ПОРЯДКА:

ОТЖИВШИЙ МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ ПРИНЦИП ИЛИ ДЕЙСТВЕННЫЙ ИНСТРУМЕНТ ИЗУЧЕНИЯ ЭКОНОМИЧЕСКИХ СИСТЕМ?

Методологические споры среди экономистов обостряются, когда существующие теории теряют способность объяснять ситуацию и дать хозяйствующим субъектам (вообще всем гражданам страны) достаточно ясную ориентацию. В эпоху СССР коктейль из толкований мето­да «Капитала» и аксиом «Краткого курса» вполне удовлетворял потребность, ибо теория не пре­дназначалась для объяснения, а занималась обоснованием уже принятых решений.

стр 17

В период трансформации экономическая теория изменила окраску, но не методологию. Теория - в том виде, в каком она существует сегодня в России, - исходит отнюдь не из абстрактных («точных») моделей и не из реальных фактов, а из политических решений и лозунгов (последние, как правило, имеют корни в западных представлениях о рыночной экономике и де­мократическом государстве, но, как правило, за ними и нет соответствующего содержания, и они играют роль - воспользуемся словами В. С. Автономова - «декоративного украшения»).

Плоха не сама по себе связь экономической теории с политикой, а подчинение теорети­ческого исследования политическим решениям, которые зачастую носят невзаимосвязанный ха­рактер и преследуют в основном цели укрепления позиций предержащих власть. В этих услови­ях требуется реагирование на конкретную, спонтанно возникающую и быстро меняющуюся си­туацию, а вовсе не выявление долгосрочных тенденций и взаимосвязей. Поэтому заявления во­шедших во власть бывших «завлабов» и докторов наук о том, что концепции нам не нужны, со­вершенно объяснимы: пока будет разрабатываться концепция, власть отнимут.

Но наука не должна понимать «реальные практические интересы реформирующейся страны» так же, как и властные элиты. Конкретный анализ отдельных сфер и процессов и тем более конкретные рекомендации для экономической политики результативны лишь в той мере, в какой они опираются на общую, комплексную теорию, описывающую (и объясняющую) хо­зяйственное устройство данной страны, т. е. на теорию хозяйственного порядка.

Если прилагать к фактам «реформенного периода» неоклассическую теорию, то возни­кает абсурдная ситуация: модели могут показывать, что рыночное состояние достигнуто, спрос и предложение ведут себя так, как и положено при свободных рыночных ценах и автономных производителях. И эти модели никак не могут высветить тот факт, что либерализация цен уп­разднила централизованно-административное ценообразование, но отнюдь не обеспечила пере­ход к конкурентным ценам (цены стали устанавливаться децентрализованно, но остались адми­нистративными). Освободившись формально от государственного управления, ставшие незави­симыми производителями, предприятия все еще не перешли в разряд рыночных производите­лей, поскольку отсутствуют важнейшие рынки (для наших предприятий фактически не существу­ет рынок капиталов), важнейшие институты (так и не действует институт банкротства) и нет ре­альной конкуренции (несмотря на все разговоры о разрушительной конкуренции западных то­варов).

Какой смысл применять к анализу такой ситуации формальные модели, даже если в ка­ких-то случаях кривые и будут описывать поведение отдельных параметров как рыночное? Ре­зультаты могут быть анекдотичными (в этой связи вспоминается попытка одного молодого аме­риканского профессора на базе советских и российских статистических сборников построить модель регионального сотрудничества среднеазиатских республик с республиками европейской части - получилось очень эффективное разделение труда между Россией и Таджикистаном).

Поэтому для разработки теории трансформации следует в максимальной степени ис­пользовать достижения теории хозяйственного порядка, которая - подобно концепциям нового институционализма - рассматривает совокупность реальных фактов из разных сфер жизни в их взаимосвязи (одним из важнейших является положение о «взаимозависимости порядков») и в динамике. Разумеется, она должна применяться не сама по себе, не отдельно, а в сочетании с основными элементами других ведущих экономических теорий. Ни одно из направлений эконо­мических теорий сегодня не может рассматриваться как исчерпывающее или единственно вер­ное.

В связи с этим возникает вопрос а существует ли на самом деле «мэйнстрим» в эконо­мической теории? Подсчет по количеству публикаций ученых, принадлежащих к тому или иному направлению, и даже по количеству нобелевских премий - не самые лучшие критерии. Видимо, следует учитывать и то, как определенные теории воздействуют на образ (и выработку) хозяйс­твенного и хозяйственно-политического мышления, на принятие решений хозяйствующими су­бъектами. То есть судить по качеству, а не по количеству. В этом отношении существует нес­колько равнозначимых экономических теорий.

Но не менее важно принимать во внимание, что в большинстве случаев (в различных за­падных университетах) «мэйнстрим» реализуется не в чистом виде как абсолютная, всеобъем­лющая теория, а как один из элементов теоретических воззрений. Особенностью методологии экономического анализа, по крайней мере в европейских университетах, является сочетание трех (или более) составляющих в различной пропорции (в зависимости от университета):

• теории равновесия (неоклассический подход);

• теории предложения (монетаризм);

• новой институциональной экономики.

стр 18

В Германии в большинстве случаев в качестве четвертого элемента (или иногда в coeдинении с третьим) выступает теория хозяйственного порядка. Вероятно, в других странах также есть специфические, опирающиеся на традиции той или иной страны, теоретические направле­ния, разрушающие монопольное господство неоклассики.

Безусловно, англо-американская теоретическая экспансия, проникая и в германские уни­верситеты, стремится к доминированию и в ряде случаев добивается успеха. Скажем, Боннский университет находится почти под полным влиянием формального направления экономической неоклассической теории. В других случаях между формальным и эмпирическим направлением, с одной стороны, и альтернативными теориями (институционализм, неокейнсианство и др.) сущес­твует относительное равновесие (Мюнхенский, Франкфуртский университеты). А в Марбургском университете господствует новая институциональная экономика с ярко выраженной ордолиберальной окраской. 1)

Создается впечатление, что формальная неоклассическая теория становится модной и в Германии, и в других европейских странах не потому, что появилась объективная потребность в ней (скажем, со стороны экономической политики или бизнеса), а потому, что это открывает возможность быть принятым в мировую «элиту» экономической науки (премии, конференции, публикации, приглашения в американские университеты). Характерно, что профессора, стремя­щиеся поработать за океаном, становятся правоверными сторонниками неоклассической теории (тем более что престижно звучит само название научного направления: «Я - неоклассик»). Те же, кто преимущественно работают в Германии, если и используют инструменты неоклассичес­кого анализа (наряду с другими инструментами), то делают это для решения достаточно конк­ретных, тесно связанных с практикой проблем.

Хотя я и упомянул теорию хозяйственного порядка как специфически германский эле­мент экономического анализа, это вовсе не значит, что он не применим в других странах. Буду­чи национальным (германским) по происхождению, он универсален в применении, но при до­вольно существенной переработке, приспосабливающей основные принципы данной теории к специфике той или иной страны. Может существовать множество теорий хозяйственного поряд­ка в зависимости от страны и исторического периода. Велосипед изобретать здесь нет надобно­сти, но приспосабливать к особенностям отечественных дорог и правил движения придется.

Особую значимость теория хозяйственного порядка приобретает в ситуации существен­ных изменений общих условий хозяйствования и экономического управления. Отметим, что она во многом совпадает с эволюционной экономической теорией (отбрасывая радикальные поло­жения некоторых современных эволюционистов, заявляющих о невозможности изучения инсти­тутов в силу их непрерывной и ежесекундной изменчивости), поскольку имеет стоим предме­том не только готовые хозяйственные порядки, но и процесс их становления и изменения. А главное - она ставит вопрос о целенаправленных действиях различных субъектов по формиро­ванию определенного порядка, т. е. вопрос о создании порядков.

В этом отношении рискну утверждать, что теория хозяйственного порядка (которую в Германии даже некоторые экономисты, близкие к ордолиберальному течению, объявляют уста­ревшей) сейчас более важна и актуальна для реформирующихся экономик Центральной и Восточной Европы, чем для Германии, где господствует устоявшаяся модель социального рыночно­го хозяйства.

Неоклассические теории (или теории равновесия) в меньшей степени соответствуют сов­ременному переходному периоду не только потому, что они рассматривают моментные состоя­ния, абстрагируясь от их изменений в реальном времени, но и потому что исходят из наличных, уже утвердившихся рыночных отношений. Они не приспособлены для анализа меняющихся ра­мочных условий, тем более для сравнительного анализа систем и системных изменений. Эти теории пригодны (и должны использоваться) как инструмент анализа взаимодействия отдельных элементов рыночной модели, но не могут выработать саму эту модель или объяснить ее станов­ление.

Институциональный подход (равно как и теория хозяйственного порядка) как раз и по­могает обнаружить формы, к которым затем можно применять неоклассический анализ. Разумеется, справедливо предостережение В. Автономова о большой вероятности усвоения институционализма «на крайне поверхностном, декоративном уровне». Тем не менее даже такой уро­вень может стимулировать постепенное появление и развитие действительно серьезных и глубо­ких знаний и методов институционального анализа экономики.

Хозяйственный порядок понимается как совокупность правил и норм, установленных и принятых в данном обществе. Неразрывно с этими правилами связаны те формы, через которые они реализуются, и механизмы, обеспечивающие таковую реализацию. Суть концепции хозяйст-

стр 19

венного порядка в том, что не идеологии и не производственные отношения, а принципы и пра­вила хозяйствования и экономического управления отличают одну экономическую систему от другой. Число чистых («идеальных») видов хозяйственных порядков ограниченно, в наиболее абстрактном выражении они сводятся к двум порядкам: меновому хозяйству и централизованно-административному хозяйству. В реальной же действительности существует необозримое множество подвидов и переходных форм. Теория хозяйственного порядка обеспечивает проведение научного анализа в океане реальных фактов благодаря морфологическому принципу - выделению из повседневной хозяйственной жизни простейших фактов, доступных для теоретического анализа. Постепенно, в ходе рассмотрение взаимосвязей этих простых элементов, на них наращивается «мясо» реальных деталей и особенностей. Тем самым развивается теоретический ап­парат и в то же время не допускается отрыв от фактов повседневной хозяйственной жизни.

Таким образом, концепция хозяйственного порядка в несколько упрощенном виде сводится к нескольким основополагающим принципам:

• совокупность всех формальных и неформальных общественных институтов представля­ет собой данные для решений отдельных хозяйств. Хозяйственный порядок может быть устано­влен государством или вырастать в ходе исторического развития. Наука изучает хозяйственные порядки как реальные типы, т. е. отражает реальность как наполненные эмпирическим содержа­нием и логически систематизированные описания, применяя определенные аналитические инст­рументы, выработанные при рассмотрении идеальных типов;

• реальные типы хозяйствования имеют конкретные особенности и определяются специ­фикой окружающей среды (рамочных условий); рамочные условия не остаются неизменными, происходит их естественная эволюция или целенаправленное изменение, и вслед за ними изме­няются (в той или иной мере) способы поведения субъектов;

• отдельные элементы хозяйствования и экономической политики взаимосвязаны; изме­нение одного из элементов должно учитывать реакцию других; взаимосвязь хозяйственно-политических элементов дополняется взаимозависимостью порядков (хозяйственного, политиче­ского, государственного и др.). Можно говорить о принципиальной систематической взаимоза­висимости, во-первых, централизованно-административного хозяйственного порядка и авторита­рной (или тоталитарной) власти, во-вторых, рыночно-конкурентного хозяйственного порядка и демократического правового государства.

Трансформационная политика без концепции хозяйственного порядка обречена быть «точечной политикой», затрачивающей огромные силы и средства на решение отдельных, не взаимосвязанных задач, что обычно приводит совсем не к тем результатам, которые ожидались.

Очевидно, что системная трансформация - комплексный процесс, поэтому ее исследова­ние не может быть чисто экономическим или чисто политическим. Междисциплинарный подход -одно из важнейших условий успеха на этом поприще. Примером может служить приватизация, представляющая собой сложнейший пучок переплетенных явлений политического, правового, экономического и социального характера. Кому не известно, что концепция быстрой приватиза­ции была направлена в основном на успех в политическом блицкриге реформаторов со старой партийно-хозяйственной номенклатурой, а злосчастная «вторая модель льгот» возникла отнюдь не из-за стремления обеспечить социальную справедливость, а для нейтрализации (как мини­мум) или даже завоевания на свою сторону директорского корпуса.

Равным образом в камлании по созданию финансово-промышленных групп переплетают­ся чисто хозяйственные моменты (получение налоговых льгот, дешевых кредитов, благоприятст­вование во внешнеэкономической сфере), моменты хозяйственно-политические (ограничение конкуренции, возможности планирования в достаточно больших сегментах экономики) и чисто политические (создание базы для укрепления властных позиций авторитарных сил, ослабление сторонников открытого общества). Границы между этими элементами, безусловно, размыты, но было бы ошибочно сводить все к одному фактору, игнорируя остальные как не относящиеся к предмету экономического анализа.

Важно и другое: одно дело намерения, совсем иное - реальные последствия. Возьмем ту же приватизацию. Фактически она постепенно привела к формированию новых правил хозяйст­вования (пусть даже эти правила противоречивые, неполные и зачастую неэффективные), к но­вой мотивации и к возникновению потребности в новых методах экономического регулирования, о чем еще 3-4 года назад мало кто задумывался.

В результате этого процесса зияющие пустоты в институциональной среде заполняются дешевыми наполнителями кустарного производства или вообще остаются без внимания, пока не обнаружится некое «форс-мажорное» обстоятельство и не вспыхнет очередной скандал.

стр 20

Все это свидетельствует о том, что пренебрежение «взаимозависимостью порядков» и увлечение «точечной политикой» большинством лиц, определявших и определяющих экономическую политику - от Гайдара и Авена до Сосковца, Панскова и Уринсона («Двигаться от кустика к кустику»), - оборачивается двойным «отказом» (или «провалом») - и государственной политики, и рыночных механизмов.

Идеи теоретиков ордолиберальной «фрайбургской школы» и их современных последователей во многом утратили актуальность даже в Германии, не говоря уже о других развитых странах, поскольку совершенствование или частичная модификация относительно устойчивого и достаточно эффективного хозяйственного порядка может достигаться и другими методами, хо­рошо описываемыми неоклассиками, неокейнсианцами и т. д. (бюджетное регулирование и пр.), а более конкретное объяснение нюансов остается на долю родственных наук (например, социо­логии, права) или, на худой конец, новому институционализму. Но нельзя забывать, что глубин­ная основа, построенная на принципах теории хозяйственного порядка, всегда сохраняется (хотя не всегда бросается в глаза и не всегда осознается).

Для трансформирующейся системы теория и политика хозяйственного порядка имеют первостепенное значение, ибо выдвигают на первый план проблему условий (среды) хозяйство­вания и способов ее изменения (поведение изменяется по мере изменения среды), а также воп­рос о соотношении эволюционного и сознательного формирования порядка. Позитивный и нормативный подходы, моделирование и эмпирический анализ, междисциплинарные исследования и компаративистика здесь неизбежно сплетаются. Поэтому реализация политики хозяйственного порядка в условиях системной трансформации способна породить новые методологические принципы и новые элементы теоретического исследования. Например, «новый конкретный исто­ризм» - теоретические выводы, вытекающие из анализа действия общих принципов в особенных условиях; вообще анализ особенного сейчас мажет принести большую пользу для развития эко­номического анализа и, в частности, для теории трансформации, чем поиск абстрактных «общих закономерностей»; но, разумеется, для успеха анализа особенных явлений и обнаружения уже в них общего требуется овладение многообразным эмпирическим материалом, что действительно труднее, чем построить математическую модель экономического явления.

Многообещающим может стать в условиях трансформации микроэкономический институ­циональный анализ, исследующий поведение единичных структур при изменяющихся условиях. Брак формальной микроэкономики с микроэкономическим институционализмом может оказать­ся весьма плодотворным, причем не только в смысле решения известных проблем, но и с точки зрения постановки новых задач исследования.

Наконец, обратим внимание на то обстоятельство, что часто не ставится вопрос: чего, собственно, мы ждем от теории, что можно решить или понять с ее помощью? А институцио­нальные теории, как правило, особое внимание уделяют проблеме «внедрения» своих результа­тов, а значит, заведомо ставят перед собой цель воздействия на существующие институты или создания новых.

Теория хозяйственного порядка позволит решить и вопрос о соотношении экономики и государства, о формах взаимодействия этих сфер (поскольку в своем классическом варианте эта теория исходила из важнейшей роли государства в формировании хозяйственного порядка, но одновременно предполагала максимальное отстранение государства от регулирования хо­зяйственных процессов).

Попытки улучшить реформы приданием государству несвойственных для него функций (в том числе сохранением старых функций, перешедших из старой системы), равно как и непос­редственная интеграция государства в рынок оборачивается деформацией рыночной системы. Исключение же государства из процесса трансформации чревато поворотом развития в сторону, далекую от искомого рыночного хозяйства и демократического общества.

СНОСКИ

1/ Эта теория, разработанная ордолиберальной «фрайбургской школой» в Германии (В. 0йкен, Ф. Бем и др.), смыкается с новой институциональной экономикой, но не совпадает с ней. Необходимо заметить, что даже наиболее последовательные современные сторонники ордолиберализма (например, профессор А. Шюллер) подчеркивают действенность этой концепции лишь в сочетании с иными методами анализа, ибо теория хозяйственного порядка не смогла включить в себя весь комплекс экономических проблем (а, возможно, с самого начала и не пре­тендовала на это). 2/ На эту возможность наше внимание обратил профессор Марбургского университета А. Шюллер.

стр 21

В. И. КУЗНЕЦОВ

ВОЗМОЖНОСТИ институционального анализа

В отличие от неоклассицизма, институционализм рассматривает экономику не только че­рез призму абстрактной конструкции homo economicus, но и путем прямого использования кате­гории общественных институтов, в рамках которых развертывается деятельность реальных эко­номических субъектов. Такой методологический прием предоставляет аналитику дополнительные возможности при объяснении особенностей переходной экономики.

Движение от одного экономического режима к другому неизбежно сопровождается изменением поведения актеров, действующих на экономической сцене. Частично такое изменение может быть спонтанным, простой реакцией на требование изменившихся условий воспроизводс­тва жизни. В большинстве же случаев оно обусловлено ликвидацией старых норм экономичес­кой деятельности и новыми законами, которые создают реформаторы. При этом смена право­вой оболочки не происходит мгновенно. Она требует времени как для самих реформаторов (обдумывание и выбор стратегии преобразования, разработка, формулирование и легитимация новых правил законодательными органами власти, внедрение их в практику общественной жизни исполнительными властями), так и для тех, кто должен ими пользоваться (знакомство, усво­ение, обучение эффективному применению, то есть постепенная интернализация общественных ограничений индивидами, превращение их из внешних помех на пути принятия решений во внутренние установки, в составную часть личностного менталитета).

Вообще говоря, переходное состояние экономики - во всех отношениях чрезвычайно ин­тересный феномен. И, пожалуй, особенно интересно, если на него смотреть под углом взаимо­действия различных институциональных форм, в частности, официального (государственного) и обычного (неформального) права. Дело в том, что смена правовой оболочки проходит через сравнительно длительный этап «институционального вакуума», когда старые нормы публичного права, которые до этого регламентировали хозяйственную деятельность, отменяются или с мол­чаливого согласия властей просто перестают соблюдаться, а новые еще не установлены или, если установлены, все еще не восприняты в полной мере экономическими агентами как обяза­тельное руководство к действию. На этом своеобразном этапе безвластия, решающее значение приобретают внутренние установки людей, привычные для них принципы общественного пове­дения. В спокойные времена незаметная и, как правило, не очень большая несостыковка офи­циального и обычного права в годы радикальных перемен превращается в существенную, иног­да весьма острую и болезненную проблему, подрывающую устойчивость всех общественных от­ношений.

Взять хотя бы для примера вопрос о смене форм собственности на средства производс­тва. Можно принять закон о приватизации государственных предприятий и наделить правами собственности частных лиц. Однако, как показывает опыт, между сменой форм собственности и эффективной сменой сознания участников производственного процесса, сменой их экономичес­кого поведения проходит много времени. Прежде чем новые юридические правила станут внут­ренней установкой, люди преодолевают невольное чувство отторжения новых установок, сопро­тивления им, нежелание расставаться с устоявшимися привычками и понятиями. Вновь и вновь делаются попытки совместить старые каноны поведения с новыми юридическими реалиями. Именно поэтому введение прав частной собственности еще не гарантирует превращения коман­дной экономики в рыночную, если одновременно не созданы условия и специальные институты для обучения рыночному поведению.

Для понимания особенностей российской переходной экономики любопытно воспользо­вавшейся институциональной схемой - «решеткой», предложенной двумя сотрудниками германс­кого исследовательского института Макса Планка 1/. Они разделяют все общественные отноше­ния между людьми на пять типов: 1) свободные конкурентные отношения между равными по своим силам соперниками; 2) отношения, опирающиеся на внутренние нравственные установки, присущие членам современных «цивилизованных» сообществ; 3) отношения, направляемые уко­ренившимися национальными традициями и обычаями; 4) отношения, регулируемые частными законными и незаконными образованиями, способными при необходимости применить насилие в отношении тех, кто отказывается следовать их недвусмысленным «рекомендациям»; 5) отно­шения, регулируемые официальными государственными институтами - законами, постановлени­ями, ведомствами и т. д.

Все, о чем я буду говорить дальше, не основано на строгих научных принципах исследо­вания. Речь пойдет в основном о нравах, морали, неформальном поведении, теневых отношени-

стр 22

ях. Эти феномены трудно фиксировать, еще труднее количественно измерять. Невольно приходится доверять интуиции, отдельным примерам, приблизительным обобщениям. Естественно, что на объективность оценок влияет также субъективность восприятия, предпочтений, предубеждений. Это способствует одновременному хождению противоположных взглядов на один и тот же предмет, факт иди событие.

Итак, попробую определить значение и степень влияния на экономическую обстановку пореформенной России каждого из пяти выделенных германскими экономистами типов поведения.

Хозяйственное поведение, соответствующее условиям совершенной конкуренции, - ред­кая ситуация не только в российской, но и в западной экономике. Она предполагает смирение предпринимателя перед рыночным уровнем цен на производимую им продукцию, сосредоточе­ние всех усилий на минимизации удельных издержек производства товаров и услуг. Господствующее в нынешней экономической литературе мнение утверждает, что российский рынок на­ходится в начальной стадии становления и поэтому говорить о реальности даже самой прибли­зительной свободы конкуренции было бы недопустимым преувеличением. Нет реальности, нет и соответствующего ей поведения.

Можно, тем не менее, представить себе, что когда отсутствуют условия свободной кон­куренции, хозяйственная справедливость, состоящая в обмене товарами и услугами по принципу эквивалентности, тем не менее приблизительно обеспечивается в том случае, когда партнеры -соперники руководствуются одинаковыми нравственными установками. В российском случав проблема нравственности стоит особенно остро. Во-первых, революция 1917 года оборвала процесс развития российского общества под эгидой христианской либо другой религиозной мо­рали, заменив религию искусственной идеологической схемой - так называемой коммунистичес­кой моралью. Во-вторых, воспитание новых поколений в духе коммунизма неизменно кончалось крахом по мере взросления молодых людей и осознания ими органически присущих советской общественной системе лицемерия, двойного стандарта, разрыва между официальной доктриной и реальной жизненной практикой. В-третьих, индустриализация страны, расширение иммиграции населения и сопровождавший ее разрыв межпоколенческих связей ослабил передачу здо­ровых нравственных начал от родителей к детям. В-четвертых, две мировые, гражданская, афганская войны, массовые сталинские репрессии внесли дополнительную жесткость и разобщен­ность в общественные отношения, способствовали росту взаимной подозрительности и отчужде­ния. В-пятых, в значительной степени инспирированное государством пьянство способствовало подрыву чувства личной ответственности и семейного долга у мужской и частично женской части населения. Совместное влияние названных процессов заметно понизило нравственный уро­вень общества.

То же самое верно в отношении обычаев и традиций. По мере передвижения населения из деревни в город, перемешивания выходцев из разных регионов огромной страны в больших городах, образования новой профессиональной и отраслевой структуры занятости, разрушения неформальных связей между семьями, характерных для небольших поселенческих сообществ деревенского типа, уменьшились возможности самостийного взаимного контроля людей за по­ведением отдельных лиц, нарушающих устоявшиеся представления о порядочности.

Параллельно ослаблению встроенных в психику общественного человека моральных ре­гуляторов резко возросли формальные ограничения, введенные государством. Путем всесторон­них запретов, сужения свободы самостоятельного принятия решений власти пытались компен­сировать растущую десоциологизацию повседневной жизни людей. Однако замена принципов гражданского общества и нравственного воспитания на голый бюрократический контроль, за­мена встроенных в психику каждого человека внутренних мотивизаций на претензию управлять им посредством наказаний еще больше подрывала общественные устои, вносила дополнительные элементы цинизма, лицемерия, фундаментальной жестокости в общении и одновременно отчуждала власть от «подопечной» массы населения.

Советская власть разрушила и деформировала еще одну форму спонтанных обществен­ных регуляторов: частные объединения по интересам. Они были или запрещены, или огосударствлены и идеологизированы. Зато расширилась сеть незаконных группировок криминального типа, с которыми велась бесконечная борьба с переменным успехом. Стоило только ее осла­бить, как воздействие уголовно-теневых образований на жизнь законопослушных людей резко возросло.

Если нарисованная выше картина российских институтов накануне радикальных перемен хоть в какой-то мере правдоподобна, то наложение ее на события времен горбачевской перест­ройки и ельцинской революции устраняет элемент случайности у большинства особенностей

стр 23

российской переходной экономики. Становится возможным рационально объяснить причины криминализации новых хозяйственных форм и видов деятельности. Уход государства из сферы регулирования отношений гражданского общества вывел на поверхность скрытые до этого не­гативные тенденции, характерные для предыдущего периода развития российского общества. Сама терпимость властных структур к деструктивным силам связана со свойствами советской партийно-хозяйственной номенклатуры, быстро переориентировавшейся с политики «держать и не пущать» на преступное безразличие к криминальным издержкам радикальных преобразований. 2/

Из сказанного вытекают по крайней мере три вывода для дальнейшей политики рефор­мирования российской экономики.

Во-первых, сделать главной стратегической задачей властей образование и обучение на­селения умению жить в условиях рыночной экономики, эффективной конкуренции и политичес­кой демократии. Правила рыночного поведения или наследуются и передаются в рамках струк­тур гражданского общества, или, когда таких структур нет, сознательно и последовательно при­виваются гражданам в процессе их социализации. Россия не единственная страна, у населения которой отсутствует поведенческая психология рыночного типа. Долг государства состоит в том, чтобы помочь быстрейшему формированию соответствующей рынку идеологии.

Во-вторых, власти обязаны решительно подавить асоциальные наклонности частных группировок и организаций, поспешивших занять освобожденную государством нишу экономи­ческой регуляции. Речь идет не только об уголовно-мафиозных образованиях, но и о сохранен­ных и вновь образованных в экономике монопольных структурах, которые нынешним законода­тельством считаются незаконными.

В-третьих, раз уж признано, что оставлять «институциональный вакуум» незаполненным опасно, государство должно на время взять на себя те экономические функции, которые жиз­ненно важны для нормального расширенного воспроизводства экономической базы общества и нации, обеспечить защиту всех здоровых частных структур, оказать первую помощь в совершен­ствовании их производительного капитала, развитии научно-технического прогресса, укреплении конкурентных методов ведения хозяйства.

СНОСКИ

1. Stefen Voigt and David Kiwit. Black Market, Mafiosi and the Prospects for Economic Development in Russia, a Case Study on the Interplays of External and Internal Institutions. Max Planck Institute for Research into Economic Systems, Vena, Germany.

2. cm. (подробнее статью автора в N 9 журнала «Мировая экономика и международные отношения» за 1996 г.

С. А. АФОНЦЕВ

К МЕТОДОЛОГИИ ЭКОНОМИКО-ПОЛИТИЧЕСКОГО АНАЛИЗА ПРОБЛЕМ ПЕРЕХОДНОГО ПЕРИОДА

Степень плодотворности рассмотрения любой научной проблемы в решающей степени зависит от выбора адекватного аналитического инструментария, т. е. определения комплекса методов, более всего подходящих для учета специфики объекта исследования. В теоретическом смысле изучение хозяйственных проблем переходного периода представляет особенную слож­ность именно в силу того, что для них трудно специфицировать круг перспективных методов анализа. Слабое развитие (или вообще отсутствие) ряда важнейших рынков, господство «нерыночных» образцов поведения экономических субъектов, медленное изменение сложивших­ся организационных рутин, - все эти обстоятельства заставляют искать альтернативы традицион­ным методам, используемым в рамках «основного течения» современной экономической теории, которая акцентирует внимание главным образом на равновесных состояниях сложившейся рыночной экономики.

В этой ситуации выбор приходится делать из двух возможных вариантов. Первый из них заключается в отказе от инструментария равновесного (и вообще формального) анализа в поль­зу менее строгих, «описательных» методов, позволяющих зато учесть влияние специфических неквантифицируемых факторов. Второй вариант связан с изменением самой концепции равно-

стр 24

весия путем увеличения ее содержательной нагрузки. Существенное достоинство последнего из упомянутых вариантов заключается в том, что при его использовании появляется возможность смягчить извечное противоречие между точностью и реалистичностыо, свойственное экономиче­ской теории: ведь расширение круга принимаемых во внимание обстоятельств (что способствует повышению реалистичности моделей и их вывода) не сопровождается отказом от формальных методов исследования (что обеспечивает сохранение точности анализа). Именно поэтому такая исследовательская стратегия представляет несомненный интерес с точки зрения изучения проб­лем переходного периода.

Одним из направлений экспансии концепции равновесия, представляющих наибольший интерес, является сфера определения экономической политики. Большинство проблем, возни­кающих в ходе трансформации хозяйственной системы, обусловлено не чисто экономическими причинами, а сложным взаимодействием политических и экономических факторов, вызванных к жизни изменением институционального поля, структуры прав собственности, правил и механиз­мов принятия решений в области государственной политики. В этой связи очень перспективным является использование для анализа трансформационного процесса методологических принци­пов, характерных для современной теории общественного выбора (public choice).

Центральную роль в этой теории играют три базовых предпосылки: а) для описания поведения человека в политической сфере используются те же гипоте­зы, что и в неоклассической экономической теории (т. е. применяется традиционная модель ра­ционального индивида, максимизирующего полезность);

б) процесс выявления предпочтений индивидов в политической сфере понимается в тер­минах рыночного взаимодействия;

в) исследуются вопросы, аналогичные тем, которые возникают в неоклассической эко­номической теории, т. е. вопросы о существовании, стабильности и эффективности политическо­го равновесия, путях его достижения и т. д.

В свою очередь, в рамках теории общественного выбора можно выделить два альтерна­тивных методологических подхода к изучению явлений в сфере. 1) Каждый из них концентриру­ет внимание на различных аспектах процесса определения экономической политики. Первый подход опирается на предположение о вероятностном характере коллективного выбора и рас­сматривает его через призму принципа максимизации числа голосов, поданных за тот или иной вариант решения. С этим связано и название данного подхода, предложенное Хеттихом и Вайнером, - «подход EVM» («expecting vote maximization»). С его помощью возникает возможность анализировать особенности долгосрочного политического равновесия, т. е. характеристики того комплекса мероприятий, который будет проводиться в жизнь благодаря демократическому выя­влению предпочтений членов общества.

Второй подход придает повышенное значение конкретным аспектам принятия решений в политической сфере, а также институтам, в рамках которых оно протекает. Этим объясняется внимание к структурно обусловленному равновесию (поэтому для обозначения данного подхода используется аббревиатура SIE - «structure-determined equilibrium»). Такое равновесие характе­ризуется ярко выраженной тенденцией к нестабильности (в отличие от типа равновесия, изучае­мого в рамках подхода EVM). В качестве наиболее типичных причин нестабильности обычно на­зывают феномен нетранзитивности коллективных предпочтений (когда решение А с точки зре­ния группы индивидов предпочтительнее решения Б, решение Б - предпочтительнее решения В, но решение В - предпочтительнее решения А) и сопряженную с ним проблему процедурного манипулирования (agenda manipulation). Эта проблема состоит в том, что в условиях нетранзитивности коллективных предпочтений субъекты, которые определяют процедуру принятия реше­ний, могут добиться одобрения большинством голосов того варианта решения, который выгоден именно для них. Путь достижения цели здесь заключается в выборе конкретной формулировки обсуждаемых вопросов, в определении их совокупности (т. е. в добавлении в «повестку дня» или в исключении из нее частных альтернатив) и в установлении конкретной последовательности их рассмотрения.

Эти два подхода составляют реальную альтернативу традиционному направлению анали­за государственного экономического регулирования, основывающемуся на экономической тео­рии благосостояния (Хеттих и Вайнер характеризуют его как подход с позиций субъекта соци­ального планирования «social planner», или сокращенно SP). Можно выделить три направления сопоставления указанных подходов: по сфере анализа, по ключевым вопросам и по общему ха­рактеру выводов и рекомендаций.

1. Сфера анализа. Подход SP исходит из того, что государственная экономическая по­литика осуществляется субъектами, находящимися вне экономической системы, в соответствии с

стр 25

их стремлением к максимизации общественной функции благосостояния. Этим обусловлена вы­сокая активность исследований в области оптимального налогообложения, определения оптимальных тарифов, сравнения издержек и выгод различных экономических мероприятий. Напро­тив, в рамках подхода EVM все цели государственной экономической политики понимаются как внутрисистемно определяемые, благодаря чему центральное значение приобретает изучение поведения субъектов, руководствующихся соображениями собственного интереса, и налагаемых на него ограничений (прежде всего информационных и институциональных).

Что касается подхода SIE, то главный объект исследования здесь составляют особеннос­ти политических институтов и существующих правил принятия решений. Анализ при этом фоку­сируется на возможностях и вариантах изменения данных институтов и правил, которые имеют далеко идущие последствия для функционирования экономической системы в целом.

2. Ключевые вопросы. Основные вопросы изучения государственной экономической по­литики в рамках подхода SP связаны с проблемами экономической эффективности и оценки следствий тех или иных мероприятий (т. е. с определением вызванных ими потерь или прироста благосостояния). Эти вопросы представляют значительный интерес и для двух других подходов, однако приоритет отдается отнюдь не им. Подходу EVM присуще рассмотрение специфических вопросов, касающихся структуры групп давления, характера политической конкуренции, а также информации, необходимой для принятия решений. Исследования же, в основе которых лежит подход SIE, уделяют особое внимание трансакционным издержкам, возникающим в процессе принятия решений органами государственной власти, действию конкретных административных правил, проблемам нетранзитивности коллективных предпочтений и процедурного манипулиро­вания.

3. Общий характер выводов и рекомендаций. Главной целью исследований в традици­ях подхода SP является оценка влияния различных вариантов государственной политики на час­тный сектор экономики и предоставление рекомендаций по выбору мероприятий, оптимальных с точки зрения максимизации благосостояния общества. Подход EVM дает возможность опреде­лить зависимость характеристик политического равновесия от различных систем институтов и экзогенных шоков. В практическом плане этом подход позволяет делать выводы о совместимос­ти предлагаемых экономических мероприятий с существующей политической системой и осве­щать информационные проблемы, связанные с деятельностью групп давления и государствен­ных органов. Подход SIE направлен на решение более конкретных проблем, касающихся соз­дания и изменения системы институтов и правил принятия решений, выявления закономерностей их функционирования и возможностей использования для проведения в жизнь избранного эко­номического курса.

Можно заметить, что использование методологических подходов EVM и SIE позволяет добиться гораздо более высокой степени реалистичности анализа проблем определения госу­дарственной экономической политики и ее влияния на деятельность рыночных субъектов, чем использование подхода SP. Поскольку в рамках подходов EVM и SIE как экономические, так и политические процессы и феномены описываются в единой системе терминов, то становится возможным исследование хозяйственных проблем с позиций обобщенных экономико-политических моделей. Такие модели предполагают существование двух типов рынков - эконо­мических, на которых происходит обмен товаров и услуг, и политических, на которых происхо­дит обмен мероприятий экономической политики на политическую поддержку (материализующуюся, к примеру, в голоса избирателей, финансовые взносы в предвыборные фонды, положительные отзывы о работе сотрудников административных органов или просто взятки).

К настоящему времени наибольший прогресс в изучении закономерностей функциониро­вания комплекса экономических и политических рынков достигнут в рамках одного из ответвле­ний теории общественного выбора - теории эндогенного определения экономической политики, в основе которой лежит методологический подход EVM. 2. Ее ключевая идея состоит в призна­нии того, что использование инструментов экономического регулирования находится в зависи­мости от переменных, воздействующих на решения максимизирующих свои целевые функции субъектов политического рынка. Предполагается, что целью правительства, проводящего поли­тику с целью изменения основных характеристик хозяйственной среды - распределения прав собственности и вектора цен - является максимизация политической поддержки со стороны ря­довых избирателей и влиятельных групп давления. Эти последние, в свою очередь, при выборе объектов поддержки правительства или оппозиционных сил - руководствуются мотивом макси­мизации собственного экономического благосостояния и оказывают поддержку тем, кто прово­дит или анонсирует наиболее выгодный для них политический курс. Вследствие этого мероприя-

стр 26

тия государственной экономической политики, которые в рамках основного направления эконо­мической теории понимаются как «внешние» по отношению к хозяйственной сфере, трактуются здесь в качестве эндогенных, задаваемых условиями функционирования всей экономико-политической системы.

К числу неоспоримых достоинств теории эндогенного определения экономической поли­тики относится ее способность учитывать различные аспекты процесса принятия государствен­ных решений. В данной теории сформировались два подхода к изучению механизмов хозяйст­венного регулирования. 3) С одной стороны, в ряде работ подчеркивается роль политической конкуренции между кандидатами на занятие выборных должностей (этот подход можно назвать «конкурентным»). С другой стороны, данные мероприятия могут рассматриваться как средство максимизации поддержки политическими силами, которые уже находятся у власти и могут ре­ально определять, а не просто анонсировать политический курс («монополистический подход»).

Каждый из этих подходов имеет «сравнительные преимущества» в различных областях анализа государственной политики. Так, «конкурентный подход» позволяет исследовать страте­гические проблемы: насколько велика вероятность сохранения существующего политического курса; каковы основные черты набора мероприятий, отвечающего условиям равновесия на политических рынках: в чьих интересах будет осуществляться экономическое регулирование. «Монополистический подход», напротив, может с успехом использоваться для рассмотрения так­тических проблем, связанных рутинной деятельностью правительства по определению конкрет­ного распределения прав собственности и элементов ценового вектора.

С учетом сказанного выше очевидно, что теория общественного выбора и, в особеннос­ти, одна из ее субдисциплин - теория эндогенного определения экономической политики - отк­рывают широкие горизонты изучения проблем, связанных с взаимодействием экономической и политической сфер общественной жизни. Этим обусловлена несомненная привлекательность использования этих теорий для изучения процессов, происходящих в экономике переходного типа. Как представляется, они дают возможность по-новому осветить некоторые аспекты преоб­разований, осуществляемых сегодня в России, а также выделить причины их недостаточной эффективности и адекватности.

Поскольку выбор стратегии трансформации, ее глубины, скорости и последовательности стадий затрагивает жизненно важные интересы практически всех экономических субъектов» они неизбежно будут оказывать интенсивное влияние на принятие государственных решений. 4) Наи­более существенным является то, что процесс перехода к либеральному рыночному порядку от административно-централизованной системы с высоким уровнем государственного вмешательст­ва предполагает широкое перераспределение хозяйственных полномочий и прав собственности от государства к рыночным субъектам. В соответствии с логикой теории эндогенного определе­ния экономической политики очевидно, что такое перераспределение будет происходить в инте­ресах представителей элитных групп, тесно связанных с властными кругами, а также групп дав­ления, способных обеспечить максимальные трансферты ресурсов (в виде легальных и неле­гальных «пожертвований», взносов в предвыборные фонды и т. д.) в пользу субъектов принятия решений. Закономерным результатом данного развития событий является экспоненциальное нарастание неопределенности на политических рынках. Причины этого явления достаточно яс­ны. Процесс концентрации хозяйственных полномочий и прав собственности в руках членов групп, способных влиять на принимаемые правительством и парламентом решения, порождает большое количество «обделенных». К ним относятся как члены групп давления, которые не су­мели реализовать свои интересы, так и рядовые граждане, лишенные доступа к приватизируе­мой собственности и другим «благам реформ». Испытываемое ими недовольство может крис­таллизоваться в поддержку оппозиционных правительству политических сил, декларирующих цели нового перераспределения хозяйственных полномочий и прав собственности.

Рост конкуренции со стороны оппозиции, делая неопределенными шансы сохранения субъектами принятия политических решений занимаемых ими властных позиций - а значит, и шансы сохранения проводимого политического курса, создает дополнительные стимулы к уси­лению лоббирования со стороны экономических агентов, заинтересованных в сохранении сло­жившейся в ходе реформ структуры хозяйственных отношений. В этом заключается одно из ключевых негативных последствий неопределенности на политических рынках: значительная до­ля ресурсов будет изыматься из хозяйственного оборота и направляться на цели изыскания по­литической ренты, т. е. находить непроизводительное применение.

Само по себе отвлечение ресурсов из экономической сферы в политическую является неизбежным следствием взаимодействия субъектов политического рынка. В традициях теории общественного выбора лоббистская деятельность, смысл которой состоит в целенаправленном

стр 27

влиянии на процесс принятия государственных решений, признается такой же естественной для экономических субъектов, как и хозяйственная (производственная, торговая и т. д.) деятель­ность. Часть своих ресурсов они будут инвестировать на хозяйственные цели, а часть - на цели извлечения политической ренты, т. е. на приобретение преимуществ, связанных с функциониро­ванием существующей политической системы. При этом критерий оптимальности распределения ресурсов требует, чтобы предельная эффективность их использования в обеих сферах была одинакова. 5) Существенную роль, однако, играет то обстоятельство, что по мере роста неопределенности на политических рынках предельная эффективность инвестиций в лоббирование та­кже возрастает. В российских условиях этот феномен может быть особенно четко прослежен на примере борьбы за сохранение итогов приватизации. Ускоренные - если не сказать обвальные -темпы приватизации обусловили тот факт, что передача многих из имущественных объектов в частные руки происходила по чисто символическим ценам. Это обеспечило высокую прибыльность инвестиций в политическое лоббирование на этапе получения доступа к правам собственности, т. е. непосредственно на этапе приватизации: ведь фактическая стоимость приватизируе­мых активов, как правило, намного превышала расходы на их приобретение (сумму выкупных платежей и средств, направленных на лоббирование). В настоящее время можно наблюдать следующий раунд борьбы: те группы давления, интересы которых не были учтены в ходе прива­тизации, инвестируют ресурсы на поддержку политических сил, обещающих пересмотреть ее итоги с учетом пожеланий своих «спонсоров»; напротив, выигравшие в ходе приватизации су­бъекты активно контрлоббируют с целью противодействия пересмотру итогов приватизации, по­скольку обратный выкуп имущественных объектов (не говоря уже о безвозмездной национали­зации) приведет к потере первоначально полученного чистого прироста богатства. Благодаря этому по мере нарастания неопределенности на политических рынках основной целью экономи­ческих субъектов становится не получение дохода путем хозяйственных операций, а приобрете­ние или сохранение богатства путем лоббистской деятельности. Имеет место своего рода зако­лдованный круг: высокая прибыльность инвестиций на цели лоббирования обусловливает высо­кий уровень неопределенности на политических рынках, и наоборот.

Неопределенность на политических рынках оказывает и другие негативные последствия на хозяйственную систему. Усиление зависимости правительства от поддерживающих его групп давления приводит к нарастанию степени субоптимальности проводимых им экономических мероприятий, - иными словами, увеличивает объем диспропорций, вносимых в экономическую сис­тему. Чем выше объем ресурсов, который могут предоставить те или иные субъекты, тем выше вероятность того, что именно их интересы будут удовлетворяться при формулировании полити­ческих решений, даже если при этом наносится значительных ущерб другим, «менее важным» с точки зрения правительства группам хозяйствующих субъектов, или даже самому государству. Правительство становится «близоруким» и отдает предпочтение тактическим, а не стратегичес­ким выгодам, поскольку не уверено, что «доживет» до реализации последних. 6)

Два упомянутых типа экономических потерь - обусловленных непроизводительным ис­пользованием ресурсов и экономическими диспропорциями - являются в значительной мере альтернативными друг другу. Действительно, результатом взаимодействия групп давления на политическом рынке может быть минимизация потерь, связанных с фактором диспропорций, 7) однако в процессе такого взаимодействия может быть растрачено значительное количество экономических ресурсов. Возникает еще один заколдованный круг: в условиях, когда миними­зируются экономические потери одного типа, максимизируются экономические потери другого типа, и наоборот. Следовательно, сама по себе конкуренция между группами давления, имею­щими противоположные интересы, не может рассматриваться как противоядие от неэффектив­ного использования ресурсов. В отличие от конкуренции на экономических рынках, конкурен­ция на политических рынках даже в теории не мажет обеспечить достижение хозяйственного оптимума.

Однако наиболее важным следствием неопределенности на политических рынках явля­ется то обстоятельство, что она делает совершенно невозможным сколь-либо конструктивное государственное экономическое регулирование. С одной стороны, оно становится все более ориентированным на специфические интересы групп давления, оказывающих политическую поддержку существующей власти. С другой стороны, существуют мощные стимулы игнорировать «неприятные» государственные предписания, поскольку реальный контроль за их выполнением отсутствует, а сами они в любой момент могут быть заменены другими, скорее всего совершен­но отличными.

При обострении конкурентной борьбы на политических рынках (например в преддверие выборов) данный фактор мажет привести к полному параличу «созидательной» (т. е. не направ-

стр 28

ленной на удовлетворение интересов групп давления) деятельности государства. Рекордное па­дение доходов государственного бюджета в 1-2-м кварталах текущего года является одной из наиболее впечатляющих иллюстраций этого тезиса. Хозяйствующие субъекты, оперируя в нетранспарентной экономико-политической среде, просто игнорируют свои обязательства перед государством, зная, что правительство не заинтересовано уличать их в нарушениях и наказывать за это: ведь тем самым оно лишилось бы их поддержки. Правительство же, по сути, молчаливо согласилось с правилами «игры в одни ворота»: чем больше сумма задолженности бюджету, тем выше вероятность ее списания в будущем и, следовательно, тем выше стимулы к ее наращиванию.

За относительно короткую историю российской экономической реформы это уже не пе­рвый случай, когда неопределенность на политических рынках приводит к такого рода «игре в одни ворота». Достаточно вспомнить острейший кризис неплатежей 1992-1993 гг., который во многом был спровоцирован политической неопределенностью, связанной с противостоянием правительства и Верховного Совета. Несмотря на отсутствие денег на счетах предприятий, их руководители продолжали продавать и покупать продукцию в кредит, с полным основанием ожидая, что субъекты политических рынков в конце концов будут вынуждены прибегнуть к мас­совому списанию долгов, чтобы заручиться поддержкой «капитанов промышленности». Общая схема была тогда очень похожей: чем больше сумма взаимной задолженности, тем выше вероя­тность ее списания, - и тем целесообразнее ее дальнейшее увеличение.

Разумеется, неопределенность на политических рынках может поражать не только стра­ны с переходной экономикой, но именно в них она принимает наиболее острые формы. В таких странах существуют все предпосылки для ее экспоненциального нарастания: быстрая поляриза­ция общества на «выигравших» и «проигравших» в ходе борьбы за первичное перераспределе­ние хозяйственных полномочий и прав собственности; высокие ставки в борьбе вокруг перспек­тив их вторичного перераспределения; наличие политических сил, выдвигающих радикально от­личные от проводимых правительством экономические программы. В то же время именно для стран с переходной экономикой такая неопределенность наиболее опасна: ведь она может не только помешать поиску эффективных путей выхода из трансформационного кризиса, но и воо­бще заставить забыть о целях экономических преобразований, оставив их лишь в области рито­рики, а в практической сфере подменив их бесконечным выяснением отношений между сопер­ничающими политическими силами.

Благодаря перечисленным обстоятельствам неопределенность на политических рынках может играть роль одного из главных препятствий на пути перехода к эффективно функциони­рующему рыночному хозяйству. Каковы же вероятные пути ее преодоления?

Наиболее прямолинейный путь заключается в радикальном ограничении степени конкурентности политических рынков. Успех экономических преобразований в таких странах, как Чи­ли и Южная Корея, во многом может быть объяснен как раз наличием предоставляемых авто­ритарными режимами твердых гарантий в продолжении выбранного политического курса. О не­обходимости «сильной власти» в период радикальной экономической реформы неоднократно писали российские экономисты и политологи. Однако перспективы реализации этого пути в сов­ременных условиях едва ли можно назвать многообещающими.

Более целесообразной является разработка институциональных механизмов, ограничи­вающих возможности осуществления прибыльных инвестиций в политическое лоббирование. Прежде всего это относится к ужесточению контроля за поведением субъектов принятия поли­тических решений и пресечения попыток нелегального использования ими служебного положе­ния с целью повышения собственного благосостояния. Вместе с тем надо иметь в виду, что «легальное» лоббирование - нормальный элемент демократической системы, и задача состоит не в его искоренении, а в придании ему цивилизованных форм, характеризующихся высокой степенью контроля со стороны общества.

С целью увеличения издержек изыскания политической ренты может оказаться полез­ным выведение ряда органов государственной власти из сферы действия политической конкуре­нции путем назначения (или выборов) их членов на длительный срок, а также широкое исполь­зование принципа коллегиального (а где это возможно - и единогласного) принятия решений в государственных органах. Целенаправленная «обработка» группами давления лиц, ответствен­ных за выбор конкретного решения, обходится дороже не только в смысле объема расходуе­мых средств, но и в плане увеличения вероятности обнародования информации о факте лобби­рования и негативной реакции на него общественного мнения и вышестоящих органов.

Одной из главных целей институциональных ограничений, налагаемых на процесс опре­деления экономической политики, должно быть ориентирование субъектов принятия политичес-

стр 29

ких решений на максимизацию политической поддержки за счет проведения более «справедливой» экономической политики. Для стран с переходной экономикой, где происходит массовое перераспределение хозяйственных полномочий и прав собственности, этот аспект ре­комендаций особенно важен. Ориентация на удовлетворение интересов лишь влиятельных групп давления может способствовать максимизации политической поддержки в краткосрочном аспек­те, но ослаблению ее в долгосрочном аспекте за счет поляризации общества. Напротив, более сбалансированная политика может обеспечить долгосрочную поддержку как правительству, так и проводимому им курсу реформ.

Такого рода рассуждения могут показаться достаточно странными с точки зрения тради­ционной экономической теории, в которой господствует извечное противопоставление «эффективности» и «справедливости». В частности, применительно к проблемам приватизации иногда фигурируют рассуждения о том, что порядок перехода предприятия в частные руки, ра­змер выкупа и личность его нового собственника не так уж важны; главное - чтобы оно эффек­тивно работало и тем самым способствовало повышению благосостояния всего общества. В ра­мках этой доктрины оказывается даже целесообразным, чтобы собственность была сконцентри­рована в руках лиц с высокими и сверхвысокими доходами: ведь они обладают наибольшими средствами для осуществления инвестиций.

Однако логика теории общественного выбора подсказывает, что основная часть населе­ния, для которой переход к рыночному хозяйству сопровождается снижением благосостояния из-за специфических негативных аспектов переходного кризиса (связанных, в частности, с демонтажом системы социальных гарантий), едва ли согласится ждать благоприятных результатов реформ сколь-либо долго. Трудно ожидать, чтобы люди добровольно согласились «затягивать пояса» в то время, когда наблюдается резкий рост богатства и доходов узкой прослойки об­щества. Рациональной стратегией поведения «обделенных» в этих условиях будет оказание по­литической поддержки оппозиционным силам, анонсирующим альтернативный политический курс. При этом, чем интенсивнее будет рост имущественного неравенства и порожденная им поляризация общества, тем более радикальные (в негативном смысле этого слова) силы будут пользоваться популярностью. Помимо уже упомянутой неопределенности на политических рын­ках, результатом такого развития событий может стать вспышка политического насилия - край­няя форма выражения недовольства существующими властями, имеющая еще более губитель­ные последствия для экономики. 8) Таким образом, в контексте более широкого анализа, при­нимающего во внимание как экономические, так и политические факторы, противопоставление эффективности и справедливости оказывается ложным: проведение более справедливой поли­тики способно снизить неблагоприятное влияние политических факторов и тем самым повысить эффективность функционирования хозяйственной системы в целом. Таковы лишь некоторые выводы и рекомендации, вытекающие из рассмотрения проблем переходного периода сквозь призму теории общественного выбора. Акцентируя внимание на том, как определяется полити­ка, эта теория позволяет лучше понять, какую именно политику генерирует политическая сис­тема и что можно сделать для ее улучшения. Это обстоятельство делает очень актуальным обогащение российской экономической науки методологическими подходами экономико-политического анализа, выработанными в рамках теории общественного выбора.

СНОСКИ

1. cm. Hettich W. and Winer S. L Economic Efficiency, Political Institutions and Policy Analysis // Kyklos, 1993, v. 46, no. 1, р. З-25. 2 См. Маgее S. P., Brock W. A. and Young L. Black Hole Tariffs and

2. Endogenous Protection Theory. Cambridge: Cambridge University Press, 1989. 3 cm. статью Grossman G. M. and Helpmann E. Protection for Sale //

3. American Economic Review, September 1994, v. 84, no. 4, p. 833-850, где эти подходы освещаются примени­тельно к вопросу о регулировании внешней торговли.

4 Rodrik D. Understanding Economic Policy Reform // Journal of Economic Literature, March 1996, v. 34, no. 1, p. 9-41.

5. Подробнее см. Аукуционек С. П. и Белянова Е. В. (ред.). Политическая рента в рыночной и переходной экономике. М.: ИМЭМО РАН, 1995.

6. Alesina A. and Tabellini G. External Debt, Capital Flight and Political Risk // Journal of International Economics, November 1989, v. 29, nо. 3/4, p. 199-220; Cukierman A., Edwards S. and Tabellini G. Seignoriage and Political Instability // American Economic Review, June 1992, v. 82, nо. 3, р. 5З7-555.

7. Becker G. S. A Theory of Competition among Pressure Groups for Political Influence // Quarterly Journal of Economics, v. 98, no. 3, 1983, p. 371-400.

8. Gupta D. K. The Economics of Political Violence: The Effect of Political Instability on Economic Growth, New York: Praeger Publishers, 1990.

стр 30

Я. А. ПЕВЗНЕР

АКТУАЛЬНОСТЬ ПОДГОТОВКИ В ИМЭМО РАН ФУНДАМЕНТАЛЬНОГО ИССЛЕДОВАНИЯ ПО ПРОБЛЕМАМ СОВРЕМЕННОЙ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ

Вполне очевидно, что нынешний переходный период таков, что о нем нельзя судить без обращения ко всей мировой науке. И прежде всего - без понимания того, что плюрализм эко­номической науки, тот факт, что она состоит из часто противостоящих одна другой и в то же время во многих случаях дополняющих одна другую теорий - в этом не ее слабость, а ее сила. И это несравненно лучше, чем наши «монизм» и «монолитность». Хорошо известно, какое боль­шое место в пропаганде марксизма занимал основной тезис статьи В. И. Ленина «Три источника и три составных части марксизма» - тезис, согласно которому марксизм возник не на обочине, а на столбовой дороге мировой отечественной науки вообще, экономической - в частности и в особенности. Не вдаваясь здесь в вопрос об источниках, о происхождении марксизма, мы мо­жем уверенно сказать, что в дальнейшем развитии экономической науки, начавшемся с послед­ней трети прошлого века, и поныне как раз марксизм остался за пределами магистрального направления, находится на его обочине.

Самое большое принципиальное различие между марксистской и немарксистской наукой заключено конечно же не в том, что одна заключает интересы угнетенных, эксплуатируемых, а другая - на стороне эксплуататоров, в совершенно иной - в методологической стороне.

Поставив перед собой задачу вскрыть законы эксплуатации, Маркс подошел к этой зада­че, отталкиваясь от категорий абстрактного труда, который толкуется Марксом так, что его те­ория практически не выходит за рамки труда однородного 1/, а это отрезает путь к функциональному анализу, который как раз и составляет основное содержание всей экономической науки. Хотя Маркс в ряде своих суждений и приближался к понятию «абстрактная полезность», но он не сумел перешагнуть тот рубеж, который уже в его время и особенно после него перешаг­нула теория предельной полезности.

Самая сильная сторона этой теории в том и состоит, что лежащая в ее основе абстрак­ция предельной полезности, будучи исходной, очень быстро открыла путь для анализа реальной динамики - для того, чтобы от бесконечномерного по своей сути абстрактного анализа взаимо­действия полезности и производительности перейти к реалиям, какими они складываются не на абстрактном, а на действующем рынке. Сама жизнь, сам опыт Советского Союза и других стран «социалистического содружества» доказали ошибочность такого перехода, когда законы исто­рического материализма, в котором на первом месте стоит производство, автоматически пере­носятся на современную экономику, для которой первичность производства - это ненужная ба­нальность, а истинная наука начинается с признания в качестве главного экономического меха­низма рынка. К слову сказать при таком переходе совершенно по иному выглядят и некоторые из основных положений исторического материализма. Во-первых, рушится занимавшая в марк­сизме со времени Каутского (его книга «Бернштейн и социал-демократическая программа» (1899), более известна под названием «Антибернштейн») большое место критика основного по­ложения Бернштейна «Движение - все, конечная цель - ничто». Устанавливается, что настоящее начало движения к социализму относится не ко времени создания современных социалистичес­ких организаций, а к началу перехода от натурального хозяйства к рынку. В своем идеале ры­нок это и есть воспроизводство по принципу «от каждого по способности, каждому по результа­там труда».

Но еще более важно другое: истинная диалектика, наиболее последовательное проявле­ние действия в общественной жизни закона единства и борьбы противоположностей проявляет­ся не в том, что «история общества - это история борьбы классов» - с ударением на то, что сво­его высшего и последнего предела эта борьба достигает в борьбе пролетариата и буржуазии - а в совершенно ином - в том, что рынок, товарно-денежные отношения, будучи абсолютно необ­ходимым и ничем не заменимым механизмом соизмерения затрат и результатов, в своей беско­нечномерности обладает и рядом таких пороков и дефектов, которые при разных обстоятельст­вах могут углубляться или смягчаться. И основное содержание общественного процесса как раз и состоит в оптимизации, как непрерывном движении к «наименее плохому», в том, чтобы асим­птотически приближаться к идеалу, т. е. сознавая невозможность достижения идеала как конеч­ной цели, двигаться в ее направлении от одной промежуточной ступени к другой. Такое движе­ние происходит в ходе постоянной и неизбежной социальной и политической борьбы, принимая разный характер в разные периоды и в разных странах. Одно из проявлений этой борьбы - не только столкновение монополии и конкуренции, но и столкновение между животворной моно-

стр 31

полией (например, государственным контролем в сферах кредита и денег) и губительной антирыночной монополией, монополией мафиозного характера.

Хотя и не главной, но очень важной стороной этой борьбы является экономическая тео­рия. В известной мере ее многогранность и разноплановость зависит от интересов тех или иных социальных групп. Но более всего несовпадение взглядов определяется разноплановостью са­мой действительности, тем что последняя состоит из факторов, действующих в разных, зачас­тую противоположных направлениях, в результате чего оказывается естественным и неизбеж­ным возникновение и развитие разных течений, выделяющих в качестве наиболее важных одни или другие аспекты экономической жизни.

С этой точки зрения доклад В. С. Автономова глубоко содержателен и высоко ценен. Но в какой степени он применим к анализу закономерностей нашего переходного периода? Слож­ность в том, что все основные течения мировой экономической мысли обращены к анализу ре­альной рыночной экономики, а у нас ее еще нет. Для нас, как я полагаю, самым главным и са­мым трудным является не сама теория рыночной экономики, которая в мировой науке прекрас­но разработана и продолжает разрабатываться, а теория и практика перехода от нерыночной экономики к рыночной. В зависимости от конкретной исторической обстановки такой переход носит совершенно различный характер и поэтому очень трудно найти общие законы и законо­мерности* Эта трудность проявилась и в содержании доклада В. С. Автономова. Здесь позитив­ная часть намного сильней, чем нормативная. Я это говорю ни в коем случае не в упрек докла­дчику. То, что у нас происходит сейчас - это как я полагаю особое, своеобразное первоначаль­ное накопление - такое, которое более всего зависит не от экономических, а от политических факторов. Победы на предстоящих президентских выборах демократии - одна экономика, а по­беда коммунистов - совсем другая. Но обратите внимание на то, что даже Зюганов в своей про­грамме ничего не пишет о марксизме как руководстве к действию. Возможно, что это всего лишь политическая уловка, но она не лишена определенного смысла.

Как бы то ни было впервые после почти 8 десятилетий у нас пришло время, когда марк­систская экономическая теория начала уходить в прошлое. Это было неизбежно. Как могло быть иначе с наукой, которая основывала теорию заработной платы на возмещении стоимости рабочей силы, а не на производительности труда? И при том, как это имеет место в первом то­ме «Капитала», констатировала, что основной системой зарплаты является сдельная поштучная оплата т. е. прямым образом основанная на производительности. Как могло быть иначе с теори­ей, которая объявляла тенденцию нормы прибыли к понижению одним из основных законов - и притом таким законом, который обусловливает, неизбежность гибели капитализма? Иными сло­вами, один - далеко не главный - вариант стабильной производительности труда при росте ор­ганического состава капитала, объявлялся главным и определяющим все будущее общественно­го устройства? Как могло быть иначе, когда основной характеристикой послеоктябрьской эпохи объявлялся сначала общий кризис капитализма, а затем его углубление - тогда как, по крайней мере с начала 50-х годов, экономика капитализма достигла небывалой устойчивости экономиче­ского роста, когда прежние закономерности с неизбежностью периодических кризисов, явно сходят на нет (как сходит на нет и острота классовых противоречий, что помимо прочего, нахо­дит свое выражение в резком снижении забастовочного движения, в том, что 80-85% населения индустриальных стран относят себя к среднему классу, т. е. не признают себя эксплуатируемы­ми) ?

Я думаю, что путь выхода на плодотворную нормативность состоит в том, чтобы абст­рактно-теоретический анализ соединить с историко-страновым. Это особенно важно потому что сейчас в разного рода публицистике появляется много несообразностей. Возможно наиболее очевидная из них заключается в той позиции, которую занимают нынешние «ортодоксальные марксисты». Еще вчера они объявляли о том, что самая характерная черта современного капи­тализма как и прежде заключается в стихийности и анархии производства, в противоречии ме­жду общественным характером производства и частным присвоением. Сегодня же, когда здесь у нас началось становление рынка и приватизация, они объявляют о том, что мы уходим назад от капитализма, в лоне которого, якобы, господствуют государственная собственность и органи­зованность. Или вот еще один пример несообразности: в первом варианте программы КПРФ говорилось, что наше теперешнее экономическое положение похоже на то, что было в США в 1929-1933 гг. Ну как можно так писать, когда там был циклический кризис, а у нас совсем дру­гое - кризис структуры, кризисный переход от одной системы к другой?

Если уж обращаться к историческим сравнениям, то здесь наиболее важны опыт СССР при переходе от «военного коммунизма» к НЭПу и опыт послемаоистского Китая - в том и другом случае речь шла о сочетании рынка и значительной приватизации с жесткой политической

стр 32

диктатурой; опыт «тетчеризма» и «рейганомики», а также Административно-финансовой реформы в Японии - где некоторое, в определенных пределах, ослабление государственного регули­рования принесло с собой значительные улучшения. Немаловажен опыт «четырех драконов» -республики Корея, Тайваня, Гонконга и Сингапура, а также ряда стран Южной Америки. Самый общий вывод из этого опыта заключается в следующем: рыночные отношения могут быть и при политической демократии и при диктатуре. В зависимости от конкретной исторической обстано­вки, более эффективным может оказаться то один, то другой вариант. Не мажет, однако, быть эффективным вариант антирыночный. С другой стороны, рыночный вариант не может сохра­няться при слишком длительном тоталитаризме (при том, что никаких заранее определенных сроков здесь быть не может: разумность или чрезмерность сроков определяется только конкре­тными обстоятельствами).

Особый, в высшей степени важный самостоятельный вопрос - о соотношении между ры­нком и характером собственности. Видимо, его самое общее решение состоит в том, что между частной собственностью и рынком существует, хотя и не строгая, но положительная зависи­мость, а между государственной собственностью и рынком тоже не строгая, но отрицательная зависимость. Именно поэтому курс политической демократии, подкрепляемый общественной наукой, состоит в том, чтобы государственную собственность сводить только к необходимому минимуму, сознавая, что необходимость государственной и смешанной форм собственности все же всегда сохраняется и что ведущим фактором, определяющим пропорциональность экономи­ки, является рынок.

В начале своего доклада В. С. Автономов пишет, что «во всех науках есть проблема соот­ношения теории и факторов, но только в экономической теории она принимает форму противо­речия (или выбора) между «реалистичностью» и «точностью» (truth vs. precision)... Промежуточ­ный статус экономической теории порождает серьезную методологическую проблему». В част­ности дело обстоит так, что для практики решающую роль играет не абстрактная теория, а бла­горазумие, для формирования которого та или иная теория может оказаться очень полезной (едва ли не самый показательный пример - кейнсианство).

Чем скорее преодолевается то духовное оскудение, которое было характерно для всей нашей общественной науки в ее послевоенный период, тем, ясней становится, что успех прино­сит не любое государственное регулирование, а только такое, которое осуществляется в усло­виях господства рыночных отношений. «Конкуренция - везде, где возможно, регулирование -везде, где необходимо» - считаю, что этот девиз, исходящий от послевоенной германской соци­ал-демократии, - самое важное положение всей экономической теории в ее нормативном аспек­те. Или по другому: научными могут быть только такие взгляды которые признают, что каковы бы ни были исторические обстоятельства, единственное содержание прогресса может и должно заключаться не а уничтожении рыночных отношений, а в их совершенствовании.

Убогость всех наших прежних учебников политической экономии и научного коммунизма в немалой мере объяснялась тем, что такое положение не только отвергалось, но и объявля­лось антинаучным, апологетическим и т. д. - а для современной мировой экономической науки вход в наши научные и все иные публикации был практически закрыт.

В последние годы положение начало изменятся. В связи с выходом у нас книги «К. Макконелла и С. Брю «Экономикс», 1992 г. «, в марте 1993 г. в журнале МЭиМО была опубли­кована моя рецензия под названием «Лед тронулся?» Под этим названием я имел в виду первые после многолетнего застоя шаги к выпуску в нашей стране книг, принадлежащих к современной экономико-теоретической классике. Теперь же с очень большим удовлетворением хочу отме­тить, что началось истинное половодье, что вовсю развертывается соревнование учебных и нау­чных институтов, многих издательств по выпуску такого рода литературы.

Я не намерен давать здесь библиографию, но приведу некоторые примеры: речь здесь пойдет о четырех классах новейших публикаций: 1) переводные книги, обращаемые к истории экономической мысли (такие как «Австрийская школа в политической экономии»,; Дж. М. Кейнс «Избранные произведения»; М. Блаут «Экономическая мысль в ретроспективе» и ряд др.); 2) пе­реводные учебники современной экономической теории (здесь кроме вышеназванной книги Макконелла и Брю, я бы назвал книгу С. Фишер, Р. Дорнбуш и Р. Шмалеизи «Экономика», 1993; «Эдвин Дж. Доллан «Микроэкономика» и «Макроэкономика», 1994; «Современный бизнес», тома I и II, 1995; Ф. А. Хайек «Пагубная самонадеянность», 1992 и многие другие.

Не могу не отметить, что многие из книг, принадлежащих к первому и второму классам выпускаются по инициативе и при очень большом участии сотрудников нашего института. Осо­бого внимания здесь заслуживает выпускаемый по инициативе и при самом активном участии нашего Отдела современных теорий рыночной экономики периодический альманах «Thesis». На-

стр 33

конец-то российский читатель получил возможность читать лучшие статьи из лучших западных периодических изданий по экономике.

Третий класс: новейшие монографии российских ученых. Здесь можно отметить книги «С. Брагинский и Я. Певзнер «Политическая экономия: дискуссионные проблемы, пути становле­ния», (1991); «Экономика и бизнес, 1993, МГТУ, под ред. В. Д. Камаева»; «Политическая эконо­мия, 1993 МГУ под. ред. А. Сидоровича и Ф. Волкова»; Е. Ф. Борисов «Экономическая теория», М., 1993, и ряд других.

И наконец, - книги наших сотрудников - такие как «Капитализм и рынок. Экономисты размышляют», 1993, под ред. Мартынова, В. И. Кузнецова и И. М. Осадчей; В. С. Автономов «Человек в зеркале экономической теории», 1993, «Теория и практика государственного регули­рования на переломных этапах экономического развития «, под ред. В. А. Мартынова, 1993 и ряд других (в частности некоторые страновые работы, в которых страновой анализ переплетается с теоретическим - напр., «Япония - полвека обновления», под ред. В. Б. Рамзеса, 1995).

Чем отличается четвертый класс от третьего т. е. работы нашего института от моногра­фий других российских авторов? Я думаю, что они отличаются в лучшую сторону самостоятельностью теоретического анализа и более тесной привязанностью к конкретной экономике от­дельных стран или регионов. Относительно же слабая сторона заключается, во-первых, в более узкой, я бы сказал дробной тематике и, во-вторых, в малотиражности. Такого рода работы вы­пускаются по преимуществу в институтской типографии тиражом в 100- 200, самое большое 500 экз. (очень редко, при выпуске вовне института, 1 тыс. экз.) - тогда, как работы первого и второго классов - от 5 тыс. до 25 тыс. экз. иногда и больше). Это значит, что наши работы пра­ктически не доходят до широких кругов научной и ВУЗовской общественности.

Между тем, я убежден в том, что масштабность и характер исследований в нашем Инс­титуте таковы, что мы имеем полную возможность в течение полутора лет подготовить двухтом­ное издание, которое заняло бы в современной российской экономической литературе по край­ней мере такое место, какое в 70-е годы заняла наша книга «Политическая экономия современ­ного монополистического капитализма». Условно такую монографию можно было бы назвать «Экономическая наука и переход к организованному рынку». Полагаю, что руководство этой работой должен был бы взять непосредственно в свои руки директор Института академик В. А. Мартынов. В такого рода работе должно было бы быть три тесно связанных аспекта: 1) аб­страктно-теоретический; 2) нормативный; 3) историко-страновой. В основу первого аспекта сле­довало бы положить, во-первых, теорию неравновесия; во-вторых, институционализм, который мог бы, учитывая наш опыт, предстать в обновленном виде («неоинституционализм»); В-третьих, компаративизм, как такое направление, которое должно служить мостиком между чисто абст­рактным подходом теорий общего равновесия, и нормативным и прагматическим подходами. Соединение, синтез трех таких направлений соответствовали бы характеру работы всего Инсти­тута, всех его основных подразделений, а в отношении методологии компаративизма Институт мог бы внести свою немалую лепту.

Проще говоря, нашему институту нельзя оставаться в стороне от вопросов, которые сто­ят сейчас перед всей нашей общественностью: что происходит и что делать? Думаю, что было бы очень полезно иметь в такой книге раздел, посвященный краткому содержанию и характе­ристике работ Лауреатов премии Нобеля по экономической науке.

Я отдаю себе отчет в том, что все это очень трудно - не только по научно-организационным, но и по финансовым причинам. Но бывают такие трудности, которые нельзя обходить, а надо преодолевать. В данном случае это необходимо и для науки, и для престижа Института. Сноска

1. «Марксовая теория эксплуатации - пишет известный современный экономист М. Морисима, - выглядит обоснованной только в абстрактном мире однородного труда» (M. Morishima «Marx's Economics, «Cambridge, 1973, P. 125).

стр 34

И. М. ОСАДЧАЯ

ОТ КОМАНДНО-АДМИНИСТРАТИВНОЙ СИСТЕМЫ В РЫНОЧНУЮ: ПРОБЛЕМЫ ТРАНСФОРМАЦИИ ГОСУДАРСТВА И ЕГО ФИНАНСОВОЙ СИСТЕМЫ

1. Современная теория об экономических функциях государства и групповых интересах.

Трансформация командно-административной экономики в рыночную неразрывно связана с трансформацией самого государства: от тоталитарного с его институтами планового централи­зованного директивного управления происходит переход к демократическому государству, инс­титуты которого сориентированы на иные принципы вмешательства в экономику.

Для западной экономической мысли проблема того, что должно делать государство, ка­ковы его функции, где пределы его вовлеченности в экономическую жизнь, - это, по сути, «вечный вопрос». Он лежит в основе «великого раскола» на консерватизм и реформизм, а эко­номическая политика, склоняясь то влево то вправо, решает его в зависимости от конкретных исторических условий.

Важнейшая роль в исследовании экономических функций государства принадлежит та­кому направлению, как теория государственных финансов (Public economics), представляющему собой удивительный синтез всех тех основных подходов в экономической теории, о которых говорилось в докладе Автономова, - неоклассического, кейнсианского, нового институционализма, а также чисто эмпирического анализа. Центральная проблема теории государственных фи­нансов - вопрос о том, какие услуги должны обеспечиваться государством и в каких масштабах. В отличие от нашего неопределенного понятия «обобществления», эта теория четко сформули­ровала основные причины, обусловливающие необходимость дополнения рыночного механизма регулирования государственным, и в то же время очертила границы действия этого механизма.

Как подчеркивается в книге Р. и П. Масгрейвов, «рынок не в состоянии решить все эко­номические проблемы. Во-первых, он не может функционировать эффективно, если существуют «экстерналии», под которыми мы понимаем ситуации, когда выгоды от потребления разделяют­ся между многими и не могут быть ограничены одним потребителем: или где экономическая активность порождает общественные издержки, которые никто из вызвавших их не оплачивает -ни производитель, ни потребитель. Во-вторых, рынок может реагировать не только на тот эф­фективный спрос потребителей, который определяется господствующим способом распределе­ния, но при этом и общество должно решить, соответствует ли это распределение его желани­ям. В-третьих, существуют проблемы безработицы, инфляции, экономического роста, которые не решаются автоматически» 1/.

Именно те сферы экономики, в которых рынок не способен обеспечить эффективного удовлетворения человеческих потребностей, требуют государственного вмешательства в эконо­мику, обусловливают возникновение экономических функций государства и необходимость фо­рмирования государственных финансов. К их числу относятся, во-первых, производство т. н. «общественных товаров» - оборона, охрана порядка, образование, строительство общественных сооружений, предприятии общественного пользования и т. п.

Во-вторых, защита общества от «внешних эффектов» рыночной деятельности - прежде всего защита природы, воздушной и водной среды. В-третьих, регулирование производства в отраслях, где возникают условия «естественной монополии»: производство и распределение электроэнергии, водоснабжение, телекоммуникации, транспорт, связь. В-четвертых, законода­тельное закрепление и обеспечение определенных правил игры той контрактной системы, на которой базируется рыночный механизм. В-пятых, корректировка неблагоприятных социальных последствий рыночной экономики, рождающих (или закрепляющих) социальное неравенство, безработицу, бедность. И, в-шестых, - это функция стабилизации и поддержания экономическо­го роста.

Теория государственных финансов с ее критериями выбора направлений государствен­ных затрат, государственного предпринимательства или правительственного контроля объясняет глубинные причины государственного вмешательства в рыночную экономику и в то же время ограничивает сферу этого вмешательства.

Если отключить отрасли инфраструктуры, где государственное вмешательство является важнейшим условием развития производительных сил, то в отношении основной массы отраслей материального производства и услуг подобной объективной зависимости не существует. 2/ Од­нако конкретные обстоятельства, конечно, вносят свои коррективы, и в реальной деятельности сферы прямого государственного вмешательства оказываются значительно шире. Особенно это

стр 35

относится к переходной экономике, когда государству приходится участвовать и в ее реструктуризации, и в преодолении глубокого трансформационного кризиса. В этих условиях особенно нужна продуманная политика роста, позволяющая сконцентрировать инвестиционные ресурсы в приоритетных отраслях и дать стимул роста экономике в целом.

Переход к демократическим формам правления и приспособление государственного вмешательства к требованиям рыночной экономики, однако, не избавляет государство от его традиционных пороков - коррупции и лоббизма. Демократия противоположна диктатуре. Она не подавляет интересы, но она не исключает борьбы этих интересов. Особое положение государс­тва побуждает различные организованные группы общества бороться за власть, за контроль над важнейшими его органами в целях осуществления своих интересов, что оказывает мощное вли­яние на принятие политических решений.

Различные социальные группы имеют свои «представительства» интересов, образующие институциональную структуру современного гражданского общества. Партии, профсоюзы, орга­низации предпринимателей, потребителей, фермеров, экологисты и др. на основе демократиче­ских институтов и процедур ведут борьбу и за долю в бюджете, и за государственные програм­мы, за цели и приоритеты экономической политики в целом. Особые интересы имеет и сама го­сударственная бюрократия, кровно заинтересованная в расширении государственного аппарата и программ.

Вокруг действий правительственных органов на всех уровнях разгораются недюжинные страсти, заинтересованные группы через институты политической системы стремятся отхватить побольше от государственного пирога - госбюджета - и поменьше вложить в казну в виде нало­гов. Госрасходы в развитых странах росли в последние десятилетия столь стремительно, что налоговая система не успевала обеспечивать надлежащее их покрытие, что стало причиной су­ществования почти хронического бюджетных дефицитов. На этой почве стало стремительно на­бирать авторитет новое направление анализа, находящееся на стыке экономической теории и политологии - теория общественного выбора. Как отмечал один из главных основателей этого направления, лауреат Нобелевской премии 1986 года Дж. Бъюкенен: «Для меня потеряло смысл анализировать налоги и общественные расходы независимо от изучения политического процес­са, посредством которого принимаются решения по поводу обеих сторон финансовых счетов. Теорию общественных финансов нельзя полностью отделить от теории политики».

В наших условиях переходного периода, молодость самой демократии, недостаточный уровень ее институционализации, а также повышенное значение государства как «толчка» эко­номического роста и структурной перестройки являются особенно благоприятной почвой для действий влиятельных групп, стремящихся заполучить как можно больше выгод в свою пользу от государственного вмешательства в экономику. Сторонники теории общественного выбора исходят из того, что государство - это либо потенциальный ресурс, либо потенциальная угроза для каждой отрасли данной страны. Благодаря своей власти запрещать или принуждать, отби­рать или давать деньги, государство может избирательно помогать или, наоборот, причинять вред множеству отраслей. А посему характер государственного вмешательства нередко опреде­ляется не тем, что так требует рынок или защита общественных интересов, а тем, что это необ­ходимо и выгодно каким-то группам лиц или отраслям. Дж. Стиглер называет четыре главных способа использования государства отраслью или профессиональной группой: 1) прямые дене­жные субсидии; 2) ограничение доступа в отрасль и, следовательно, контроль за появлением новых соперников (с помощью импортных и производственных квот, протекционистских тари­фов и т. п.); 3) привилегии, позволяющие данной отрасли влиять на производство в смежных от­раслях; и наконец, 4) прямая фиксация цен. Как правило, получаемые отраслью выгоды (они получили название «политической ренты») не покрывают убытков, причиняемых обществу в це­лом.

Помимо отраслевых интересов, удовлетворяемых с помощью лоббирования, сторонники теории общественного выбора выделяют две важные причины непосредственного роста госу­дарственных расходов. Во-первых, способность групп с низкими и средними доходами - пос­кольку их большинство - доживаться контроля над государственной деятельностью за счет групп с высокими доходами и использовать этот контроль для расширения перераспределительной роли государственных расходов и налогов. Во-вторых, способность государственной бюрокра­тии стимулировать рост расходов, в которых она заинтересована в силу своих стратегических позиций.

Согласно исследованиям сторонников теории общественного выбора, введение в анализ политических процессов вызывает серьезные отклонения от условий равновесия между частным и общественным производством. Каждая группа стремится максимально уменьшить для своих

стр 36

членов объем налогов и в то же время увеличить величину государственных расходов либо из­менить их структуру в свою пользу.

Обобщающую характеристику современного государства, экономическую политику кото­рого во многом определяют интересы заинтересованных групп, предлагает в своей работе «Политическая экономия государства благосостояния» Дж. Бъюкенен. Он выделяет два типа госу­дарств: социалистическое и трансфертное. Первое непосредственно обеспечивает производство товаров и услуг. Второе (в идеале) ничего не производит, а лишь перераспределяет доходы -берет (в виде налогов) у одних и передает их другим. У этого трансфертного государства воз­можны две формы: одна - это то, что называется «государством благосостояния» (или вспомо­ществования), когда перераспределение осуществляется в соответствии с общепринятыми нор­мами в пользу наименее обеспеченных членов общества, т. е. в соответствии с конституционным контрактом, одобренным всеми членами общества; вторая - это смешанное, (или «взболтанное») государство, в котором перераспределение происходит в соответствии с политическим влиянием тех или иных конкурирующих групп. К их числу в современном государстве относятся аграрный сектор; протекционируемые отрасли, производящие импортозамещающую продукцию, высшее образование, потребители муниципальных транспортных услуг и пр. Автор делает вывод, что почти все современные демократические государства представляют собой смесь обоих форм; разделить их очень трудно, ибо все программы, в том числе и те, которые представляют собой явные кормушки, отстаиваются и проталкиваются под лозунгом «общественных интересов». 3/

Противодействием всем этим неприятностям сторонники теории общественного выбора считают прежде всего свободу конкуренции, свободные рыночные отношения как в сфере ин­дивидуального, так и в сфере общественного выбора. Именно рынок во всем разнообразии его форм и проявлений, является основой основ подлинно цивилизованного устройства общества. Но если неоклассическая теория исходит из того, что основные свойства рынка - свобода кон­куренции и тенденция к равновесию - даны, то в рассматриваемой теории эти условия отнюдь не возникают автоматически, они должны быть созданы и закреплены институционально и конс­титуционно.

Естественно, что особое внимание здесь уделяется тем факторам, которые были бы спо­собны ограничить рост самого государственного вмешательства в экономику. Государственная бюрократия заинтересована в росте государственных расходов, в расширении государственного вмешательства в экономику. Чтобы ограничить ее рост и ее стремление к увеличению государс­твенных программ, эти ограничения должны быть внесены извне в виде соответствующих конс­титуционно закрепленных правил, которые бы и защитили рыночную систему от искажающего воздействия чрезмерной перераспределительной деятельности государства. В качестве главных ограничителей обычно рассматривают законодательно утвержденную границу роста государст­венного долга, размер бюджетного дефицита, а также определенное соотношение между объемом государственных расходов и ВВП.

Большое значение придается более широкому распространению принципов федерализ­ма. Сокращение социальных выплат и трансфертов как важнейшее направление снижения госу­дарственных расходов также в центре внимания этой теории.

Представители теории общественного выбора, отчетливо понимая трудности, возникаю­щие на пути всяких попыток ограничить трансфертные выплаты, снизить налогообложение на­ряду с сокращением бюджетных дефицитов, возвращаются к вопросам трудовой этики. Этика труда, этика деятельности должны стать тем институтом, о котором не могут молчать экономис­ты. «Закат трудовой этики, - пишет Д. Бьюкенен, - частично вызван чрезмерным расширением и сохранением государства благосостояния. Мы не можем и не должны полностью демонтировать это государство. Но мы можем подрезать его крайности, остановить вымогательство денег, и, кроме того, мы можем работать над возрождением смысла базисных ценностей, согласно кото­рым хорошим считается производительная деятельность на рыночном пространстве, а получение правительственных подачек рассматривается с оттенком презрения, как не имеющее социаль­ной ценности».

Переходный характер экономики, отсутствие подлинно демократической системы власти и развитого гражданского общества обуславливают тот факт, что современная теория государс­твенных финансов и общественного выбора не может быть использована в наших условиях во всех ее аспектах. Однако многие из рассмотренного выше может стать отправным пунктом для разработки теоретического обоснования экономических функций государства и соответствую­щих институтов в условиях перехода от централизованной к рыночной экономике. Роль госу­дарства в этих условиях неизбежно остается гораздо более высокой: и груз прошлого тяготит, и «наступать на горло собственной песне» не так-то легко, да и вся тяжесть созданиях новых инс-

ВНИмание ! отсутствует страница 37

стр 38

Эти данные показывают, что доля государства на всех уровнях власти резко сократи­лась. Этот процесс снижения даже превысил те показатели; которые характерны для развитых стран с высокой долей государственных расходов.

Государственные доходы и расходы РФ в 1992 и 1995 гг. в % к ВВП.

С одной стороны, тенденция к снижению доли государственных расходов в ВВП - про­цесс в целом нормальный; он отражает переход от полного подчинения финансов общества го­сударству к формированию собственно государственного сектора экономики. В то же время буквально обвальное снижение расходов, и еще более резкое - доходов, говорит о трудностях этого формирования. Такое резкое сокращение (во многом объясняемое глубоким падением производства и потерей эффективных налогоплательщиков) значительно сузило возможности правительства, особенно центрального, влиять на экономические и социальные процессы, осо­бенно на ход структурной перестройки экономики.

Большие различия наблюдаются в структуре государственных доходов и расходов. Сра­внивая структуру налоговых поступлений РФ и стран Запада, можно сделать вывод, что прои­зошло сближение только в одном: налоги на потребление (НДС и акцизы) дают примерно такую же долю бюджетных поступлений: у нас - почти 25%, 6/ в ФРГ - 27%, во Франции и Англии -свыше 30%, в США и Японии -18%. Отчисление в фонды социального страхования дают у нас до 24% всех поступлений; в развитых странах от 30 до 46%.

Главное же различие состоит в соотношении подоходных налогов на физических лиц и на прибыль предприятий: у нас соответственно -6, 4 и 20, 4%, в то время как во всех развитых странах соотношение противоположное. Индивидуальный подоходный налог дает от 25 до 35% поступлений, а налог на корпорации -от 4 до 10% (Исключение - Япония, до 21%). Таким об­разом, налоговая система в странах с рыночной экономикой построена таким образом, чтобы максимально снизить фискальную нагрузку на предпринимательский сектор, с тем чтобы соз­дать наиболее благоприятные условия для инвестирования прибылей, а большую тяжесть нало­гового бремени переложить на население, на те средние слои, которые и дают значительную часть бюджетных поступлений.

Если учесть, что при этом налоги на предприятия в нашей стране забирают до 80% при­были, то становится ясно, что их главная роль - фискальная, никакого простора для инвестици­онной деятельности они не оставляют.

Перевертывание этого соотношения требует много времени, и прежде всего роста дохо­дов самого населения. А пока реакцией на высокие налоги являются растущие неплатежи госу­дарству, размывание налоговой базы, что становится сегодня острейшей бюджетной проблемой, ставящей экономику на грань очередного финансового кризиса.

В структуре неплатежей все более увеличивается доля государственного бюджета. Если в 1992-1993 гг. задолженность предприятий друг другу составляла примерно 80%, то сегодня она снизилась до 25-27%. Зато непрерывно возрастала доля задолженности бюджету и внебю­джетным фондам. 7/

Неплатежи в бюджет начиная с середины 1995 г. установились на уровне 25-26% всех неплатежей. И это крайне усугубляет положение с бюджетными выплатами. Выход из этого кризиса следует искать как в усилении налоговой дисциплины, в повышении степени собирае­мости налогов, так и в налоговой реформе.

Главная проблема налоговой реформы состоит в том, чтобы, не снижая государственных доходов в целом, в то же время ослабить гнет налогообложения предприятий. За счет кого это можно сделать?

а) Требуется существенное перераспределение налоговой нагрузки. Сейчас 50% ВВП производится в сфере услуг, предприятия которой эффективно уходят от налогообложения. Многочисленные льготы имеют экспортные отрасли; в результате основной гнет налогов падает

стр 39

на сферу материального производства. Финансовая сфера и экспортные отрасли должны нести большую налоговую нагрузку, хотя здесь можно ожидать наибольшего политического сопротив­ления.

б) Что же касается подоходного налога, то, конечно, мы не можем перейти к широкому его использованию в качестве одного из главных источников финансирования государственных расходов - наше население еще очень бедно. Но шаги в этом направлении следует делать по мере появления относительно более богатых слоев населения. Видимо следует более решительно вводить прогрессивную систему обложения индивидуальных доходов. До 1996 г. у нас были три предельные ставки: 12%, 20% и 30%. В этом году дума внесла поправки: 12, 25, 30, 35%. Как видим, прогрессия появляется, но крайне осторожная, да и она встречает ожесточен­ное сопротивление.

Одним из важных условий внедрения такой системы налогообложения является достове­рная статистическая информация, которой сейчас нет. Статистика дает разбивку населения по величине доходов только до уровня 1 млн. руб. и выше. Но верхняя группа получила в 1995 г. почти 25% всех доходов. Именно в ней надо искать потенциальных плательщиков прогрессив­ного подоходного налога. Часто ссылаются на опыт развитых стран, где реформы 80-х - 90-х гг. значительно снизили предельные ставки налогообложения высоких доходов. Но нашу ситуа­цию следует сравнивать не с нынешними налоговыми системами, а с тем, что было в прежние десятилетия, когда государственные доходы и расходы росли ускоренными темпами и исполь­зовались для становления современных социальных систем и для поддержки экономического развития этих стран. Возьмем эволюцию предельных ставок подоходного налога в США: 1950 г. размах от 17 до 84%; 1978 -от 14 до 70%, в 1981 г. - от 11 до 50% и лишь в 1986 г. появи­лись две ставки -от 15 до 50%.

Предельные ставки подоходного налога по некоторым странам

OECD Economic Studies N 10/Spring, 1988, p. 208.

Во Франции подоходный налог с физических лиц устойчиво дает около 20% поступле­ний центрального бюджета. Причем в конце 80-х гг. на долю 5% самых богатых налогоплатильщиков приходилось свыше 50% фискальных поступлений от этого налога 8/.

Самая высокая концентрация в Европе!

Иной характер носит и структура расходов, что тоже отражает переходный характер нашей бюджетной системы.

Следующая таблица дает сравнительную характеристику структуры бюджетных расходов в США, Японии, Германии и Англии к началу 90- гг.

Только в США и Англии военные расходы достигали соответственно б и 4% ВВП (в бю­джетных расходах 17 и 10%). В Японии и Германии их доля была значительно ниже - 0, 9 и 2, 5%.

Главную часть всех бюджетных расходов во всех промышленно-развитых странах (ПРС) составляли социальные расходы - общественные услуги (здравоохранение, образование, жилищное строительство) и социальные трансферты. Эти две категории в сумме достигали в США почти 18% ВВП (или половина всех бюджетных расходов); в Японии - тоже 18% ВВП (чуть меньше половины всех расходов), Германии почти 30% ВВП (или две трети всех расходов) и в Англии - 25, 6 ВВП (почти 60% всех расходов). Именно эти категории государственных расхо­дов, обычно называемые вложениями в человека, в «человеческий капитал», были главной ди­намической силой, способствовавшей колоссальному разбуханию финансовых систем всех раз­витых стран.

стр 40

Государственные расходы по функциям (% в ВВП)

Что же касается хозяйственных расходов или «экономических услуг», включающих госу­дарственные капиталовложения и субсидии, то по доле в ВВП они обнаружили завидную устой­чивость: во всех четырех странах они составляли до 4-4, 6% ВВП (соответственно в бюджетных расходах они не превышали 10%). Заметную роль в государственных расходах на рубеже 80-90-х гг. стали играть выплаты по государственному долгу, которые по своим масштабам прибли­зились к уровню хозяйственных расходов, а в США даже превысили их.

Что касается России, то по доле в ВВП военные расходы (значительно снизившиеся по сравнению с прошлыми временами) составляли около 3%, 9/ все социальные и коммунальные услуги и трансферты - около 16% и экономические услуги - 9%. Другими словами, по доле в ВВП расходы на общественные услуги и трансферты у нас примерно в два раза ниже, чем в странах рыночной экономики зато в два раза выше - доля экономических услуг, т. е. инвестиций и субсидий. Крайне низка доля финансирования науки: в ВВП эти расходы непрерывно снижа­лись - с 1, 03% в 1991 г. до 0, 41% в 1995 г. В бюджете 1996 г. планируемая цифра равна 0, 53%. В то время как в развитых странах она колеблется в пределах 2-2, 7% при том что го­сударство, как правило финансирует лишь половину расходов на НИОКР. (Остальные предприя­тия и университеты). Эти показатели просто вопиют на фоне растущих расходов на государст­венную бюрократию: ее доля выросла с 0, 6 до1% ВВП.

Проводимые сопоставления бюджетных структур развитых стран с рыночной экономикой и России, говорят о том, что бюджетная система, как и вся наша экономика, находится в про­цессе трудной и затяжной трансформации. В ней появились черты нового, присущие рынку; и в то же время она еще не вылупилась из оболочки старого, что наглядно проявляется в структуре как налогов, так и расходов.

3. Бюджетный кризис и проблемы экономической политики. Бюджет - важнейший инструмент регулирования рыночной экономики. Однако приходит­ся констатировать, что сегодня наша бюджетная система выполняет в основном одну функцию -фискальную. И если проблема бюджетного дефицита худо-бедно решена - бюджетный дефицит снизился до терпимого уровня (в пределах 4% ВВП) 10/, а его финансирование переведено на неинфляционные методы - то появились зловещие симптомы того, что сама фискальная функ­ция находится в серьезной опасности. Проблема неплатежей в бюджет, налоговых льгот, разда­ваемых направо и налево, особенно в условиях предвыборной гонки, рост незапланированных расходов - все это рождает новые проблемы, препятствуя переходу к тому, чтобы начать прове­дение так необходимой сегодня политики стимулирования экономического роста наряду с уси­лением социальной направленности бюджета.

Поэтому особенно остро стоит проблема отлаживания налоговой системы, резкого по­вышения собираемости налогов при упрощении налоговой системы в целом и устранении мало­эффективных налогов; особенно важно ликвидировать возникшую асимметрию в налогообло-

стр 41

жении, когда рыночный сектор составляет уже половину ВВП, а налогов дает менее 30%. На­логовая система, т. е. льготы и санкции, может, конечно, использоваться для стимулирования тех или иных отраслей или видов производств, но она должна перестать использоваться в поли­тических целях, когда льготы даются целым областям и республикам. Невзирая на все труднос­ти, бюджет должен стать не просто инструментом пополнения казны, т. е. выполнять фискаль­ную функцию, но и играть все более активную роль в проведении социальной политики, в соз­дании новых институтов социальной защиты, а также в проведении политики роста и структур­ных преобразований. Теперь, кажется, общепризнанно, что в условиях переходной экономики, к тому же находящейся в состоянии глубочайшего затяжного кризиса, без государственной под­держки и без проведения специальной политики роста инвестиционный процесс может и не на­чаться. Нужен исходный стимул, исходный толчок. Для этого необходимы не только прямые дотации и кредиты приоритетным отраслям (кстати сегодня профинансировано лишь 3, 5% ин­вестиций, запланированных на 1995 г.). Нужна и новая политика на рынке государственных об­лигаций, ограничивающая процесс вытеснения частных заемщиков с рынка ценных бумаг и оз­начающая снижение ставок на эти облигации. В свое время для преодоления инфляции важно было не просто сократить уровень бюджетного дефицита, но изменить структуру источников его финансирования, перейти от эмиссии денег на основе кредитов Центрального банка к неифляционным методам финансирования путем размещения обязательств на рынке ссудных капита­лов и получения иностранных займов. Благодаря ГКО, ОФЗ этот механизм заработал. Однако в нем появились свои опасности (с которыми, уже сталкиваются развитые страны) - это рост вну­треннего и внешнего долга, а следовательно процентных выплат, обременяющих бюджет, и от­качка в государственный сектор свободных сбережений и, следовательно, истощение и без того хилых инвестиционных ресурсов.

Доходность государственных ценных бумаг продолжает оставаться чрезмерно высокой (на уровне 190% годовых), несмотря на все принимаемые решения о ее снижении. (Только за первый квартал 1996 г. прирост номинальной величины госдолга по ГКО и ОФЗ составил 30 трил. руб. Сравните с приростом инвестиций - всего 59 трлн. руб.) 11 /. Растет и объем процент­ных выплат по госдолгу: в федеральном бюджете на 1996 г. их доля должна составить 13, 3% (что, кстати, в 5 раз превышает расходы на фундаментальные исследования и содействие науч­но-техническому прогрессу).

Необходим переход и к новой политике центрального банка, направленной на снижение процентных ставок коммерческих банков. В целом нужно перейти новому соотношению нало­говой и денежной политики (fiscal - monetary mix: если для стабилизации требовалась жесткая бюджетная и жесткая денежная политика, то на новом этапе требуется новая комбинация: жес­ткой бюджетной политики с более свободной, экспансионистской денежной политикой, способ­ствующей росту инвестиций и общему подъему экономики.

СНОСКИ

1. R. Musqrave. Public Finance in Theory and Practice., 1989, p. 42.

2. Есть еще одно немаловажное соображение в пользу ограничения предпринимательской деятельности государства. Не только потому, что, как правило, у государства предпринимательская деятельность получается ху­же, чем в частной сфере, где действуют мощные личные стимулы и побуждения. Как подчеркивал 80 лет тому назад Д. С. Милль, «отказываясь от предпринимательства, государство способствует выполнению важнейшей цивилизационной задачи - деловому воспитанию народа. «У народа, не привыкшего к самостоятельной деятельности во имя общего интереса, - пишет он, - у народа, который обычно ожидает от своего правительства соответствующих указаний и распоряжений по всем вопросам, представляющим общий интерес, способности, развиты лишь наполо­вину, а его образование неполно в одной из главных своих сторон» (Д. С. Милль. Основы политической экономии. т. III, М., 1981, стр. 384). Не правда ли как актуально это звучит сегодня для нас?

3. J. Buchanan. The Political Economy of the Welfere State. Stockholm, 1988.

4. cm. напр. В. Студенцов. Государство и естественные монополии. ИМЭМО, N9, 1995.

5. Здесь мы пользуемся расчетами С. Синельникова. (Бюджетный кризис в России, 1985-1995 гг. М., 1995 г.).

6. Речь идет о бюджетных поступлениях всех уровней, включая внебюджетные фонды.

7. По мнению специалистов оперативной комиссии правительства «за 4 года пройден путь от экономики неплатежей поставщикам к экономике неплатежей государству». Финансовые известия, 8. 2, 1996 г.

8. Государственные финансы индустриально развитых стран, ИМЭМО, 1995, стр. 43.

9. По расчетам специалистов эта доля до начала реформ доходила до 20% ВВП.

10. Не могу согласится с теми, кто считает, что для преодоления кризиса нам следует иметь полностью сбалансированный бюджет. Это означало бы чрезмерное закручивание гаек, усугубляющее трудности выхода из кризиса. Во многих развитых странах бюджетные дефициты такого масштаба стали постоянным явлением, особен­но во время экономических спадов. (Кстати Маастрихтиские соглашения в качестве ориентира выдвигают требова­ние довести бюджетный дефицит до 3%).

стр 42

«Ожидать бездефицитного бюджета стране, переживающей радикальную стурную трансформацию, было бы нелепым, отмечает Е. Васильчук. - Стремление к его достижению как можно быстрее и любой ценой может послать реальный сектор экономики в нокаут. Так что бюджетные дефициты и в развитых странах, и в развивающихся странах - экономическая реальность, и нужно научиться их регулировать с пользой для экономики и общества. (Финансовые известия. 26. 6. 1995 г.). 11. Финансовые известия, 26. 5. 1996 г.

Ю. Б. КОЧЕВРИН

СОБСТВЕННОСТЬ И КОНТРОЛЬ В АКЦИОНЕРНОМ СЕКТОРЕ ЭКОНОМИКИ РОССИИ (Пути постприватизационной адаптации)

Значительная часть предприятий России, объединяющая не менее 50% всех занятых и не меньшую часть производственных мощностей, была приватизирована посредством акциони­рования. В результате число акционерных обществ открытого типа (далее АО) превысило в на­чале 1996 года 20. 000 единиц. (((В 4-м кв. 1995 года число негосударственных предприятий промышленности (без малых, совместных предприятий и промышленных подразделений при непромышленных организациях) составило около 18. 000 единиц. Их удельный вес в общем объеме промышленного производства равнялся 88, 3%. (Статистическое обозрение N12, 1995, Госкомстат России, с. 40). (Эти данные крайне неточны. Они от­носятся только к промышленности. Неясно, сколько среди их числа акционерных обществ. Но самое важное, нет данных о том, какой долей капитала в этих обществах владеет государство (в том числе и в виде «золотой акции», дающей право контроля - Ю. K.).)))

Вое эти предприятия находятся в собственности многочисленных юридических и физиче­ских лиц. Число акционеров после первого (чекового) этапа приватизации оценивалось в 60 млн. человек. И хотя в последующие годы их количество быстро снижалось, но и в 1996 году их было не менее 20 млн. человек. (((Россия стала за несколько лет страной, превысившей по числу акционеров (в основном мелких) все другие страны, кроме США, где число акционеров превышает 40 млн. человек.)))

Как отдельные акционеры, так и их коалиции занимают по отношению к своим акционе­рным обществам неодинаковые и часто конфликтные позиции. Суть этих конфликтов происте­кает из разного положения акционеров по отношению к своему предприятию. Одни из них яв­ляются рабочими и служащими, другие входят в руководство, третьи не имеют с предприятием никаких связей кроме акционерного участия, четвертые, владея акциями, одновременно претен­дуют на контроль по отношению к руководству и его решениям. Интересы всех этих лиц (или коалиций) различны. Одни заинтересованы в быстрой реализации дивидендов, другие - в более медленном и долгосрочном их росте, третьи - в «боковых» выплатах (часто в виде даров и взя­ток), четвертые - в росте зарплаты за счет дивидендов и в разных формах «потребления на ра­боте». Казалось бы, в этих условиях независимое руководство могло бы гармонизировать эти разные интересы. Но в АО руководство может быть независимым только само будучи контролирующим собственником, т. е. владея пакетом акций, обеспечивающим ему большинство. Во всех других случаях его независимость либо отражает интересы одной из сторон конфликта, либо стараясь встать над конфликтом, становится мишенью различных сил и поэтому отличает­ся неустойчивостью. (((Отмечая внутренне конфликтный характер концентрации акций у трудового коллектива и руководства предприятий, авторы, исследовавшие начальный период приватизации в России, писали: «С одной сто­роны, руководство, будучи главным акционером приватизированной компании, играет роль принципала (контролирующего собственника - Ю. К.) по отношению к остальному персоналу. С другой стороны, ру­ководители являются агентами акционеров, среди которых рабочие играют главную роль». Y. Rjchevrin, l. Filatochev, and R. Bradshaw. «Institutional Transformation in Russia» (Economics of Transition, vol. 2 (3), 1994, p. 382.)))

Для рыночных систем развитого типа проблема, связанная с распылением акционерной собственности, решается с помощью контроля со стороны рынка ценных бумаг, который через курсы акций сигнализирует о том, насколько руководство АО гармонизирует интересы различ­ных групп акционеров. Реальные угрозы смены руководства, исходящие от рынка ценных бумаг, а также другие финансовые инструменты контроля, связанные с банками, инвестиционными ко-

стр 43

мпаниями, составляют совместно сложную систему управления, которая позволяет сочетать ин­тересы профессионального управления и распыленной акционерной собственности.

В экономике России акционерная собственность и акционерное предприятие пока что имеют очень короткую биографию. Сложная институциональная инфраструктура банков, фон­довых бирж, брокерских фирм, страховых компаний только начинает создаваться. (((Относительно рынка ценных бумаг в России один из исследователей пишет: «В начале 1995 года ры­ночная капитализация составляла 18, 1 млрд. долларов, и по своему отношению к ВВП России занимала одно из последних мест в мире. В настоящее время наблюдается высокая концентрация обращающихся акций немногих крупных компаний. Акции десяти крупнейших компаний составляют 70% общей рыноч­ной капитализации. Активно участвуют в торговле всего 80-100 акций». (П. Татьянин. Русский экономиче­ский барометр. Том IY, N3, 1995, с. 18).))) В России так получилось, что АО были созданы раньше, чем оформилась среда для их существования и функционирования. Во всем остальном мире этот процесс происходил в обратном порядке, т. е. крупные АО возникали на фоне уже сформированной институциональной среды.

Эта особенность России предопределяет неизбежность концентрации акционерной собс­твенности, выделения контролирующего собственника в структуре АО. Роль контролирующе­го собственника не может быть замещена контролем со стороны рынка капитала (или рынка ценных бумаг как его части), как это происходит в более развитых рыночных системах. (((Группа авторов отмечает важность контрольного пакета акций в руках одного инвестора в условиях экономики переходного типа. Они же подчеркивают такой фактор, как банковский контроль (то и дру­гое относится к обсуждению эффективных систем корпоративного управления (corporate governance) в условиях экономики переходного типа). R. Frydman, E. Phelps, A. Rapaczynski, A. Shleifer. «Needed mechanisms of corporate governance and finance in Eastern Europe». (Economics of Transition, Vol 1 (20, 1993, pp. 186, 200).)))

При обсуждении проблем акционерной собственности в литературе последних лет пос­тоянно подчеркивается необходимость хозяина, как человека (или сплоченной группы едино­мышленников) принимающего решения и несущего за них ответственность. Очевидно, что это мнение имеет под собой те факты конфликта интересов, о которых писалось выше. Но в отно­шении роли хозяина и хозяйской функции применительно к АО необходимо иметь в виду, что в сложных разветвленных организационных системах понятие хозяин (owner) и понятие руково­дитель (manager) не совпадают. Эти две роли могут сочетаться, расходиться, разбиваться на цепочки и иерархии людей, принимающих решения.

Именно в силу сложности организационных структур и необходимости их скоординиро­ванной работы возникает потребность выделения лица (или узкой группы лиц), занимающего место контроля последней инстанции (ultimate control). Это не обязательно главный руководи­тель. Но это лицо, способное, во-первых, менять руководство и, во-вторых, «продать» свое мес­то. Такого рода способность ему дает владение контрольным интересом (контрольным пакетом акций). Рассмотрение основных структурных черт акционированного сектора экономики России, сложившихся в результате предыдущего, приблизительно пятилетнего этапа приватизации, сви­детельствует, что именно в направлении формирования контрольного интереса (далее - контро­ля) будет развиваться структуризация акционерной собственности.

Это предположение, если оно верно, означает, что в России процесс будет идти в обра­тном направлении тому, какой имел место в экономических системах рыночного типа. В течение всего XX столетия число акционеров в промышленно развитых странах росло, а структура собс­твенности крупных АО все более дробилась. Этому соответствовало и то, что в крупных корпо­рациях контрольный интерес либо отсутствовал, либо осуществлялся с помощью «контроля меньшинства» 10-20% пакета акций).

Периоды концентрации акционерной собственности в XX веке имели место, но лишь в отдельных странах и относились лишь к части АО. Например, в 1980-х гг. в США широко расп­ространились так называемые «заемные и управленческие выкупы» (LBO, МВО). Они явились реакцией на расхождение интересов профессионального руководства и акционеров ряда круп­ных корпораций (низкий курс акций этих компаний как симптом высоких агентских издержек (agency costs) давал возможность «выкупить» эти компании по низкой цене.

История с выкупами (buy-outs), получившая широкую известность, свидетельствует, что даже в условиях развитой институциональной среды возможно «замыкание» корпорации, ее ру­ководства, внутри себя, их выпадение из общей системы корпоративного управления.

Для России проблема корпоративного управления, т. е. контроля со стороны собственно­сти в секторе АО, особенно остра в силу тех начальных условий, которые были заданы прива­тизацией: крупными размерами предприятий, большой массой акционеров и раздробленным

стр 44

характером собственности, значительным удельным весом акционерной собственности, сосредо­точенной внутри предприятий. Все эти обстоятельства предопределяют неизбежность перерасп­ределения акционерной собственности в направлении создания «контроля последней инстанции» (т. е. контролирующего интереса).

Этапы структуризации акционерной собственности

В настоящее время (середина 1996 года) можно выделить следующие этапы структуризации акционерной собственности в России:

1. Этап чековой (неденежной) приватизации (приблизительно середина 1992 - середина 1994 гг.).

2. Денежный этап приватизации (вторая половина 1994-1996),

3. Последующая реструктуризация акционерной собственности, охватывающая предыду­щие этапы, но особенно интенсивно происходившая с конца 1995 года и продолжающаяся в настоящее время,

Конечно, эта периодизация в значительной степени условна. Во-первых, в ее основу по­ложен такой формальный признак, как Государственная программа приватизации (далее - ГПП), принятая в июле 1992 года и продолженная Положением о денежной приватизации в конце 1994 года. Во-вторых, каждый из этих этапов не имел четкого начала и конца (хотя чековый этап и был фактически завершен в середине 1994 года). В-третьих, в каждом из этих этапов можно выделить еще определенные «ступени». (Например, акционирование в рамках чековой приватизации для каждого предприятия разбивалось на: 1) определение объекта акционирова­ния, т. е. формальное учреждение АО; 2) закрытую подлиску по одному из вариантов акциони­рования; 3) открытые чековые аукционы).

В отношении предложенной периодизации следует сделать некоторые пояснения. Государственная программа приватизации 1992 года была принята, когда приватизация уже совер­шалась отчасти на основе различных законов и указов, отчасти стихийно. Поскольку мы рассма­триваем такую ее форму, как акционирование, то и эта форма имела место еще до Государст­венной программы, хотя и в меньшей степени, чем создание различных закрытых товариществ и других форм частных, арендных и кооперативных предприятий. Что же касается обществ отк­рытого типа, то до Государственной программы они создавались на базе ряда крупных объеди­нений, или так называемых концернов (форма квазиприватизации, имевшая целью повысить хо­зяйственную самостоятельность директората соответствующих объединений). Первые АО были созданы «снизу» еще в 1989-91 гг. в СССР на основе разовых проектов и решений, «пробитых» инициативой их создателей через государственные структуры. Среди этих первых АО можно назвать такие, как КАМАЗ, Львовское телевизионное объединение и другие. Это касается соз­дания тогда же ряда крупных акционерных банков (Менатеп, Инкомбанк и другие). Приватиза­ция 1989-91 гг. носила характер «игры без правил», в ходе которой были заложены основы многих крупных частных предприятий и частных состояний. Сращивание государственного аппа­рата и новых владельцев (в основном, руководителей «концернов», получивших в свою собст­венность крупные акционерные пакеты созданных АО) носило в тот период тотальный характер. Много было создано акционерных обществ с «трудовой» собственностью, но акции трудящихся чаще всего попадали в управление действующего руководства. Для этого этапа в наибольшей степени подходит определение: номенклатурная приватизация.

Государственная программа чековой приватизации (акционирования) заложила основы «игры по правилам» и, что еще более важно, создало базу массового владения акциями, что впоследствии вылилось в активное перераспределение собственности. Оценивая значение ГПП, следует выделить ее социальный и экономический аспекты. Лозунг «народной приватизации», провозглашенный авторами программы, оказался, в основном, популистским, поскольку около 90% населения не получило собственности, обещанной ей политиками. Но неудача этого соци­ального аспекта программы не может заслонить ее другой аспект, связанный с созданием усло­вий для последующего перераспределения собственности в системе рыночных отношений. Мы имеем в виду создание многомиллионной массы акционеров (даже после трехкратного сжатия их числа в результате фактического банкротства и исчезновения чековых инвестиционных фон­дов (ЧИФов). Эта многомиллионная масса заложила основы идущего перераспределения акци­онерной собственности, в сторону создания системы корпоративного управления, соответству­ющего акционерной организации собственности.

Осуществление массовой приватизации и акционирования в 1992-95 гг. позволило соз­дать негосударственный сектор в главном эвене прежней хозяйственной системы - крупной

стр 45

промышленности. На базе массового акционирования и последовавшего перераспределения ак­ционерной собственности возникли новые владельцы, не связанные с бюрократическими струк­турами прежнего хозяйственного управления. Этот процесс выделения крупной промышленнос­ти из системы государственного управления (отделение бизнеса от государства) нельзя недоо­ценить, он явился важнейшим событием десятилетия 1990-х гг. (а возможно, и всего периода экономической трансформации).

Приведенная выше оценка, конечно, нуждается в ряде оговорок. Первое: заложив осно­вы создания эффективного собственника, государственная программа одновременно создала серьезные барьеры на этом пути. Главные из них состояли в чрезмерных привилегиях для «трудовых коллективов» и для действующих руководителей акционируемых предприятий в ходе их приватизации. (((«Мы не авторы программы приватизации - мы предлагали другую программу, где не было столь боль­ших льгот трудовым коллективам, то есть того, за что нас сейчас критикуют. Однако решения принима­лись Верховным Советом, зачастую вопреки нашему мнению. В результате мы имеем компромиссный вариант программы со многими недостатками, «- говорил Е. Гайдар в интервью газете «Экономика и Жизнь» (декабрь, 1993, N 49).)))

Другим барьером на пути создания эффективного собственника стала плохая организа­ция ЧИФов. ЧИФы собрали более трети ваучеров (приватизационных чеков) и представляли ин­тересы болев 30 млн. акционеров. (((Д. Васильев. Завершение чековой приватизации: проблемы настоящего и будущего. (Экономика и Жизнь, апрель 1994, N 14).))) В силу их чрезмерного числа (свыше 500), непрофессионализма их руководителей и широко распространенного мошенничества, а также в силу отсутст­вия твердых правил их отбора, регистрации и отчетности, подавляющее большинство этих фон­дов разорилось и исчезло. Их организаторы не понесли никакой ответственности, поскольку не было создано правовой базы этой ответственности. Как результат, миллионы людей потеряли свои ваучеры, вложенные в акции этих фондов.

Еще одним барьером на пути создания механизма перераспределения акционерной соб­ственности стала информационная недостаточность, часто усиленная искусственными препятст­виями на пути распространения информации. В результате на первом и втором (денежном) эта­пе акционирования собственность попала в руки тех, кто ближе всего стоял к источнику инфо­рмации. Условий для конкуренции и оценки собственности в соответствии с ее потенциальной выгодой не было создано. Например, за девять первых месяцев 1995 года государство получило на денежных аукционах 100 млрд. руб. вместо запланированных 9 трлн. (недостающую сумму государство «добирало» в конце года на залоговых аукционах).

Далее, серьезным блоком на пути эффективной структуризации собственности явилась коррупция и формирование криминальных структур. Выше отмечалось, что условия для госу­дарственной коррупции в сфере приватизации были созданы еще на этапе «номенклатурной» приватизации 1990-91 гг. Государственная программа, создав «правила игры», отчасти ограничи­ла свободу злоупотреблений в ходе первичного распределения собственности. Но лазеек для злоупотреблений оставалось множество. (Одной из таких лазеек стало незаконное включение в число объектов приватизации разного рода некоммерческих и общественных организаций: ста­дионов и других спортивных объектов, газетных и книжных издательств, хозяйственных предп­риятий и имущества творческих союзов и т. д.).

Сферой новой активности криминальных структур стал шантаж и рэкет в отношении во­зможных конкурентов при переходе собственности. Тем самым обеспечивался переход собст­венности в руки тех, кто был связан с криминальными структурами и одновременно попадал в зависимость от них.

Были и просчеты в сфере законодательства, серьезно препятствовавшие процессу струк­туризации акционерной собственности. К такого рода просчетам, ломимо непосредственно от­носящихся к основным вариантам акционирования, относятся положения законодательства о ЧИФах, которое ограничивало их участие а акционерном капитале любого АО долей в 10% (позднее 20). Тем самым заранее предопределялось отсутствие внешнего контролирующего ин­тереса в первоначальной структуре собственности. Другим законодательным просчетом (по на­шему мнению) было запрещение иностранным инвесторам приобретать контрольный пакет ак­ций (на ваучерном и денежном этапах). Этим правилом серьезнейшим образом ограничивалась конкуренция и снижалась денежная оценка переходящих в частную собственность предприятий.

стр 46

Типовые структуры акционерной собственности, созданные ГПП

Чтобы оценить перспективы создания эффективного, управления на базе акционерной собственности, необходимо рассмотреть результаты ГПП через призму типовых структур акцио­нерной собственности (ТСАС), созданных в ходе ее выполнения. Эти типовые структуры были заложены в ходе осуществления чекового (ваучерного) и денежного этапов приватизации.

Чековый этап приватизации достаточно хорошо документирован как по своим первона­чальным правилам, так и по результатам. Предприятия акционировались, выбирая один из трех вариантов «льгот для производственного коллектива». Выше уже отмечалось, что внутри ваучер­ного этапа можно выделить три «ступеньки»: определение объекта приватизации (учреждение акционерного общества), закрытая подписка, ваучерный аукцион. На денежном этапе государс­тво осуществляло продажу за деньги оставшегося у него пакета акций (в форме аукциона, кон­курса и инвестиционного конкурса).

Из трех вариантов «льгот» на первом этапе фактически выбирались лишь первые два (первый и второй варианты). При этом около 75% предприятий предпочло 2-й вариант. (((На завершающем этапе чековой приватизации один из руководителей ГКИ отмечал, что 3/4 акциони­рованных предприятий избрали второй вариант (Д. Васильев. 0p. cit).))) Но и первый вариант сыграл важную роль (ряд огромных объединений, например Газпром, выбрали именно его). Мы попытались свести результаты двух этапов ГПП для каждого из двух вариантов приватизации в две таблицы. Они позволяют наглядно продемонстрировать типовые структуры акционерной собственности (ТСАС).

ТСАС до и после денежного этапа приватизации (1-й вариант, % голосующих акций)

Таблица 1

1

ТК

РУК

ВИ

ГОС

СИ

ТСАС после чекового этапа

13, 33

6, 67

• 40

• 40

0

1 ТСАС после денежного этапа

5

33-51

10

0

33-51

ТК - трудовой коллектив РУК - действующее руководство ВИ - внешний инвестор ГОС - государство СИ - стратегический инвестор

Примечание: согласно 1-му варианту, трудовой коллектив имел право бесплатно приоб­рести 25% акционерного капитала в виде привилегированных акций (т. е. не обладающих пра­вом голоса при выборе руководства). Привилегированное положение этих акций состоит в гара­нтированном дивиденде (при условии прибыльности АО), тогда как обыкновенные (голосующие) акции претендуют лишь на остаточную часть прибыли после всех выплат (налогов, процентов, дивидендов по привилегированным акциям). Распределение голосующих акций на ваучерном этапе (75% акционерного капитала): 10% (лимит ТК), 5% (лимит РУК), 29% (обязательный ми­нимум для ваучерного аукциона), 20-30% (остаток у государства). Относительно голосующего капитала (обыкновенных акций), составившего 75% акционерного капитала, эти проценты сос­тавят, соответственно, 13, 33 (ТК), 6, 67 (РУК), -40 (ВИ), -40 (ГОС). На денежном этапе (а в зна­чительной степени до и в ходе него) голосующие акции переходили в руки действующего руко­водства и (или) стратегического инвестора посредством скупки у субъектов первоначального распределения: рабочих и служащих предприятия, мелких внешних акционеров, ЧИФов и, нако­нец, на денежном аукционе. Большую роль в этом процессе сыграли посредники: брокерские компании и фондовая биржа.

В целом результаты «формального» этапа акционирования по 1-му варианту дали до­вольно четкую картину поляризации акционерной собственности с двумя основными типовыми структурами: 1-я - контрольный пакет у действующего руководства при сильных позициях стра­тегического инвестора; 2-я - контрольный пакет у стратегического инвестора при сильных пози­циях действующего руководства.

Еще больший интерес представляет анализ ТСАС по второму варианту льгот, поскольку этот вариант охватил три четверти всех акционированных предприятий.

стр 47

Таблица 2

ТСАС до и после денежного этапа приватизации (2-й вариант, % голосующих акций)

ТК

РУК

ВИ

ГОС

СИ 1

ТСАС после ваучерного этапа

51

29

20

0

1

ТСАС после ошибка

20-35

20-35

7-8

0

20-35 1

Примечания: согласно второму варианту, трудовой коллектив совместно с руководством имел право на 51% акционерного капитала (привилегированные акции не предусматривались). Эти акции могли быть выкуплены либо за деньги (по оценке уставного капитала АО), либо за ваучеры (при равенстве денежного рубля ваучерному рублю) в ходе закрытой подписки (т. е. ваучерного аукциона). На ваучерном аукционе продавались 29% акций. Акции росли в цене - в случав конкуренции покупателей - и ваучер на аукционах стоил меньше, чем в ходе закрытой подлиски (акции дробились). У государства оставалось 20% акций для денежного этапа прива­тизации. В ходе первого и второго этапов постоянно происходило изменение структуры акцио­нерной собственности в пользу действующего руководства предприятия и внешнего стратегичес­кого инвестора (или инвесторов). Рост их доли совершался за счет «слабых» акционеров: членов ТК и внешних инвесторов, приобретших акции на первом этапе за ваучеры (это были, главным образом, ЧИФы).

Результатом акционирования по второму варианту была весьма причудливая конфигура­ция акционерной собственности. Первоначально преобладающая доля ТК в акционерном капи­тале и солидная доля ВИ постоянно уменьшались, однако это происходило с большим разбро­сом для разных предприятий. Несмотря на это, можно выделить основные структуры, сложив­шиеся под воздействием условий, заданных государственной программой и ее применением.

Наши предложения о том, как выглядели основные структуры акционерной собственнос­ти предприятий, приватизированных по 2-му варианту после денежного этапа приватизации, ос­новываются на следующих фактических тенденциях: постоянная скупка акций ТК привела к зна­чительному уменьшению их совокупного пакета - от близкого к контрольному до суммарно не превышающего 1/3 голосующих акций (при этом часто либо раздробленного, либо находяще­гося под контролем действующего руководства).

Значительный совокупный пакет акций, купленный на ваучерных аукционах ЧИФами на ваучеры, доверенные им гражданами, практически «рассосался», будучи перекуплен, главным образом, брокерскими компаниями и другими посредниками с целью их выгодной продажи впоследствии.

Мелкий внешний акционер, не получая по акциям дивиденда, легко соблазнялся возмо­жностью их реализации, чем пользовались финансовые посредники.

Акции накапливались, еще до денежных аукционов, у двух категорий конечных владель­цев: действующего руководства АО и потенциальных стратегических инвесторов. Денежные аукционы привели к дальнейшему укреплению позиций этих групп (особенно последней). Поэ­тому, не имея сводных данных о структуре акционерной собственности предприятий, акциони­рованных по второму варианту, мы вправе сделать реалистическое предположение, что в сере­дине 1996 года позиции трех групп - ТК, РУК и СИ-в акционерной собственности были приб­лизительно равны (что и отражено во второй строке Таблицы 2). Но при этом, безусловно, по­зиции ТК в отношении реального контроля при выборе руководства были намного слабее пози­ций двух других групп в силу большей раздробленности их акционерной собственности.

На основе структур акционерной собственности, сложившихся по второму варианту, мо­жно выделить следующие конфигурации контроля

1. Внутренний контроль при паритете трудового коллектива (ТК) и управленческого зве­на (РУК) и активной роли внешнего звена (СИ+ВИ).

2. Внутренний контроль с преобладанием управленческого эвена (РУК), пассивной ролью трудового коллектива (ТК) и активной ролью внешнего звена (СИ+ВИ).

3. Внешний контроль (СИ+ВИ) при активной, часто блокирующей, роли внутреннего зве­на (ТК+РУК).

стр 48

При этом особенности распределения акционерной собственности предрешают преобла­дающую роль второго и третьего типа контроля, при относительной редкости лидирующей или паритетной роли ТК в осуществлении контроля. (((Эту же особенность для США отмечают уже цитированные авторы: «Собственность работников предп­риятия в США рассматривается в основном как механизм укрепления позиций менеджеров против вне­шних акционеров, особенно тех, кто практикует «захваты». (Roman Frydman a. oth. Op. cit.. Economics of Transition. Vol 1 (2), 1993, p. 183).)))

Итак, преобладающее число предприятий, акционированных по 2-му варианту, отличает­ся отсутствием надежной базы контроля последней инстанции. Эта база разбита между груп­пами, преследующими неоднородные, а зачастую и конфликтные цели. Действующее руководс­тво стремиться в своей политике выживания Либо сохранить свои позиции, опираясь на трудо­вой коллектив (как резерв акционерных голосов), либо дорого продать свой акционерный пакет. Стратегический инвестор (или инвесторы), не обладая единоличным контролем, не склонен к инвестициям и к покупке контрольного пакета за слишком завышенную цену, чувствуя в перс­пективе возможность более выгодных условий. Трудовой коллектив оказывается заложником своего руководства и идет в его фарватере, поскольку рабочих и служащих пугает перспектива безработицы. Постприватизационная конфигурация акционерной собственности в предприятиях этого типа, при всем разнообразии их экономического положения и их рыночных перспектив, характеризуется отсутствием выраженного центра контроля. Затяжной характер выхода из этой ситуации одновременно затягивает и начало инвестиционных вливаний, технического перевоо­ружения и активизации всего процесса рыночной адаптации.

Формирование центров контроля

Если обобщить основные тенденции в развитии структур акционерной собственности, то направляющей этих тенденций было стремление к формированию контроля последней инстан­ции. Эта направляющая формировалась различными путями. Одни из них состоял в выделении действующего руководства в качестве центра контроля. Этому пути содействовало то, что трудовые коллективы в силу отмеченных факторов информационной недостаточности и других ба­рьеров для конкуренции на рынках акций, оказались пленниками своего руководства. (((Другой вариант «запертых» акций - у предприятий, работающих успешно, где руководитель сумел стать контролером акций ТК. Президент холдинговой компании «Дальморепродукт», включающей рыбо­завод, говорит в интервью: «Наши акционеры не желают расставаться со своими «активами», так как в этом случае они лишаются своего рабочего места. Акционеру же гарантирована работа и приличная заработная плата, которая повышается ежеквартально» (Любопытно, что президент, не задумываясь, признается в незаконной практике запретов на продажу акций). (Деловые люди. No 65, апрель 1996, с. 42).)))

Другой путь состоял в выделении стратегического инвестора (а иногда и двух-трех кон­курирующих СИ) в качестве центра контроля. Реализации этого пути содействовали слабость мелких внешних акционеров и созданных на ваучерном этапе приватизации ЧИФов. Но главную роль в создании стратегического инвестора сыграло участие в денежном этапе приватизации (где продавались крупные пакеты акций в одни руки).

Для создания базы контроля важнейшую роль сыграли акции трудовых коллективов. Они - в силу их масштабов - одновременно служили главным источником и основным препятст­вием перераспределения акционерной собственности. Затяжной характер перераспределения акций трудового коллектива определяется несколькими факторами. Для действующего руко­водства предприятий их прямой выкуп не всегда возможен (хотя, как будет показано ниже, это одни из главных путей постприватизационной адаптации). Но наличие большого пакета у работ­ников предприятия является гарантией от перехода контроля в чужие руки. Кроме того, этими голосующими акциями легче манипулировать действующему руководству, чем внешним силам. Последнее утверждение нельзя принимать безоговорочно, но оно верно для значительного чис­ла предприятий, которые борются за выживание, находясь на грани банкротства. Приход ново­го хозяина представляет для них угрозу больших увольнений и других перемен, чем пользуется действующее руководство в своих отношениях с ТК. Другим препятствием для перераспределе­ния акций ТК является невозможность продать их по привлекательной цене. повышение их ры­ночной оценки зависит от потенциального стратегического инвестора. Но если предприятие на­ходится в состоянии выживания или даже «агонизирует», то рыночная стоимость его акций рав­на нулю. Акции таких предприятий «заперты» в круге их первоначальных владельцев.

стр 49

Но и для действующего руководства акции ТК представляют не только резерв контроля, но и постоянную угрозу для их позиций. Они способны выступать - и часто выступают - как еди­ный пакет, решающий вопрос смены руководства. При наличии благоприятной ситуации они мо­гут быстро перейти в другие руки, сразу изменив конфигурацию акционерной собственности и поставив под вопрос позицию действующего руководства. Все эти причины: сохраняющийся массив акций ТК, их «вязкость» к перемене владельца, их способность изменить местоположе­ние контроля - предопределяют их центральную роль при определении путей постприватизаци­онной адаптации.

В условиях России позиция контроля совладает с централизацией контрольного пакета акций, т. е. 51%, в одних руках (это может быть и сплоченная группа, и работоспособная коа­лиция, но, главным образом, физическое лицо, лидер, выступающий либо как фактический вла­делец контрольного пакета, либо же главный совладелец среди сплоченной группы, сосредото­чившей контрольный интерес). С учетом этого фактора и следует рассматривать пути постприва­тизационной адаптации.

Среди путей ППА наиболее очевидным для российских условий представляется внут­ренний управленческий выкуп - ВУВ - (management buy-out). Для экономики западного типа -это один из методов, хотя и далеко не главный, приведения в соответствие отношений собст­венности и контроля. Но в российских условиях он имеет специфическое содержание. Его воз­можность и перспективность определяется наличием большого числа АО, находящихся в ситуа­ции выживания. Их рыночный потенциал неясен. Им трудно повысить рыночную капитализацию. Их акции заперты внутри ТК+РУК. В целях устойчивого решения проблемы контроля действу­ющее руководство осуществляет выкуп акций у членов ТК, а также, если это необходимо, у внешних акционеров. Многие предприятия в ходе приватизации и после нее шли именно этим путем. Он позволяет также осуществить, без личностного конфликта, введение новых фигур в руководство (например, приглашение нового человека на должность генерального директора или президента).

Внутренний управленческий выкуп (ВУВ) имеет несколько разновидностей, которые бо­лее на виду. Это, во-первых, создание совместных предприятий (СП) с иностранными партнера­ми. Этот путь позволяет сохранить позиции действующего руководства и одновременно прив­лечь финансовые, организационные и технические ресурсы, необходимые для выживания и ус­пешной деятельности предприятия. Но скрытой предпосылкой создания СП служит концентра­ция контроля в руках действующего руководства, что, как правило, предполагает выкуп акций у ТК (или лаев, если речь идет не об АО, а о других правовых формах частного предприятия). Потенциальный иностранный партнер придает центральное значение структуре собственности предприятия, с которым он идет на альянс. Наличие значительного пакета акций у ТК (так же как у внешнего инвестора или государства) может стать главным препятствием для создания СП. Именно поэтому интенсивность создания СП служит косвенным индикатором интенсивности и числа ВУВ, которые, как правило, предшествуют созданию СП.

В некоторых случаях создание СП опосредуется новой акционерной эмиссией, что сразу меняет местоположение контроля. Вообще расширение уставного капитала - один из самых распространенных путей захвата контроля. Проблема в том, что часто эти действия проводятся незаконно, без согласия существующих акционеров (и им в ущерб).

Другим свидетельством распространенности внутреннего управленческого выкупа может служить создание финансово-промышленных групп (ФПГ). Их созданию часто предшествует до­лгосрочный банковский кредит, который, в свою очередь, оказывается предприятиям с «сильным руководством». Под последним понимаются те, где уже произошла реструктуризация собственности. В ходе организации долгосрочной кредитной линии происходит и покупка бан­ком акционерного пакета, что служит оформление ФПГ. Движение, начатое ВУВ, продолженное кредитной линией банка и его участием в акционерном капитале, завершается перемещени­ем центра контроля в банк или в холдинг, созданный банком в целях управления своими долго­срочными вложениями. Один из наиболее известных примеров такого рода - ФПГ, созданное банком Менатеп. Другой пример может проиллюстрировать следующее газетное сообщение: «Председателем совета директоров АО «Самарская металлургическая компания» (Самеко, По­волжье), однако из крупнейших российских переработчиков алюминия, на собрании акционеров АО избран Владимир Грошев, возглавляющий Наблюдательный совет коммерческого банка «Инкомбанк» (Москва), Об этом сообщил генеральный директор Самеко Максим Оводенко. Од­новременно собрание акционеров, по словам г-на Оводенко, утвердило новый состав совета директоров Самеко. В его состав вошли б представителей Инкомбанка из 15 членов совета. Прежний совет директоров компании включал двух представителей банка. В настоящий момент

стр 50

Инкомбанк владеет контрольным пакетом (порядка 52%) акций АО». Ошибка («Сегодня», 12. 06. 96).

В тех случаях, когда ВУВ сопровождается «мягкой» сменой руководства, созданием СП или включением в ФПГ, многие проблемы постприватизационной адаптации успешно решаются. Но для других случаев, особенно для многочисленных предприятий, находящихся в состоянии «агонии» (т. е. фактического банкротства), путь ВУВ лишь оттягивает решение проблем. Он всег­да затрудняет решительную смену ориентиров (распродажу активов, сокращение персонала, смену руководства и т. д.). Отмена многочисленных барьеров на пути перераспределения акцио­нерной собственности может содействовать развязыванию узлов, созданных предшествующими этапами приватизации.

Альтернатива внутреннему управленческому выкупу состоит в слиянии (merger) предпри­ятия с сильным партнером, или в его присоединении (aquisition). Отличие этого пути от всех ра­зновидностей, связанных с ВУВ, состоит в том, что он предлагает в качестве первого шага сме­ну владельца, или перемену местоположения контроля. Мы рассматриваем слияние в двух фор­мах: дружеское (friendly take-over) и недружеское (hostile take-over).

Дружеское слияние (присоединение) имеет место, когда руководство предприятия само предлагает потенциальному партнеру выкупить пакет акций, обеспечивающий ему контроль, ли­бо же, наоборот, партнер находит такое предприятие, в которое он готов вложить капитал на условии перехода контроля в его руки. Отмеченная процедура может оформляться либо пос­редством покупки акционерного пакета у действующего руководства, либо путем обмена акция-мм (своп), либо посредством дополнительной акционерной эмиссии. Все эти методы практикуются на российской деловой сцене. Наиболее часто этот путь избирает стратегический инвес­тор, который приобрел значительный пакет акций на денежном этапе приватизации и желает гарантировать себе позицию контроля. В некоторых случаях ТК, РУК и СИ заключают соглаше­ние, на основании которого совершается продажа пакета ТК в руки СИ в обмен на гарантии занятости и определенного уровня оплаты труда. Конкретные формы дружеского слияния могут быть разными. Но для стратегического инвестора важным моментом всегда является владение контрольным (51%) или близким к контрольному пакетом акций. На российской сцене уже сей­час действует много иностранных предприятий, которые начали с того, что купили контрольный пакет акций какой-нибудь фирмы и после этого осуществили широкую инвестиционную прог­рамму. (((Газетный заголовок: Американцы покупают российский бумкомбинат - «Американская компания «Страттон» приобретает контрольный пакет акций в российском предприятии по производству упаковоч­ной бумаги «Сегежабумпром», чтобы укрепить свои позиции на мировом рынке бумаги. По оценкам спе­циалистов банка «Морген Стэнли», бумажный завод в Сегеже способен производить ежегодно 550 тыс. тонн упаковочной бумаги и около 650 тыс. тонн целлюлозы из мягких пород древесины» (Финансовые известия N 19, 1996).)))

Разновидность слияния - недружественный захват. Везде, где действующему руководству не удалось сконцентрировать под своим контролем достаточно акций, где они распылены среди многих владельцев, ему приходится считаться с такой возможностью. Она особенно усилилась после того, как была создана разветвленная сеть брокерских фирм, которые занимались скуп­кой акций в «российской глубинке». Через эту сеть заинтересованный инвестор может приобре­сти пакет акций перспективного с его точки зрения предприятия и, сменив руководство, прово­дить свою программу. Препятствиями на пути недружественных захватов служат: 1) запертый характер акционерной собственности (об этом писалось выше); 2) отсутствие достаточных зако­нодательных гарантий для иностранных инвесторов; 3) разного рода административные рогатки на местном уровне; 4) враждебность и подозрительность трудового коллектива; 5) общая незащищенность собственности; 6) неотработанность правовой процедуры смены владельца и осуществления контроля на основании владения акциями.

В силу всех этих обстоятельств при переделе собственности в АО то и дело приходится сталкиваться с ситуацией, которую можно обозначить как битвы за контроль с неясным ис­ходом. Из тех, которые стали объектом внимания общественности, упомянем случай с ЗИЛом, где создалась типичная ситуация тройственного контроля: СИ (Микродин), РУК и ТК (чей кон­солидированный пакет представлял профсоюз). Другими примерами битвы за контроль были ситуации на комбинате «Норильский никель» и на АО «Красноярский алюминиевый завод». В каждом из этих случаев переход контроля в результате приобретения достаточного акционер­ного пакета не был гарантирован, сопровождался длительной дорогостоящей процедурой и ли­бо не совершался, либо вел к неустойчивой ситуации для нового руководства. Естественно, что

стр 51

эти обстоятельства заставляют многих потенциальных инвесторов отступать от планов приобре­тения предприятия даже в тех случаях, когда экономическая сторона дела выглядит беспроиг­рышной.

Роль государства в процессе постприватизационной адаптации

На двух первых этапах приватизации: ваучерном и денежном роль государства в процес­се формирования структур собственности в АО была доминирующей. Иначе говоря, формиро­вание этих структур находилось под определяющим воздействием программы приватизации и государственных институтов, созданных для ее осуществления (т. е. Государственного комитета по делам имущества, Фонда управления государственным имуществом и разветвленной сети от­делений того и другого). Но уже в ходе осуществления программы и особенно на третьем этапе приватизации происходит уточнение и изменение роли государства. В 1996 году должен в осно­вном завершиться денежный этап Программы. В результате в секторе АО образуются две груп­пы компаний: первая, где собственность передана и продана в частные руки (частные АО), и вторая, где сохраняется значительная государственная доля в акционерной собственности (АО со смешанным капиталом). Первая группа количественно многократно превышает вторую, но во второй (со смешанной собственностью) находятся крупнейшие компании энергетического комп­лекса, добывающей промышленности, транспорта, ВПК.

В отношении двух этих групп роль государства различна. Для первой группы государство привлекается к определению структуры собственности в критических ситуациях, связанных с процедурой банкротства и санации. Преобладающий метод решения проблем, связанных с бан­кротством, еще не определен. Исторический опыт знает разные пути участия государства в про­цессе банкротства: продажа активов обанкротившегося предприятия с погашением требований всех категорий кредиторов в порядке их очередности (эта очередность определена в Гражданс­ком Кодексе РФ); санация предприятия, предполагающая его временную национализацию, с последующей реприватизацией и, наконец, национализацию с созданием соответствующего го­сударственного органа в роли контролирующего собственника (например государственного хо­лдинга).

Государство может оказать содействие и в более углубленных программах совершенст­вования корпоративного управления. В частности. Российский центр приватизации содействует деятельности крупнейших консультативных фирм - МакКинзи и Артур де Литтл в деле форми­рования эффективных производственных объединений на частной основе, с одновременным обменом акциями (пример вертикальной интеграции АО «Карельские окатыши» и АО «Северсталь). Ошибка (Финансовые известия. No 51, 17 мая 1996).

Для второй группы (смешанных АО) участие государства в структуризации собственности и создании центров контроля носит постоянный характер. Для многих АО смешанного типа участие государства, даже при отсутствии у него контрольного пакета акций, может вести к бю­рократизации руководства. Контроль акционерной собственности ослабляется, поскольку роль контролирующей инстанции переходит к действующему руководству, опирающемуся на власть вышестоящих государственных структур, а не на собственность. Это, в свою очередь, ведет к ослаблению стимула для частных инвестиций. Государство во все большей степени вынуждается брать на себя инвестиционную функцию.

В последнее время в России намечаются некоторые способы решения этой дилеммы смешанных обществ. Государство передает свой пакет акций ряда АО в управление частным структурам (банкам, финансовым компаниям) и одновременно решает ряд важных фискальных проблем пополнения бюджета. Залоговые аукционы, прошедшие в конце 1995 года, определили временное решение проблемы контроля, которое одновременно содействовало значительным инвестициям в соответствующие АО. Залоговые аукционы как нельзя ярче высветили проблему контроля. Инвестиции потекли в означенные компании лишь на условии передачи реального контроля стратегическому инвестору. Государство не смогло бы обеспечить такой приток инвес­тиций на частной основе, если бы не отказалось от своей позиции контроля последней инстан­ции (хотя пока что этот отказ носит временный характер).

Хотя при проведении залоговых аукционов ощущалось отсутствие опыта, критика в ад­рес их организаторов далека от справедливой оценки. Решение проблем структуризации собст­венности легче проходит в форме дружеского слияния, чем в форме «захвата» (об этом писа­лось выше). Но дружеское слияние требует предварительной стадии согласования позиций раз­ных коалиций, выступающих в роли совладельцев: ТК, РУК, СИ и ГОС. Государство в данной ситуации выступает не только как совладелец, но и как медиатор, арбитр такого согласования.

стр 52

Поэтому то, что именовалось залоговыми аукционами, фактически было лишь завершающей стадией длительных предварительных согласований. По мере накопления опыта в этой области будут, по-видимому, проходить и настоящие аукционы по поводу управления государственным имуществом, с участием многих претендентов и с более разработанными требованиями к участ­никам не только в отношении денежных, но и других параметров управления.

Заключение

Структуризация акционерной собственности в направлении создания центров контроля составляет ключевой момент для успешной деятельности предприятий, поскольку она открывает путь для частных инвестиций. Задержки на этом пути искусственно создают ситуацию банкротс­тва, что в свою очередь служит для определенных политических сил предлогом проведения ре­национализации. Поэтому для реформаторских сил особенно важно добиться решения вопро­сов, связанных с барьерами на пути структуризации акционерной собственности. Среди барье­ров такого рода выделяются три группы, играющие главную роль: 1) защита собственности; 2) защита иностранных инвестиций; 3) защита прав акционеров. Каждая из этих групп требует дальнейших законодательных действий государства и действий, направленных на осуществление законов.

Уже прошедшие этапы реформы заложили основы экономики рыночного типа. Сейчас необходимо расширение поля реформы. Отсутствие постоянных усилий в этом направлении может обернуться задержкой реформы и поворотом экономики вспять. В области структуриро­вания акционерной собственности и формирования центров контроля значительная опасность состоит в распространении и укоренении таких структур (особенно смешанных обществ, госу­дарственных холдингов и национализированных предприятий), которые надолго задержат эко­номику России в состоянии инвестиционного голода, низких (либо нулевых) темпов роста и всех тех явлений в политической сфере, которые характерны для стран с экономикой стагнационно­го типа (что в XX веке получило известность как латиноамериканский синдром).

Ю. В. КУРЕНКОВ

ПРОМЫШЛЕННОСТЬ В МЕНЯЮЩИХСЯ УСЛОВИЯХ: ПРОМЫШЛЕННАЯ ПОЛИТИКА И ПЕРЕСТРОЙКА ПРОМЫШЛЕННОСТИ

1. Я бы хотел остановится на двух вопросах: о теории переходного периода и о практи­ке переходного периода /на примере развития промышленности РФ/.

Теория переходного периода, на мой взгляд, еще не создана, поскольку практически ни одна страна не имела опыта перехода от 100-процентной государственной центрально-планируемой экономики к рыночной системе. Утверждения общего плана /на базе концепции Л. Вальраса, В. Парето, Э. Бароне/, что все развитие цивилизации можно теоретически предста­вить как переход от одного равновесного состояния экономики к другому, вне зависимости от форм собственности, динамики НТП и качества человеческого фактора, по крайней мере, спор­ны. Во всяком случае М. Алле, лауреат Нобелевской премии 1988 г. в области экономики, в сво­их работах доказывает, что в мировом хозяйстве нет единого рынка и единых мировых равно­весных цен /спроса-предложения/, а есть система локальных рынков, которую следует харак­теризовать как неравновесную. Вполне возможно, что теория перехода от равновесной системы к неравновесной и наоборот более приемлема для характеристики процессов переходного пе­риода. В то же время нужна практическая основа теории переходного периода и здесь, на наш взгляд, наиболее важно правильно определить регуляционные функции и соотношения в двух взаимосвязанных структурах: государстве и рынке.

Общая схема нашего рассуждения такова: государство и рынок есть взаимосообщающи­еся регуляционные сосуды, поэтому гипертрофированное развитие одной из этих структур вре­дит обеим. Опыт 100-процентного владения государством собственности /СССР/, планирова­ния ее развития и управления ей, а также опыт функционирования практически нерегулируемо­го свободного рынка /опыт Великой депрессии США 1929-1932 гг. / убедительно доказали экономическую несостоятельность и крах таких автономных, однобоких хозяйственных систем.

стр 53

Теория и практика взаимодействия государства и рынка, по моему мнению, по степени актуальности выдвигаются на передний план. Первые опыты реформ показывают, насколько многосложен переходный процесс: довольно быстрая /автоматическая / смена форм собственности и собственника без кардинальных институциональных и законодательных изменений не ведет к изменениям в эффективности производства и как следствие не приводит к новому инве­стиционному процессу и решению социальных проблем. Во всяком случав, в анализе принципов, форм и методов взаимодействия государства и рынка в современной российской экономической литературе имеется много путаницы и нелепостей. Покажем это на одном примере. В докторс­кой диссертации Л. И. Ерохиной /М., 199б г. / утверждается, что «... ключевым элементом эконо­мики этих стран /речь идет о Франции, Великобритании, Италии - Ю. К. / являлось государст­венное планирование: государство концентрировало свои усилия на развитии базовых отраслей, играющих первостепенную роль в переориентации народного хозяйства. «И далее «... успех японской модели развития в значительной мере объяснялся эффективностью планирования... «. И наконец, последний аккорд: «... Происходило однозначное усиление роли государства, а в рам­ках государственной деятельности возрастала роль планирования «/ речь идет о США - Ю. К. /.

Другими словами, существует точка зрения, согласно которой следует усиливать роль государства, хотя, по нашему мнению, и в теории и на практике самой актуальной является за­дача разграничения регуляционных функций государства и рынка. Нужен своеобразный договор об общественном согласии, партнерстве, где целесообразно определить автономные регулиру­ющие функции государства, автономные функции бизнеса и совместные функции /сферы дея­тельности/ государства и рынка.

2. Начальный этап переходного периода к рынку породил и его начальные иллюзии: предполагалось, что спад промышленного производства будет непродолжительным и не очень глубоким. Бытовало мнение, что можно довольно быстро исправить ценовые искажения, поро­жденные центрально - планируемой экономикой, создать конкурентную рыночную среду и войти в мировое сообщество с новой структурой промышленного производства.

Но этого не произошло. Либерализация цен (январь 1992 г.) оказалась палкой о двух концах: началась новая дифференциация цен, на которую влияли и спросовые ограничения, и оставшаяся монополизация, и расстыковка цен на топливо, энергию, капитальные товары, гото­вые изделия, транспортные тарифы, основные и оборотные фонды, и отсутствие класса эффективных собственников, грамотных менеджеров и т. д. Если раньше цены были состыкованы по принципу минимизации издержек производства и норматива рентабельности, хотя внутренние и мировые цены никак не согласовывались, то движение к рынку началось с ориентации на мировые цены, но для этого не были созданы условия для выхода на мировой уровень эффективнос­ти промышленного производства.

За пять последних лет (1991-1995 гг.) в экономической ситуации промышленности произошли более существенные изменения, чем за предыдущие двадцать лет (1970-1990 гг.).

В первую очередь следует отметить повальное снижение физических объемов производ­ства во всех отраслях промышленности, кроме полиграфической (хотя это не результат обиль­ных капиталовложений в отрасль, где они в сопоставимых ценах составили в 1995 г. лишь 12%, от уровня 1990 г.). Дифференциация темпов экономической динамики началась уже в 1991 г., когда диапазоны колебаний в развитии отдельных отраслей по сравнению с 1990 г. /100/ сос­тавили 49, 5 процентных пункта (от + 25, 5 в полиграфической промышленности до 24, 0 - в приборостровнии). За 1992-1995 гг. расслоение в темпах экономической динамики нарастало - от 94, 8 проц. пункта в 1992 г., 110, 9 проц. пункта в 1993 г., 110, 3 проц. пункта в 1994 г., до 116, 8 проц. пункта в 1995 г. с той лишь разницей, что крайние плюсовые значения снижались, а крайние отрицательные значения возрастали (по текстильной промышленности, например, до минус 80, 8 проц. пункта). Общий объем промышленного производства сократился за эти годы в два раза. В связи с разными условиями воспроизводства отдельных отраслей промышленности, особенно проявившимися с 1992 г. в результате либерализации цен, началось изменение рыночной структуры промышленного производства в направлении, далеком от бытовавших ранее представлений о принципах и направлениях структурной политики.

Основные структурные изменения за 1991-1995 гг. в принципиальном плане заключа­лись в следующем:

во-первых, резко возросла доля топливно-энергетического комплекса -на 19, 3 проц. пункта;

во-вторых, существенно вырос удельный вес материально-сырьевых отраслей - на 6, 4 проц. пункта;

стр 54

в-третьих, резко сократился удельный вес отраслей машиностроительного комплекса -на 12, 9 проц. пункта;

в-четвертых, упала доля комплекса отраслей легкой промышленности -на 10, 1 проц. пункта.

Реальные рыночные условия этих лет, связанные как со спросовыми ограничениями, так и с разной эластичностью движения цен по сравнению со среднепромышленной ценой привели к утяжелению структуры промышленного производства. В итоге повысилась доля отраслей, ра­ботающих на первичный и промежуточный спрос и, к сожалению, упала доля отраслей, рабо­тающих на конечный - инвестиционный и потребительский спрос. Но на это были объективные причины. Относительно цен в этом процессе можно констатировать, что в 1991-1995 гг. эласти­чность цен по отношению к средней цене в промышленности в электроэнергетике составила 2, 1 раза, в топливной промышленности - 1, 64, в то время как в машиностроении -0, 71 и в легкой промышленности - 0, 52, что и было одной из основных причин дифференциации.

Были и другие причины дифференциации промышленной динамики, которые связаны со спецификой продукции отдельных отраслей и их конкурентоспособностью. Продукция топливно-энергетических и материально-сырьевых отраслей изначально, при прочих равных условиях, бо­лее конкурентоспособна на внешнем рынке, чем продукция отраслей, работающих на конечный спрос (машиностроение, легкая, пищевая промышленность и др.). Отсюда, продукция ряда топ­ливных и материалосырьевых отраслей (нефтяная, газовая, нефтеперерабатывающая, химичес­кая, нефтехимическая, черная и цветная металлургия и др.) в условиях отмены монополии вне­шней торговли относительно быстро нашла дорогу на зарубежные рынки, что способствовало финансовой устойчивости развития этих отраслей.

В то же время малоконкурентоспособная на внешних рынках продукция отечественного гражданского машиностроительного комплекса, в условиях запрета самостоятельной продажи предприятиями продукции военного машиностроения, дорогостоящая по сравнению с импорт­ными аналогами и менее качественная бытовая техника и электроника, неравномерное и слабое федеральное финансирование государственного оборонного заказа - все это вместе взятое привело к существенному снижению удельного веса машиностроительного комплекса в промы­шленном производстве. Что касается не менее существенного снижения в промышленном производстве доли исконно русской, традиционной, особенно для центральных районов России, тек­стильной и легкой промышленности, то здесь главная причина падения кроется в сломе сложи­вшегося десятилетиями механизма клирингового обмена российской нефти на узбекский хло­пок. В результате произошло «утяжеление» структуры промышленности и усилился «тяжелый» экономический рост, от которого в теоретических концепциях структурной политики мы хотели уйти. Расслоение промышленности сказалось на отраслевых приоритетах промышленного раз­вития.

Для измерения ранговых инвестиционных приоритетов были использованы экономичес­кие критерии (интегральные показатели фондоотдачи продукции и рентабельности фондов), по которым были проведены расчеты для 27 отраслей промышленности РФ и США. Суть концеп­ции измерения ранговых инвестиционных приоритетов по отраслям промышленности вытекает из критериев эффективности производства, к которым мы относим два: фондоотдачу продукции (соотношение продукт/капитал) и рентабельность фондов (соотношение прибыль/капитал). Ме­тодологически это означает: а) дефицит инвестиций и отсюда их минимизация на единицу коне­чного эффекта принимаются за главный критерий - ограничитель инвестиционного процесса в переходный период к рыночной экономике; б) получение максимума продукции на единицу ос­новных фондов рассматривается как двуединое выражение: объективных и технологических схем соединения капитала и продукта и продуктивного использования капитала; в) получение продукции не с любыми экономическими характеристиками, а с показателями высшей рыночной рентабельности - то есть с показателями прибыли, снимаемой с единицы фондов. Ранговые ин­вестиционные приоритеты - это в конечном итоге условный показатель, на основе которого на макроуровне можно определять самые общие ориентиры для инвестиционных предпочтений. В то же время следует иметь в виду, что более или менее крупные отрасли промышленности мо­гут быть дезагрегированы в более мелкие структуры (в российских промышленных цензах име­ется примерно 435 таких структур, с учетом регионально-отраслевых кодов - 37845), поскольку в крупных и даже средних структурах находятся отдельные подотрасли и производства, имею­щие как позитивную, так и негативную динамику приведенных выше измерителей. То же самое можно сказать и о регионально-отраслевых структурах.

Все измерения выполнены в текущих рыночных ценах, хотя в стационарной экономике динамические ряды экономических показателей измеряются как в текущих ценах, так и в сопо-

стр 55

ставимых ценах (индексах физического объема). Однако в переходной экономике РФ вряд ли целесообразно и возможно использовать показатели физического объема основных фондов и продукции по той простой причине, что физические объемы продукции падают, а после переоценок - восстановительная стоимость основных фондов растет. Например, для условий 1992 г., когда физический объем промышленного производства упал по сравнению с 1990 г. на 25%, а стоимость основных промышленно-производственных фондов выросла в 20 раз (т. е. 2000%), то фондоотдача при сопоставлении разнодвижущихся показателей упала бы в 27 раз, что не отве­чает реальным процессам в экономике промышленного производства, изменениям в качестве, новизне и техническом уровне фондов. Поэтому все измерения проводились в реальных рыноч­ных ценах продукции промышленного производства и рыночных ценах основных фондов по полной восстановительной стоимости. Ограничения методики связаны с двумя обстоятельствами: во-первых, реальная загрузка производственных мощностей различна в разных отраслях про­мышленности и ее желательно учесть; во-вторых, расчеты построены по производственной эф­фективности, из всех экзогенных факторов учтен только один: при разделении объемов промы­шленного производства на себестоимость и прибыль из объема продукции вычтены налог на добавленную стоимость и акцизы.

В 1990 г. в условиях дорыночного состояния экономики и регламентируемых цен, по экономической ситуации того времени, первые десять мест для приоритетного инвестирования заняли: 1) швейная; 2) кожевенно-обувная; 3) текстильная; 4) мебельная; 5) пищевая; 6) резино-асбестовая; 7) железнодорожное машиностроение; 8) деревообрабатывающая; 9) приборос­троение, электронная; 10) электротехническая. Таким образом, отрасли текстильной, легкой и пищевой промышленности, работающие на конечный спрос, а также наукоемкие отрасли вы­сокой технологии (приборостроение, точное машиностроение, электронная и электротехничес­кая) - точки экономического роста - являлись предпочтительными для первоочередного инвес­тирования. Причем, для зрелой рыночной экономики США - шесть из десяти отраслей совпада­ют (швейная, кожевенно-обувная, мебельная, пищевая, приборостроение, транспортное маши­ностроение) и добавляются четыре новые - табачная, полиграфическая, некоторые товары дли­тельного пользования, автомобильная (то есть отрасли также работающие на конечный спрос).

Либерализация цен 1992 г. несколько меняет эти приоритеты, в первой десятке остается шесть уже знакомых отраслей, и вместо отраслей - железнодорожного машиностроения, пище­вой, деревообрабатывающей, промышленности и приборостроения - добавляются - нефтепере­рабатывающая, цветная металлургия, автомобильная, нефтехимическая и химическая. Другими словами, появляются базовые топливно-сырьевые и материалопроизводящие отрасли: нефтепе­рерабатывающая, нефтехимическая, цветная металлургия, а также автомобильная - наиболее структурообразующая отрасль, что становится одним из индикаторов их будущей экспортной ориентации.

Последующие изменения цен в 1993-1995 гг. в направлении равновесных цен спроса-предложения меняют и эти приоритеты, но не кардинально.

В соответствии с относительной величиной интегрального коэффициента инвестиционной привлекательности, рассчитанного по условиям функционирования промышленности в 1995 г., то есть в условиях дальнейшей либерализации и дифференциации цен, новых переоценок стои­мости основных промышленно-производственных фондов, первые двенадцать отраслей распо­ложились в следующем порядке: 1) нефтеперерабатывающая; 2) швейная; 3) полиграфическая; 4) мебельная; 5) пищевая; 6) кожевенно-обувная; 7) цветная металлургия; 8) железнодорожное машиностроение; 9) автомобильная промышленность; 10) черная металлургия; 11) резино-асбестовая; 12) нефтехимическая. Взяты двенадцать отраслей, поскольку ранговые инвестици­онные приоритеты трех последних практически совпадают. Общая картина представляется дос­таточно диверсифицированной: в наборе есть отрасли первичного сектора - топливные, вторич­ного - металлургическая, нефтехимическая и др., третичного, работающего на конечный потре­бительский спрос - автомобильная, полиграфическая, отдельные отрасли легкой промышленно­сти и пищевая.

Таким образом, в переходной экономике вряд ли могут централизованно, сверху устана­вливаться отраслевые структурные приоритеты, поскольку по мере созревания рыночной среды они будут динамично меняться. Следует иметь также в виду, что все хозяйство должно быть структурировано и взаимосвязано, фиксированные на длительное время приоритеты в инвести­ционном процессе приводят к диспропорциям, что в конечном итоге подрывает развитие прио­ритетных отраслей.

При создании полновесной и устойчивой структуры хозяйства РФ, в первую очередь промышленности, следует иметь в виду, что в рыночной экономике, наряду с крупными предл-

стр 56

риятиями существует огромное количество малых и средних предприятий, в совокупности обра­зующих единую, иерархическую структуру хозяйства (особенно интересен опыт Японии и Ита­лии). По-видимому, есть смысл отказаться от строительства гигантов-долгостроев и создавать новые небольшие предприятия, построенные на современных замкнутых мини-технологиях, ко­торые могут обеспечить новые рабочие места и расширить совокупный платежеспособный спрос.

Наконец, была сделана попытка рассчитать паритеты реальной покупательной способно­сти отдельно по продукции и основным фондам в рублево-долларовом эквиваленте. Из этих эк­спериментальных расчетов вытекает, что пока инвестирование в промышленность РФ предпоч­тительнее, чем вывоз капитала, скажем, в США.

За четыре года развертывания экономических реформ появились обнадеживающие ито­ги, связанные в первую очередь с разгосударствлением собственности - важнейшего структурно­го сдвига в экономике РФ, что, естественно, отразилось на структуре инвестиционного процес­са. В целом за 1995 г. государственные капитальные вложения составили 32%, смешанные (частно-государственные) -42% и частные - 17%; во вводе основных фондов - соответственно 30; 43; 20%; в объеме подрядных работ - 15; 45; 38%.

Принятые меры по самофинансированию инвестиционного процесса за счет ежегодной переоценки основных фондов, задействования механизма ускоренной амортизации и освобож­дения от налогов инвестиционных средств, идущих на накопление основных фондов, реально сказались на источниках финансирования капитальных вложений. Так, за 1995 г. за счет цент­рализованных капитальных вложений было профинансировано 23% капиталовложений, а за счет собственных средств предприятий (включая совместные) - 68, 3% капиталовложений.

Постепенное восстановление инвестиционного процесса за счет частных средств и усиле­ние контроля за выполнением федеральной инвестиционной программы позволит выйти на бо­лее эффективные пропорции в структуре хозяйства и промышленности РФ. Процессам структу­рной перестройки хозяйства РФ будут способствовать наметившиеся сдвиги в привлечении иностранных инвестиций, а также возрастающая роль регионов в инвестиционном обеспечении структурной перестройки.

Очевидно, что слабые регуляционные силы нарождающегося отечественного рынка тре­буют в переходный период проведения определенной государственной промышленной полити­ки. Одной из иллюзий начального процесса переходного периода стало мнение о необходимос­ти упразднения регулирующей роли государства в промышленном развитии и переходе к систе­ме авторегуляции рынка. На самом деле, речь должна идти об изменении самой концепции го­сударственной промышленной политики. В СССР вся промышленность принадлежала государст­ву и прямое управление развитием отдельных отраслей считалось наиболее эффективной фор­мой их функционирования. В то же время западный опыт показывает, что произошел переход от классической формы государственной промышленной политики, суть которой состояла в прямом вмешательстве государства в развитие принадлежащих ему отраслей и компаний путем их субсидирования и защиты отечественных рынков за счет введения жестких таможенных та­рифов, квот на импорт и т. д., к косвенным формам промышленного регулирования. Возникла общая тенденция к приватизации государственных предприятий в тех странах, где значительная часть промышленных отраслей находилась в собственности государства. Так, в США доля госу­дарства в национальном богатстве составляет 20%, в ВВП - 11-12%, в промышленности - 1, 5%, хотя вряд ли кто будет утверждать о слабости американской государственности. Другими словами, регулирующая роль государства напрямую не зависит от владения им собственностью, а в значительной мере связана с совершенством законодательной базы и менталитета граждан.

К настоящему времени в отечественной промышленности произошли существенные из­менения в формах собственности. Приватизация была проведена ускоренными темпами, и уже в 1994 г. государственная собственность составила в промышленности РФ только 20%, частная -15% и смешанная - 63%. При этом негосударственная форма собственности составляет от 69% в электроэнергетике до 99% в черной металлургии. Но пока, к сожалению, смена форм собст­венности автоматически не привела к повышению эффективности производства, основные пока­затели эффективности промышленного развития (рентабельность производства, фондоотдача, производительность труда и др.) по сравнению с базовым 1990 г. в настоящее время ниже.

В принципе, это понятно. Сохранились те же производственные мощности, технический уровень производства, те же люди (безработица невелика), и почти полное отсутствие квалифи­цированных менеджеров, преобладание смешанной формы собственности (где перемешались непонятным образом интересы государства, бизнеса и теневой экономики). Без существенных институциональных преобразований вряд ли можно было за такой короткий срок существенно

стр 57

увеличить результаты. В то же время хотелось бы согласиться с г-ном ван Хэлом, который в Европейской экономической комиссии в июне 1995 г. изложил модель перестройки государст­венных промышленных предприятий в Нидерландах, включающую пять типов преобразований: правовое преобразование государственных предприятий, требующее создания юридических ос­нов регулирования прав собственности (где, по нашему мнению, создание акционерных обществ закрытого типа с ограниченной ответственностью вряд ли является наиболее эффективной фо­рмой экономического развития); экономическое преобразование государственных предприятий для условий реальной рыночной экономики, для чего требуется либерализация рынков и введе­ние правил бухгалтерского учета, основанных на налоговом законодательстве, с целью прида­ния предприятиям предпринимательского характера и обеспечения возможностей для переме­щения прибылей; приватизация государственных предприятий и передача их в частный сектор, для чего необходимо создание рынков капитала и условий для его перемещения (перелива); техническое преобразование государственных предприятий, ориентирующихся на абстрактное производство (обезличенную потребность), в организации, специализирующиеся на производст­ве конкретных видов продукции, услуг и маркетинга с соответствующей реорганизацией, обме­ном технологиями и техническим переоснащением; социальное преобразование государствен­ных предприятий, направленное на изменение образа мышления администрации и работников, их отношения к рыночным механизмам, включая переход от установления иллюзорных произ­водственных планов к условиям неопределенности рыночной конъюнктуры, для чего необходи­мы меры по переподготовке кадров, социальной защите в сфере занятости в течение переход­ного периода. Предполагается, что рамочные условия и законодательная база таких преобразо­ваний должны быть обеспечены государством.

В заключение следует сказать, что если в стране с развитой рыночной экономикой и сравнительно небольшим промышленным сектором, в которой функционируют государственные промышленные предприятия, необходим довольно сложный процесс их перестройки на рыноч­ные рельсы, то какой гигантской задачей является не квази, а реальное направление промыш­ленного сектора РФ на эффективный путь развития. И здесь велика роль новой государствен­ной промышленной политики (лучше идти на двух ногах - интегрируя регуляционные силы госу­дарства и рынка -, чем на одной, тем более в переходный период) и законодательной базы преобразований. Пока законодательная база такова, каковы сами законодатели, а образцом государственной промышленной политики кое-кто пытается изобразить экономическую политику Госплана.

Л. С. ДЕМИДОВА

СТРУКТУРНЫЕ АСПЕКТЫ РЫНОЧНЫХ РЕФОРМ

Структурная перестройка хозяйства входит в комплекс главнейших задач, которые ре­шаются при переходе от плановой экономики к рыночной. Можно спорить о последовательнос­ти таких составляющих трансформации экономики, как финансовая стабилизация, приватиза­ция, либерализация цен, но не вызывает сомнений положение о том, что эти процессы должны предшествовать реструктуризации, поскольку создание новой, эффективной структуры невоз­можно без свободных цен, свободы хозяйствующих субъектов и устойчивой экономической сре­ды. Только в этом случае формируется нормальный инвестиционный климат, сокращаются нео­пределенность и риски, то есть создаются условия, необходимые для принятия рациональных хозяйственных решений относительно распределения ресурсов. Иными словами, начало рестру­ктуризации должно следовать во времени за другими мерами по реформированию экономики. В свою очередь в ходе структурной перестройки преодолевается экономический кризис и зак­ладываются основы для следующего этапа развития - перехода хозяйства к экономическому росту.

Ключевое значение для реструктуризации имеет нормализация цен: производители и по­требители ползают правильные ориентиры в распределении ресурсов только при более или менее устоявшихся пропорциях цен и в условиях их общей устойчивости. В России после либе­рализации цен ценовая ситуация складывалась довольно противоречиво. С одной стороны, быс­тро меняется соотношение цен на различные факторы производства и виды продукции. В этом отношении показательно положение на рынке потребительских товаров и услуг. В странах с

стр 58

развитой рыночной экономикой на этом рынке по уровню цен всегда лидируют услуги, за ними следуют продовольственные, а затем непродовольственные товары. В дореформенной России соотношение цен на эти группы товаров было противоположным: сравнительно дешевыми были услуги, дорогими - непродовольственные товары, а продовольствие занимало между ними промежуточное место, но ближе к услугам. После освобождения цен стали стремительно формиро­ваться новые ценовые пропорции. По нашим расчетам, с конца 1992 г. по июль 1995 г. непро­довольственные товары подорожали в 33 раза, продовольствие - в 52 раза, услуги - в 327 раз (1). Таким образом, ценовые пропорции, глубоко деформированные административной моделью ценообразования, стали в большей степени соответствовать реальности. Динамично менялось соотношение цен и на других рынках.

Ломка ценовых пропорций несомненно способствует структурным преобразованиям, но, с другой стороны, как показывают приведенные данные, упорядочение цен происходило до са­мого последнего времени в условиях сильнейшей инфляции, которая тормозила этот процесс, обесценивая накопления, искажая ценовые сигналы. Соответственно замедлялся переход к ак­тивным и крупномасштабным структурным преобразованиям. Только в середине 1996 г. появи­лись признаки стабилизации цен.

Структурная перестройка в отличие от других элементов реформы - задача намного бо­лее сложная. В первую очередь это связано с глубокими различиями в структурных характерис­тиках двух альтернативных хозяйственных систем. На основе планового распределения ресурсов сложилось громоздкое и неэффективное хозяйство. Его дефекты хорошо известны: преоблада­ние тяжелой промышленности и военного сектора; преимущественная ориентация на промежу­точный, а не на конечный спрос; невосприимчивость к научно-техническому прогрессу; неспосо­бность динамично и адекватно реагировать на потребительский спрос. Производственный аппа­рат малоподвижен, инерционен, не в последнюю очередь из-за преобладания в его составе крупных и крупнейших предприятий; производству свойственны глубокие диспропорции, кото­рые постоянно накапливались, не разрешались, как в альтернативной системе, под действием циклических и структурных кризисов.

О структурных различиях двух хозяйственных систем можно судить по результатам срав­нения их некоторых характеристик. Так, доля 1-го подразделения в общественном продукте в предреформенном СССР составляла 75%, в США - 55%. Удельный вес тяжелой промышленно­сти в промышленной продукции составлял соответственно 75% и 60%. В целом ряде случаев соотношение структурных элементов было зеркально противоположным: В России в потреби­тельский сектор направлялось только 30% продукции машиностроения, тогда как в США -70%; доля сферы услуг в валовом внутреннем продукте России перед началом реформ равнялась 30%, в США - около 70%. В плановой экономике в сравнении с развитой рыночной относи­тельно меньшая часть ВВП предназначалась для личного потребления и шла на социальные це­ли. Словом, хозяйство в значительной степени работало само на себя, с невысокой полезной отдачей. Вполне понятно, что преодоление столь глубоких структурных деформаций требует больших усилий, ресурсов и длительного времени.

Структурную перестройку осложняют и другие факторы, в частности дефицит инвести­ционных ресурсов. Их хронический недостаток в неэффективной плановой экономике в совре­менных условиях усугубляется резким кризисным падением производства, дефицитом государст­венного бюджета. По известным причинам экономического и политического характера не идут в российскую экономику иностранный и накопленный в последние годы отечественный капитал. Существенно негативное воздействие оказал и разрыв экономических связей в результате рас­пада СССР и социалистической системы хозяйства, хотя нельзя не признать, что они далеко не всегда были экономически обоснованными и рациональными.

Опыт реформ показывает, что самым существенным тормозом на пути создания новой структуры, как и вообще рыночных реформ, является состояние, качество человеческого капи­тала, то есть убедительно подтверждается справедливость положения экономической науки о главенствующей роли человеческого фактора в развитии хозяйства. Значительная часть работ­ников оказалась не готовой действовать в новой обстановке; им явно недостает соответствую­щих знаний, квалификации, предпринимательских навыков. В первую очередь это относится к руководящему звену. По данным социологических обследований, 2/3 современных управленцев - представители старого директорского корпуса; в своем большинстве они с трудом ориентиру­ются в новых непривычных условиях; мало меняется их экономическое поведение: в центре внимания привычные заботы о производственных мощностях, а не проблемы рынка и сбыта продукции. По имеющимся данным, 83% директоров российских промышленных предприятий по образованию техники и технологи (2). В этих условиях, если бы инвестиционные ресурсы и

стр 59

были в наличии, маловероятно, чтобы их направление было рациональным, а использование эффективным. Известно также, что требованиям экономической обоснованности удовлетворяют не больше 10-15% инвестиционных проектов, поступающих в коммерческие банки. В адаптации к новым условиям нуждается и немалая часть рядовой рабочей силы: например, наши строите­ли, работающие в югославских или турецких фирмах, далеко не всегда удерживают предло­женный трудовой ритм, требования к дисциплине, недостаточен и уровень их квалификации.

Несмотря на множество трудностей и препятствий, реформы положили начало структур­ным преобразованиям, и в пестрой, довольно хаотической и часто противоречивой картине из­менений уже можно выделить ряд четко выраженных сдвигов и тенденций, как позитивных, так и усугубляющих кризисное состояние экономики. Особенно сложно, учитывая отмеченные выше дефекты структуры, идут преобразования в промышленном секторе, где наметился ряд небла­гоприятных тенденций: рост доли добывающих отраслей и в целом тяжелой промышленности при ухудшении позиций и без того слаборазвитой легкой индустрии, а также машиностроения и ряда высокотехнологичных производств. Но, с другой стороны, довольно четко определились сдвиги, сближающие хозяйственную структуру России с рыночной. К их числу в первую очередь относится расширение позиций сферы услуг в хозяйстве. Доля ее отраслей в ВВП России уве­личилась с 30, 2% в 1989 г. до 53% в 1995 г.; растет удельный вес услуг и в капиталовложени­ях, и в численности занятых, хотя и не столь быстро (3). В основе этого сдвига - две основные причины: первая - недостаточное развитие отраслей услуг в прошлом и соответственно меньшие размеры падения объемов их производства, чем в материальной сфере; и вторая- формирова­ние целого комплекса услуг, в которых плановая экономика или вообще не нуждалась, или ко­торым отводилось в ней скромное место. За короткий срок была создана разветвленная сеть кредитно-финансовых учреждений, а их лидеры - коммерческие банки - стали фундаментом кредитно-финансовой системы страны; динамично развивается мелкая розничная торговля; быс­тро прогрессируют система страховых учреждений, а также связь, особенно телекоммуникации, заметно сокращающие глубокое отставание от западных стран по масштабам и техническому уровню. В стране возникли и расширяют свои позиции такие ранее не известные виды услуг, как торговля недвижимостью, информационные, инновационные фирмы, а также разнообраз­ные услуги, работающие на нужды производства и бизнеса в области менеджмента, маркетинга, аудита, различного рода консультационные службы и т. п.

Значение Для России этого сдвига многопланово. Важно, что на общем фоне падения производства в материальной сфере в услугах продолжается экономический рост, создаются новые рабочие места. Уже в 1993 г. в кредитно-финансовых и страховых учреждениях работали около 600 тыс, человек, в 1995 г. в услугах по компьютерному программированию - 200 тыс. человек (4). Среди лидеров по росту занятости- охранный бизнес, что едва ли можно отнести к разряду позитивных явлений, но это отражает непростой характер происходящих преобразова­ний, существующий в обществе уровень культуры и нравственности. Не менее важное обстоя­тельство - создание в стране инфраструктуры рыночной экономики: без развитой системы тран­спорта и связи, широкой сети кредитно-финансовых и страховых учреждений, торговли, целого спектра деловых услуг современный рынок просто не работает. С появлением новых услуг пре­одолевается также примитивный характер сложившейся при социализме экономики: диверси­фицируется и усложняется ее отраслевой состав, повышается интеллектуальная составляющая. Многие услуги - банковские, телекоммуникации, информатика, консультационные и другие виды деловых услуг - относятся к наукоемким. За рубежом наукоемкие виды услуг в сочетании с вы­сокотехнологичными промышленными отраслями образуют активное ядро современного хозяйс­тва, во многом определяющее его экономический рост, научно-технический прогресс и эффек­тивность производства. Эти изменения соответствуют мировым тенденциям, и можно полагать, что Россия делает первые шаги на пути развития постиндустриальной экономики, по которому уже уверенно следуют развитые страны рыночной экономики. Как известно, на долю услуг в этих странах приходится в настоящее время до 60-70% валового внутреннего продукта и еще большая часть общей занятых в хозяйстве. Однако этот. структурный сдвиг не только в нашей публицистике, но и в научной литературе, нередко получает негативную оценку, как процесс деиндустриализация хозяйства. Действительно, позиции индустрии сокращаются, но такого рода изменения следует приветствовать, а не пугать ими широкую публику. Индустриальный сектор России по стандартам эффективной рыночной экономики гипертрофирован и нуждается в сок­ращении прежде всего за счет военных производств и ряда базовых отраслей тяжелой промы­шленности. На долю промышленности до начала реформ приходилось около 40% ВВП России, что намного больше, чем в западных странах, где этот показатель варьирует в пределах 20-30% (5). России нужна не реиндустриализация, как предлагается в некоторых программах, а

стр 60

переход промышленности на новую модель с иными структурными и качественными параметра­ми. Опыт глубокой структурной перестройки хозяйства развитых зарубежных стран во второй половине 70-х - начале 80-х годов показывает, что переход к постиндустриальному, информационному обществу невозможен без развития и участия широчайшего спектра услуг. Вообще, в современной рыночной экономике материальный продукт и услуги уже давно и никоим образом не противопоставляются; их глубокая интеграция, Взаимосвязь и взаимозависимость лежат в основе таких новейших направлений и форм развития производительных сил, как информати­зация, компьютеризация хозяйства, интернационализация производства, глобализация рынков.

Расширение позиций сферы услуг в хозяйстве России неправомерно, по нашему мнению, рассматривать, как временное явление, связанное только с кризисным сокращением материального производства. Этот сдвиг - результат действия глубинных объективных причин. С одной стороны, с началом рыночных реформ и в ходе их реализации сформировались и возрастают потребности хозяйства в тех видах деятельности, которые опосредуют рыночные отношения, но, как уже отмечалось, не получили должного развития в плановой экономике. С другой стороны, хозяйство располагает ресурсами, необходимыми дм реализации этой потребности. Сравни­тельно безболезненно решается проблема рабочей силы для новых отраслей услуг за счет ее оттока из сокращающихся секторов, прежде всего из военно-промышленного комплекса, а так­же за счет немалых размеров скрытой безработицы во многих других отраслях хозяйства. На­родившийся рынок рабочей силы обеспечивает довольно быстрое ее перераспределение в отра­сли услуг. Сфера услуг получает, таким образом, основной ресурс, поскольку мнение ее отрас­ли отличаются высокой трудоемкостью, одновременно смягчается угроза безработицы. Сравни­тельно легче, чем в материальном производстве, решается в услугах и проблема инвестиций. Их основным источником было и до последнего времени остается быстрое накопление капитала в новых, как правило, высокоприбыльных видах деятельности. Более доступен для услуг и креди­тный рынок из-за преобладания краткосрочных кредитов, используемых для реализации харак­терных для услуг сравнительно низкокапиталоемких проектов с короткими сроками окупаемости.

С выходом хозяйства из кризиса и при продолжении рыночных реформ тенденция опе­режающего роста отраслей сферы услуг в России должна, по нашему мнению, сохраниться. Она диктуется необходимостью дальнейшего расширения социальных услуг и бытового обслужи­вания, недостаточно развитых в прошлом, проблемы которых в последние годы еще более усу­губились. По рыночным меркам далеко не удовлетворительны у нас масштабы торговли и кре­дитно-финансовой сферы, то есть ключевых посреднических звеньев рыночных отношений. В торговле США в настоящее время занято больше работников, чем в промышленности, тогда как в России их в три раза меньше, чем в промышленности. Велики также потребности производст­ва и населения в средствах транспорта, современных коммуникациях, а также в информацион­ной инфраструктуре, системе страхования и деловых услугах. В России деловые услуги только зарождаются, тогда как в странах с развитой рыночной экономикой эта отрасль выросла в кру­пное подразделение хозяйства с разветвленным отраслевым составом. В США по численности занятых - 6 млн. человек- деловые услуги превосходят транспорт и связь, вместе взятые, и строительство (6). Приведенные данные свидетельствуют о том, что в современной рыночной экономике многократно возрастают затраты ресурсов на предпроизводственные и послепроизводственные операции и на функции, опосредующие движение товара. Только при этом условии можно произвести конкурентоспособную продукцию, максимально удовлетворяя общественные потребности, и своевременно довести ев до конечного потребителя. Стремительно изживается и такой дефект организационной структуры хозяйства России, как практическое отсутствие до последнего времени мелкого и среднего производства. Социалистическая система хозяйствова­ния изначально опиралась на крупное производство по причинам догматического толкования преимуществ экономии на масштабах и в интересах облегчения процесса управления хозяйст­вом; имела значение и идеологическая оценка мелкого производства, как формы не соответст­вующей принципам социализма. За короткий срок число мелких и средних предприятий превы­сило 900 тыс., на них занято на постоянной основе 8, 5 млн. человек и еще большее число ра­ботников получают здесь дополнительную работу. Уже сейчас этот сектор хозяйства отличается сравнительно высокой эффективностью: в 1994 г. на его долю приходилось 3% основных фон­дов, 10% постоянной рабочей силы, 12% ВВП и 1/3 прибылей (7).

Мелкое и среднее предпринимательство в России нуждается в дальнейшем расширении* Его нынешние масштабы недостаточны ни по меркам развитых рыночных стран, где доля этого сектора в ВВП приближается к половине или превышает ев, и еще выше она в численности занятых, ни в плане потребностей российских рыночных реформ. Судя по зарубежному опыту,

стр 61

мелкий и средний бизнес способен внести весомый вклад в решение острейших для России проблем безработицы и социальной устойчивости общества за счет поглощения рабочей силы, высвобождающейся из других сфер, и в результате формирования социального слоя мелких собственников. Не менее важна, по нашему мнению, его роль в утверждении в экономике ры­ночных принципов. С развитием мелкого производства распространяется рыночное мышление и знание, которых остро не хватает в обществе, утверждается рыночное поведение, подрывается традиционная иждивенческая жизненная позиция населения и его ориентация на помощь и поддержку со стороны государства, на его патернализм. Существенное значение для развития хозяйства на новой основе имеет немалый потенциал мелкого и среднего бизнеса в создании рыночной среды, активизации конкуренции. Развертывание в России конкурентной борьбы крайне осложнено преобладанием в хозяйственной структуре крупных предприятий и соответст­венно высокой степенью монополизации рынков. Конкурентное давление до последнего време­ни ограничивается главным образом экспансией иностранных товаров и услуг и в значительно меньшей степени иностранного капитала; на некоторых рынках начинает ощущаться и воздейст­вие спросовых ограничений. Этого явно недостаточно для здорового развития рыночного хо­зяйства, его интеграции в мировую экономику. Утверждение же производителей товаров и услуг на мировых рынках, как показывают авторитетные зарубежные исследования, находится в пря­мой зависимости от степени развития конкуренции внутри страны (8). В наших условиях господ­ства монополий на многих рынках катализатором конкуренции могут и должны стать мелкие и средние предприятия. Уже сейчас этому сектору хозяйства в большей мере, чем крупному про­изводству, присуща рыночная модель поведения. По мере расширения он будет оказывать воз­растающее конкурентное воздействие на рынки рабочей силы, инвестиций, сырья и готовой продукции. Учитывая ключевое значение этого сектора в решении многих острейших проблем, необходимо ввести режим наибольшего благоприятствования для мелких и средних хозяйствен­ных структур. Этого, однако, не делается. Российский мелкий бизнес сталкивается в своей дея­тельности со множеством трудностей и преград. Главные среди них, судя по результатам обс­ледований, - тяжелое налоговое бремя, несовершенство законодательства, неблагоприятные условия получения кредитов, трудности в мобилизации стартового капитала и т. п. Мелких пред­принимателей душат коррупция и рэкет.

Нельзя сказать, что этот сектор совсем обойден вниманием со стороны государства: принимаются законы, программы, выпускаются указы, предусматривающие помощь и поддерж­ку. Однако, во многом они носят декларативный характер, не подкрепляются реальными мера­ми; не разработан организационно-хозяйственный механизм их реализации. В экономической политике государства насущно необходим поворот к нуждам этого сектора, отход, несмотря на мощное давление промышленного и аграрного лобби от традиционной ориентации на интересы крупного производства.

Таким образом, начавшиеся в хозяйстве России структурные преобразования соверша­ются в сложной обстановке, в условиях кризиса. Отраслевые и воспроизводственные пропорции меняются в основном в результате разных темпов падения объемов производства, отличаются неустойчивостью. Но уже наметились некоторые отчетливо выраженные структурные тенденции; по экономическому и социальному значению среди них выделяются расширение позиций сферы услуг и формирование мелкого и среднего производства. То есть в соответствии с потребностя­ми хозяйства в первую очередь возникают и быстро развиваются те звенья структуры, которые необходимы для реализации рыночных реформ и самого процесса реструктуризации.

Специфика структурной перестройки заключается в том, что на ее начальной стадии об­щая структура хозяйства меняется в значительной степени за счет формирования новых звеньев на периферии основной структуры, по внешнему контуру созданного ранее производственного аппарата. Изменения концентрируются преимущественно в сферах, где не требуются крупные инвестиции, в трудоемких отраслях и видах деятельности. В новых структурных звеньях более активно утверждаются рыночные отношения, хотя в целом их уровень остается недостаточным. Наиболее рыночными являются банковский сектор и другие услуги кредитно-финансовой систе­мы, мелкая розничная торговля, страховой и туристический бизнес и ряд других отраслей услуг.

Реструктуризация ранее созданного производства идет медленно, принимает болезнен­ные формы, сопровождается в ряде случаев ухудшением хозяйственных пропорций, утяжелени­ем структуры. Прогрессивные перемены осложняются здесь неэффективностью многих произ­водств, неопределенностью их перспектив, особенно отраслей военно-промышленного комплек­са.

Рассмотренные сдвиги - расширение позиций сферы услуг и мелкого и среднего произ­водства - с позиций рыночных реформ несомненно позитивны, однако их содержательное напо-

стр 62

лнение, функции новых структур далеко не всегда соответствуют стандартам рыночной эконо­мики, Общеизвестны драматические последствия для широких масс населения многочисленных афер строителей финансовых пирамид, а также непрофессионализма, просчетов и ошибок в деятельности руководства других финансовых и кредитных организаций. Неорганизованная ме­лкая розница, прежде всего «челночный» 6изнвс, хотя и выполняет в современных условиях по­лезные для общества функции, часто принимает примитивные формы; их следует рассматривать в качестве временного явления и вводить в цивилизованное русло. Точно также мелкий бизнес в России организуется и действует по более упрощенной модели, нежели в рыночных странах, по преимуществу автономно и изолированно. В развитой же рыночной экономике мелкие фирмы в своей массе тесно интегрируются с крупным производством: в промышленности широко практи­куются кооперационные связи между ними, в торговле и услугах - различного рода контрактные отношения. Такого рода кооперация взаимовыгодна для партнеров: с одной стороны, повыша­ется устойчивость мелких предпринимателей, с другой - эффективность их крупных контраген­тов с соответствующими позитивными последствиями для всего хозяйства и общества. Российс­кие крупные предприятия не проявляют пока интереса к сотрудничеству с мелкими структурами, хотя оно способствовало бы решению их проблем. В отличие от зарубежных стран, где для ме­лкого бизнеса характерна узкая специализация, обеспечивающая их эффективность и конкуре­нтоспособность, мелкий бизнес в России широко диверсифицирует сферу деятельности с тем, чтобы, учитывая конъюнктуру, оперативно перемещаться на более выгодные рынки, которых в стране недавнего всеобщего дефицита вполне достаточно, снимая с них «сливки». Отсюда и не­устойчивость складывающихся отраслевых пропорций.

Реструктуризация идет во всех странах бывшей социалистической системы и бывшего СССР, но при существенных различиях в темпах и направлениях. В большинстве стран Цент­ральной и Восточной Европы и в странах Балтии она осуществляется быстрее и успешнее, чем в России. Сказываются различия между этими странами и Россией в масштабах хозяйства, степе­ни деформации его структуры, в частности, в размерах ВПК, продолжительности и глубине па­дения производства. Немаловажное значение имеют и более длительный в ряде стран предшес­твующий опыт реформирования, и более высокое качество человеческого капитала, в том числе не до конца утраченные в социалистический период навыки предпринимательства и хозяйствен­ной инициативы, а также уровень культуры в обществе и настрой населения на реформы и пе­ремены. При этом во всех странах четко выражен сдвиг в направлении сферы услуг и мелкого предпринимательства. По-видимому, это насущно необходимая для хозяйства и сравнительно более легко реализуемая форма реструктуризации в переходный период. Некоторые страны добились в этом отношении крупных успехов: по соотношению в хозяйстве крупного, среднего и мелкого производства Чехия и Венгрия уже вышли на уровень Австрии.

В большинстве реформируемых стран процесс реструктуризации хозяйства проходит на­чальный этап. Впереди намного более сложные задачи преобразования созданного ранее произ­водственного аппарата. По всей вероятности, структурная перестройка займет длительный пе­риод времени, особенно в России с ее громоздкой, высококапиталоемкой структурой. Даже в восточных землях Германии, где хозяйственные пропорции были более близкими к рыночным, чем в России, при массированных вливаниях инвестиций и многоплановой научно-технической, информационной, организационной и т. п. поддержке со стороны государства, завершение кар­динальной перестройки ожидается не ранее начала следующего века.

СНОСКИ:

1. Рассчитано по: «Российский статистический ежегодник 1994». Москва 1994 г. с. 286; «Статистическое обозрение», Москва 1995 г. N7, с. 44, 45.

2. «Финансовые известия», 26. 04. 1996 г.

3. «Статистическое обозрение», 1995 г. N 6, с. 21; N 7, с. 10.

4. «Российский статистический ежегодник, 1994 г. «, с. 61.

5. Рассчитано по: «Российский статистический ежегодник, 1994», с. 242-245; «National Accounts, 1974-1991»,

paris 1993, pp. 56, 239, 267, 541.

6. «Российский статистический ежегодник, 1994», c. 61 Survey of Current Business», August 1993, p. 91.

7. «Финансовые известия» 5. 03. 1996г. 6. См. например, Портер М. «Международная конкуренция: конкурентные преимущества стран». Москва

1993 г.

стр 63

K. P. ГОНЧАР

РЕФОРМЫ В ОБОРОННОМ КОМПЛЕКСЕ

Ход реформ в оборонном комплексе принес немало сюрпризов и опроверг многие прог­нозы, особенно в части ожидания особенного противодействия переменам и организованного лоббирования экономических интересов ВПК. Есть все основания полагать, что за последние четыре годы некогда относительно монолитное образование оборонного комплекса претерпело серьезные структурные и институциональные перемены, в сущности перестав быть единым инс­титутом с общими интересами и сходным вектором развития. Более того, лоббистские возмож­ности ВПК оказались гораздо ниже ожидаемых, что особенно проявилось в структуре новых инвестиций, явно перераспределенных в пользу топливно-энергетического комплекса.

В дальнейшем мы покажем, что резкое сокращение производства и НИОКР в оборонных отраслях, различная динамика спада в отдельных секторах, перспективы восстановления эконо­мического роста особенно в экспортно-ориентированных сегментах рынка, наконец стартовав­шие структурные реформы, равно как и резкий рост конкуренции как на традиционных, так и на новых для оборонки рынках, привели к тому, что военная промышленность не мажет быть описана как однозначно депрессионная отрасль. Скорее она представляет собой затейливое сочетание безнадежных предприятий; кризисных компаний с перспективой восстановления рос­та и небольшой группы предприятий, довольно агрессивно расширяющих свой капитал, рыноч­ную нишу и зону экономического и политического влияния. К числу парадоксов можно отнести и тот факт, что конверсия в ее классическом понимании (как замещение рынков) оказалась ма­лопригодной стратегией в условиях всеобъемлющего спада: нередко случается что потеря во­енного заказа приводит к резкому сокращению гражданского производства на предприятии. Как оказалось, в условиях низких серий как гражданского так и военного производств оборон­ное предприятие гораздо более чувствительно к экономике масштабов производства и потере оборотного капитала, чем к чисто арифметическому сочетанию военного и гражданского рыно­чного спроса.

1. Сокращение ВПК

Одно обстоятельство не вызывает сомнений: произошло резкое сокращение оборонного комплекса. Как видно из таблицы 1, доля оборонных расходов в ВНП снизилась вдвое, причем реальное наполнение оставшихся 4% ВНП продолжает падать вместе с падением ВНП. Некото­рый рост доли военных расходов в государственных расходах свидетельствует скорее об общем относительном снижении объема средств, перераспределяемых через федеральный бюджет, чем о реальной тенденции роста. В те же годы произошло радикальное изменение структуры военного бюджета: резкий рост финансирования содержания вооруженных сил и сокращение инвестиционных статей (закупок вооружений, НИОКР). С другой стороны, нельзя не сказать, что паравоенные расходы (в том числе, на содержание пограничных и внутренних войск) сущест­венно корректируют тенденцию развития расходов на оборону, если последнюю понимать как расходы на содержание и оснащение вооруженных людей, а не только вооруженных сил.

Такое падение расходов наряду с резким сокращением спроса на гражданскую наукое­мкую и иную продукцию оборонного комплекса и острый инвестиционный кризис привели к значительному сокращению производства и занятости в оборонном комплексе. Следует отме­тить, что масштабы падения стали неожиданностью. Конечно, не трудно было предположить, что изменение относительных цен в наибольшей степени скажется на субсидированных, энерго­емких и наукоемких производствах, которые и составляют основу оборонного комплекса. Од­нако, падение военного производства в оборонном комплексе в 5 раз за 4 года и гражданского - в 2 раза за те же годы (см. таблицу 2) трудно объяснить только последствиями шоков либера­лизации экономики. Среди других возможных факторов падения можно назвать относительные размеры, зависимость от экономики масштабов производства, особенную уязвимость к росту материальных затрат. Похоже, что именно оборонные отрасли оказались в депрессионной ста­дии кризиса раньше и глубже, чем производства низких переделов, быстро переориентировав­шиеся на спрос внешнего потребителя.

стр 64

Таблица 1. Динамика относительных показателей военного бюджета

1989

1990

1991

1992

1993

1994

1995

Доля военных расхо-дов в ВНП

8. 0

6. 9

•

4. 0

4. 4

4. 1

-

Доля военных расхо-дов в госбюджете

15. 6

13. 5

-

21. 6

12. 6

21. 0

19. 6

Рассчитано на основе официальной статистики бюджетных планов, за исключением 1989 и 1993 гг. Для которых приведены реально произведенные расходы. Данные за 1989 г. отно­сятся к СССР, где по оценкам, 80% инвестиционных расходов приходилось на Россию.

Таблица 2. Динамика спада военного и гражданского производств

в оборонном комплексе в 1991 - 1995 гг.

1991

1992

1993

1994

1995

Оборонный комплекс

100

82

69

45

39

Военное производство

100

62

43

26

20

Гражданское производство

100

93

83

56

50

Рассчитано на основе данных статистического ежеквартально сборника «Россия» Центра экономической конъюнктуры при Правительстве РФ за 1992-1996 гг.

Структурные слабости оборонной промышленности (чрезмерная вертикальная интегра­ция при одновременном разделении научных и промышленных предприятий; невывод откровен­но убыточных компаний из экономической деятельности; недостатки иерархического корпора­тивного управления предприятий, структурированных по принципу самодостаточности скорее функциональных, чем ориентированных на продукт подразделений) определили невосприимчи­вость большинства оборонных предприятий к сигналам спроса и цен на рынке факторов произ­водства. В результате, даже те небольшие инвестиции, которые были направлены в оборонный комплекс в последние годы, часто оказывались неэффективными и не достигали ожидаемого результата.

Что же стоит за приведенными цифрами? Как минимум, многократное превышение ре­альных объемов производства над размерами производственных мощностей. Так, при оценива­емых производственных мощностях авиапромышленности, рассчитанной на производство около 1500 самолетов различных типов в год, (((Данные, приведенные на семинаре по конверсии оборонозависимых регионов, организованном в г. Жуковском в ноябре 1994 г. ОЭСР.))) в 1994 г. было вылущено 138 гражданских самолетов, а в первые 6 месяцев 1995 г. - 37 гражданских самолетов (((«Россия - 1995. Экономическая конъюнктура», выпуск 3, стр. 105. Публикация Центра экономической конъюнктуры при правительстве РФ.))). Заметим, что это - в одной из наи­более конкурентоспособных отраслей, где конверсия по крайней мере не предполагала межот­раслевого перелива капитала.

стр 65

Структура новых инвестиций в основные фонды по экономическим комплексам 1991-1994 в %. текущие цены

Таблица 3.

1991

1992

1993

Янв. - июнь 1994

Новые инвестиции в основные фонды, всего

100. 0

100. 0

100. 0

100. 0

Топливно-энергетический комплекс

17. 2

23. 2

21. 7

18. 9

Металлургический комплекс

3. 5

4. 6

4. 1

3. 4

Химический и лесной комплекс

3. 9

4. 1

2. 7

1. 8

Машиностроительный комплекс

3. 5

2. 8

2. 8

3. 9

Оборонный комплекс

3. 5

2. 0

1. 3 н. д. Строительный комплекс5. 2

4. 3

2. 7

2. 4 Транспорт и связь 8. 06. 6

7. 8

10. 8

Агропромышленный комплекс

18. 7

16. 5

12. 6

n. a

Социальный комплекс

31. 4

34. 5

40. 4

n. a

Прочее

5. 1

1. 4

3. 9

n. a

Абсолютная величина новых инвестиций в основной капитал в миллиардах рублей

210. 5

2670. 2

25235. 0

34392. 6

Источник: Le Houerou, Philippe H. (1995), Investment policy in Russia, Studies of Economies in Transition, The World Bank, р. б2, на основе данных, предоставленных Российским Министерс­твом экономики и Госкомстатом.

К сожалению, мы не располагаем надежными данными об абсолютных стоимостных или физических характеристиках производства в оборонном комплексе, равно как и о вкладе обо­ронного комплекса в общее падение промышленного производства и ВНП. Очень приблизитель­но, учитывая большой разрыв между динамикой производства и занятости, такую оценку можно дать только исходя из динамики численности занятых. Наш анализ показал, что оборонный комплекс, объединяя около 18% всей промышленной занятости в тоже время стал источником перемещения около 40% всей высвобожденной из промышленности рабочей силы. Не рискуя экстраполировать эти данные на стоимостные показатели производства, отметим все-таки, что с большой степенью вероятности можно отметить следующую тенденцию: вклад оборонного ком­плекса в падение промышленного производства как минимум вдвое превышает его долю в про­мышленном производстве. (((Бывший председатель Госкомоборонпрома (ныне - Министерства оборонных отраслей промышленности) В. Глухих в одном из интервью сказал, что оборонный комплекс (без атомной промышленности) производит 8% общего объема промышленного производства в России. Эта цифра вызывает у нас сомнения, хотя бы в силу слишком большого разрыва с долей оборонки в промышленной занятости, что заставляет сделать нереальное предположение о чрезмерном отставании оборонных отраслей в производительности труда или сверхвысокой латеитной безработице в оборонке. Предположение нереально в силу уже указанной относительно высокой корреляции между динамикой занятости и производства в военной промышленности (которая в текстильной промышленности, например, вообще отрицательна).))) Учитывая, что индекс корреляции между динамикой занятости и производства в оборонных отраслях неожиданно оказался гораздо выше, чем в среднем по промышленности, предлагаемый вывод представляется вполне правомерным.

Анализ данных таблицы 3 показывает, что в иерархии так называемых экономических комплексов оборонный комплекс резко снизил свое значение по показателю новых инвестиций в основные фонды. Это во многом объясняет и падение гражданского производства в оборонке и неуспехи конверсии, которая по общему признанию по своей сути все-таки инвестиционный, а не технологический или социальный процесс, как это может показаться, читая законодательные акты и правительственные постановления об оборонном комплексе. Надежды на использование универсального оборудования, высвобожденного в результате сокращения оборонного заказа, для налаживания гражданского производства, оказались наивными. Не говоря о том, что предварительные оценки технического уровня этого оборудования были сильно преувеличены. Более того, с 1988 года - последнего года действительно крупных инвестиционных затрат в машиност­роении, прошло уже 8 лет - половина срока полной амортизации. Так что можно с большой до­лей вероятности предположить, что возможности прямой конверсии оборудования, используе-

стр 66

мого в оборонной промышленности, исчерпаны хотя бы по технологическим соображениям, и дальнейшее развитие конверсии скорее всего пойдет в направлении создания производственных мощностей нового технологического уровня.

2 Сегментация

Если для всех отраслей оборонного комплекса сокращение военных закупок, кризис спроса и государственного финансирования стали общим явлением, то последствия этих шоков в разной степени отразились на показателях экономического развития отдельных секторов обо­ронной промышленности. Есть основания говорить о существенной сегментации в развитии обо­ронного комплекса, появлении лидеров и аутсайдеров даже на отраслевом уровне, не говоря уже о микроуровне.

Таблица 4.

Динамика производства и занятости в оборонном комплексе

Отрасль

Производство в 1995 в % от 1991

Занятость в 1995 в % от1991

Доля военного про­изводства в общем производстве

Оборонный комплекс всего

38. 5

57. 2

37. 3

Авиационная

31. 0

60. 6

33. 2

Судостроение

58. 0

60. 6

37. 9

Радио

33. 5

49. 0

42. 7

Связь

21. 3

46. 8

34. 7

Электроника

21. 9

43. 6

64. 1

Пром-ть вооружений

33. 7

62. 6

нет данных

Боеприпасы и специ­альная химия

29. 0

55. 8

нет данных

Космическая

57. 8

55. 9

нет данных

Атомная

82. 4

84. 0

нет данных

Рассчитано автором на основе данных статистического сборника «Россия» за 1992-1996 годы. Доля военного производства в общем производстве получена в результате обследования 700 предприятий оборонного комплекса Госкомстатом (Отчет о конверсии военного производс­тва, Госкомстат, 1995).

Таблица 4 показывает, что наибольший слад производства произошел в электронике, промышленности средств связи и авиастроении, которые испытали 3-5 кратное падение произ­водства за четыре года. Такие итоги оказались довольно неожиданными, хотя бы в силу двой­ного характера используемых технологий и оборудования и огромного накопленного потенциа­ла неудовлетворенного спроса на потребительские товары длительного пользования, которые традиционно производились этими отраслями. Более благополучны судостроение и атомная промышленность, которые по итогам 1995 года показали даже некоторый экономический рост. Есть признаки стабилизации в космической промышленности. Занятость во всех отраслях сни­зилась меньше, чем производство, причем разрыв больше всего как раз в наиболее депрессионных отраслях, накопивших большой потенциал скрытой безработицы.

Интересно, что уровень милитаризации отрасли оказывается фактором далеко не первого порядка (так, наибольшая доля военного производства в общем объеме производства наб­людается в наиболее депрессивной - электронной - промышленности, невоенная часть которой стала жертвой жесткой конкуренции с дешевой качественной импортной электроникой). Это свидетельствует о том, что после 1992 года кризис оборонки гораздо в большей степени объяс­няется шоками макроэкономической природы, чем факторами динамики нестабильного и плохо финансируемого военного спроса.

Каковы же причины подобной сегментации? Почему высокотехнологичные отрасли под­вержены кризису больше, чем среднетехнологичные, в которых по определению падение воен­ного спроса на «железки» должно было бы в большей степени сказаться на динамике произ­водства и занятости? Одно из возможных объяснений заключается в том, что в условиях деп-

стр 67

рессионного внутреннего рынка решающими факторами относительного успеха в приспособле­нии к шокам рыночных реформ стала возможность реализации конкурентных преимуществ на внешнем рынке, доступ к ограниченным источникам государственного финансирования (((Нельзя не отметить существенные изменения в порядке размещения государственных военных зака­зов, которые, в отличие от прошлых лет, подверглись сильной концентрации на относительно неболь­шом числе критически важных для национальной безопасности предприятий. Передача функций контрактования из Министерства оборонной промышленности в Минобороны привела к тому, что последнее фактически стало министерством военной промышленности, а первое - министерством конверсии невос­требованных военными оборонных предприятий и держателем государственного пакета акций привати­зированных оборонных предприятий.))) и пре­ференциальным льготам или возможности поставок инвестиционного оборудования в отрасли, защищенные государственным спросом. И лишь с недавних пор несовершенный российский ры­нок стал реагировать на подвижки в качестве корпоративного управления, дав шанс сильным командам менеджеров изменить тенденцию слада на отдельных предприятиях даже в самых депрессионных отраслях.

Показательно в этом отношении изменение роли экспорта оружия как стратегии выжи­вания и развития. Не секрет, что завышенные оценки экспортных возможностей большинства оборонных предприятий привели к большим потерям, особенно в 1992-1993 гг., когда огромные накопленные резервы и оборотные средства были растрачены на производство оружия на экс­порт без подписанных контрактов и оплаченных счетов. Урок обошелся дорого, однако сегодня можно говорить о значительной инвестиционной роли экспорта военной техники для небольшо­го числа элитных оборонных предприятий, которые, как правило используют доходы для активной реструктуризации, инвестирования в оборонные НИОКР, и в конверсионные проекты.

Повторим, что такая стратегия оказалась пригодной для узкой группы суперзвезд с дав­но устоявшейся репутацией и связями на международной рынке оружия. Для большинства этот рынок недоступен и в силу принципиального изменения его характера (рынок покупателя), и в силу низкой конкурентоспособности техники, и отсутствия достаточно квалифицированных кад­ров для работы с внешними заказчиками.

3. Консолидация

Бедой оборонного комплекса все последние года было отсутствие структурных реформ. Стремление «сохранить» оборонку в прежнем объеме и форме, в прежней системе взаимоотно­шений субподрядчиков и заказчиков, на неком нерыночном острове, привело к тому, что обо­ронный комплекс больше других секторов пострадал от трагического сочетания ошибок несо­вершенного рынка и слабого правительства.

Однако с 1995 года появились признаки того, что понимание необходимости структур­ных перемен как на отраслевом, так и на микроуровне стало господствующей политикой. Рис­куя несколько упростить ситуацию, отметим, что в самом общем виде реструктуризация обо­ронного комплекса происходит «сверху» и «снизу», причем успешные коллизии получились как раз в тех случаях, когда интересы и цели тех и других совладали.

Проблемой структурных реформ «сверху» стало то обстоятельство, что в общем-то нев­редные идеи (создание федеральных научных центров, унитарных предприятий и акциониро­ванных компаний как трех основных элементов новой стрехзвенной структуры оборонного ком­плекса) не были поддержаны достаточным финансированием и задержались на концептуальной фазе. Так, из планировавшихся 500 унитарных (казенных) предприятий такой статус пока полу­чило только одно предприятие. И это хорошо, потому что честно, поскольку средств для подде­ржания статуса унитарных военных предприятий в более или менее значительном числе просто нет. Менее честно поступили с федеральными научными центрами (более 40 на конец 1995 г.), которые, получив такой статус, потеряли значительную часть предпринимательской свободы в коммерческой деятельности, однако не приобрели обещанного финансирования и льгот. Так же плачевно обстоит дело с управлением государственным пакетом у акционированных предприя­тий, для которого у департаментов Министерства оборонной промышленности нет не только средств, но и достаточно квалифицированных кадров.

В то же время нельзя не отметить, что хотя бы на концептуальном уровне экономичес­кая и структурная политика в отношении оборонного комплекса стала гораздо более взвешен­ной. Новая программа конверсии отошла от принципа ничем не подкрепленных деклараций о намерениях, характерного для всех прежних программ. Военные власти всерьез говорят о нео­бходимости концентрации военного заказа, прекращения дублирования, стандартизации. Таким

стр 68

образом, можно говорить что нас ожидает реальная оптимизация военной части оборонного комплекса, ориентированного на реально оплачиваемый военный спрос и связанная с этим структурная перестройка.

Некоторые практические шаги в направлении консолидации в авиапромышленности уже сделаны. Речь идет, например, о беспрецедентном слиянии (вернее - агрессивном поглощении) Московским авиационно-промышленным объединением МАПО сначала конструкторского бюро МиГ, а затем еще двенадцати предприятий, в результате чего оформляется крупный вертикально интегрированный концерн полного инновационного цикла, ориентированный прежде всего на внешний рынок. Интересно, что среди поглощенных предприятий 9 имеют промышленный про­филь и 4 занимаются НИОКРами. Более того, концерн вышел за рамки самолетостроительной отрасли и включил ключевые фирмы вертолетостроения (Камов и Климов). Этот случай можно отнести к числу примеров инициированной снизу реструктуризации, однако при активном учас­тии и поощрении государства.

Реструктуризация и связанный с ней передел сфер влияния, собственности, заказов, ко­нечно, не мог не вызвать обострение конкуренции на отраслевом и корпоративном уровнях. Нельзя сказать, что отношения в оборонном комплексе советского периода обходились без ко­нкуренции: известно немало примеров острого соперничества КБ и генеральных конструкторов за принятие на вооружение и развертывание полномасштабного производства дублирующих си­стем и видов военной техники. Однако в настоящее время конкурентная борьба приобрела новые, гораздо более жесткие формы, да и предмет соперничества чаще всего определяет само выживание предприятия, а не просто получение наград к празднику. Причем даже короткая реформенная история уже дала примеры межотраслей конкуренции за крупные сделки (достаточно упомянуть, например, борьбу вокруг сделки по продаже ракетных двигателей в США между самарским авиационным предприятием «Двигатели НК» и подмосковной космичес­кой «Энергомаш»), внутриотраслевой (особенно острой в авиапромышленности, в которой идет процесс сокращения числа генеральных подрядчиков, ассоциированных чаще всего с опреде­ленным типом военного или гражданского самолета); а также конкуренции между оборонными и гражданскими предприятиями на нетрадиционных для оборонки рынках (речь чаще всего идет о ценовом и технологическом вытеснении традиционных производителей).

4. Приватизация (((По данным на конец 1995 г. из 2000 предприятий оборонного комплекса акционировано 1100, в том числе на 700 предприятиях сохранен государственный пакет акций. 430 предприятий (в основном зани­мающихся НИОКР, а также практически все подчиненные Миноборонпрому ракетно-космические предп­риятия) включены в запретительный список. Интересно, что число предприятий, желающих покинуть этот список, почти уравновешивается числом компаний, которые хотели бы туда попасть, да и сами принципы и критерии составления этих списков не слишком формализованы и могут быть предметом торга.)))

Серия скандалов вокруг приватизации оборонных предприятий обострило внимание об­щества к этой проблеме, причем к некоторых публикациях говорят об остановке приватизации в оборонной промышленности или даже ревизии приватизационных актов на ряде предприятий. Предметом споров стали запретительные списки, залоговые аукционы, факты рыночной недоо­ценки акций, а также приватизация стратегически важных компаний, которые продолжают учас­твовать в выполнении военных программ. В арбитражных судах находятся споры по сделкам с НПО «Энергия», КБ Сухого, Туполевском комплексе и многими другими предприятиями.

Однако есть все основания предположить, что указанные причины споров носят лишь внешний характер, и настоящие проблемы с приватизацией оборонных предприятий в принци­пе сходны с проблемами и противоречиями приватизационной стратегии и программы вообще. Главное в том, что не были достигнуты ожидавшиеся результаты, прежде всего в отношении обеспечения доступа к инвестиционному капиталу и улучшения качества корпоративного управ­ления* Приватизация не стала залогом рыночного успеха, да и не могла стать, если учесть, что фондовый рынок в принципе пока не может быть инструментом привлечения эффективного ин­вестора.

Акционированные оборонные предприятия в той же мере, что и гражданские, демонст­рируют враждебность к сторонним акционерам (аргументируя такую политику в том числе опас­ностью доступа криминального капитала к стратегически важным производствам и угрозой раз­рыва технологических цепочек). Однако при всей серьезности приведенных аргументов, нередко

стр 69

они лишь прикрывают стремление менеджеров сохранить свою власть, которая неизбежно пе­рестает быть неограниченной на акционированном предприятии.

Суммируя сказанное, отметим, что реформы в оборонном комплексе несомненно сдви­нулись с того тупикового пути, который преобладал в первые годы провозглашения конверси­онной политики. Начало оптимизации военной части оборонки и уроки, полученные в ходе ре­форм директорами наиболее активной части предприятий, наряду с возможностями, которые может дать формирующийся финансовый и фондовый рынки и создаваемая система имущественного и корпоративного права в условиях относительной стабилизации экономики, дает на­дежду на восстановление экономического роста хотя бы в той части оборонной промышленнос­ти и науки, которые ориентированы на ликвидные военные и гражданские рынки.

ИВАНОВА Н. И.

НАУКА И ТЕХНИЧЕСКИЙ ПРОГРЕСС В ПЕРЕХОДНОЙ ЭКОНОМИКЕ

(((Исследования по данной теме поддержаны Российским Гуманитарным Научным Фондом, грант N 743 от 9. 04. 1996 г.)))

Изучение технического прогресса является одним из центральных направлений западной экономической науки. Из описанных в основном докладе течений современной теории ею зани­маются как представители «мейнстрима» - неоклассической школы, так и «альтернативы» - эво­люционисты и компаративисты. Достаточно сослаться на работы нобелевского уровня: Р. Солоу по оценке роли технического прогресса в обеспечении экономического роста, и их развитие в самое последнее время представителями «новой теории роста» П. Ромером и Р. Лукасом, прод­винувших гипотезу об эндогенном характере важнейших научно-технических нововведений. В этом же ряду - классическая работа Э. Денисона о причинах страновых различий в темпах эко­номического роста, в которой сделан вывод о решающей роли затрат на науку и образование. Р. Нельсон, один их основоположников эволюционной теории экономического развития, веду­щей свое происхождение от концепций Шумпетера, опирался при создании теории на собствен­ный богатый опыт изучения экономики научно-технического прогресса, считая именно ее цент­ральной в современной политэкономии капитализма.

Наиболее важны для освещения проблем переходной экономики следующие общие по­ложения современной экономической теории, принимаемые представителями разных школ.

Во-первых, экономическую ценность научных исследований трудно предсказать и не ме­нее трудно - судить о ней в ретроспективе. Экономические блага, принесенные научными отк­рытиями и изобретениями, могут реализоваться очень быстро, а могут, что случается чаще, ос­таваться долгое время невостребованными и нереализованными с экономической точки зрения. Чем ближе научные исследования к границам познания, тем более неопределенным становится их экономический результат.

Во-вторых, реализация экономической ренты (прибыли) даже от коммерчески прибыль­ных результатов исследований возможна лишь в той степени, в какой могут быть юридически защищены и экономически обеспечены авторские права на научное открытие. Эта проблема, решаемая чаще всего с помощью патентов и авторских прав, дает изобретателям и новаторам лишь ограниченные возможности получения доходов. Так, в корпорациях индивидуальный изо­бретатель или исследователь неизбежно отдает все или часть прав своей компании. В фундаме­нтальных исследованиях, результаты которых обычно не патентуются, а публикуются открыто, часто бывает сложно установить приоритет какого-либо исследователя в сравнении с его колле­гами, тем более что исследования в одной области ведут обычно несколько групп ученых. Та­ким образом неопределенная и часто нереализованная индивидуальная прибыль от научного открытия неизбежно меньше той значительной общественной отдачи, которую приносят откры­тия и радикальные нововведения. Этот факт можно считать доказанным теоретически и эмпири­чески, на многочисленных примерах (от пенициллина до ксерокса).

Из различия между индивидуальной и общественной отдачей затрат на научные исследо­вания вытекает третье принципиальное положение экономики науки - о неспособности рынка (market failure) обеспечить адекватное вложение ресурсов в науку, т. е. о том, что рынок, в от­сутствие специальных стимулов, в принципе не может гарантировать оптимальный или социаль-

стр 70

но приемлемый уровень научных расходов (underinvestment in R&D). Именно этот аргумент яв­ляется центральным в экономическом обосновании государственного регулирования сферы научных исследований в последние 40 лет.

На практике реализуются три основные схемы преодоления государством указанной «слабости» рыночного механизма.

(1) Прямое участие государства в производстве знаний путем организации государствен­ных лабораторий, находящихся на бюджетном финансировании и бесплатно предоставляющих полученные знания широкому кругу потенциальных пользователей. Такими были практически все без исключения научные организации в СССР. В США и других развитых странах к ним можно отнести крупные национальные лаборатории, связанные с решением проблем обороны, энергетики, здравоохранения, а также сельскохозяйственные лаборатории и опытные станции. В данном случав и объемы и структура расходов на производство знаний являются непосредст­венным результатом государственной политики.

(2) Предоставление безвозмездных субсидий на проведение фундаментальных научных исследований ученым, находящимся вне государственных лабораторий - в основном в универси­тетах. Условием получения субсидий является полная отчетность о ходе исследований, открытая публикация всех полученных результатов, т. е. отказ от особых прав на полученное знание.

(3) Обеспечение благоприятных условий для частного производства научных знаний и технологий - предоставление патентов и авторских прав, налоговых и амортизационных льгот и привилегий частному бизнесу, вкладывающему средства в научные исследования.

Хотя специфика отношений покулатель-продавец на рынке новых знаний и других информационных продуктов не позволяет вполне эффективно, с точки зрения ряда экономистов, ис­пользовать эти инструменты, их применение в течение более чем 200 лет дает в целом благоп­риятные экономические результаты.

Первые две схемы очень близки друг другу в смысле источника ресурсов и характера научной продукции, являющейся преимущественно общественным благом. Это та часть Науки, которая увеличивает общий фонд знаний. По третьей схеме работает преимущественно Техно­логия, т. е. осуществляются прикладные исследования и разработки в частном секторе. Этот се­ктор нацелен на создание ренты, которая может быть извлечена из владения (или права ис­пользования) частного по характеру создания и использования знания. Каждый сектор имеет собственную организацию и мотивацию занятых, соответствующую характеру и целям научной деятельности. Таким образом общество одновременно обеспечивает как бы два научных сообщества, имеющих разные функциональные характеристики, существующих параллельно, но, бе­зусловно, неразрывно связанных между собой и взаимозависимых: рыночную и общественную, огосударствленную. Действительно эффективное размещение ресурсов в производство ис­пользование знаний в современной экономике требует наличия непременно этих двух сфер, ка­ждой со своими функциями и целями, в состоянии динамического равновесия.

Хорошо согласуясь с указанными теоретическими положениями, практический опыт раз­витых стран устанавливает пределы государственного регулирования научно-технической дея­тельности, показывает приемлемое соотношение механизмов рациональности и спонтанности, «плана» и «рынка». С одной стороны, конкуренция товаропроизводителей на локальных, нацио­нальных и глобальных рынках создает благоприятную для технического прогресса среду, пос­кольку создание и реализация технологической ренты является в условиях насыщенного спроса чуть ли не единственной основой долгосрочного устойчивого роста. Конкурирующие компании вынуждены брать на себя высокий экономический риск, связанный с реализацией дорогостоя­щих инновационных проектов. При этом действие цен, прибылей и других стоимостных катего­рий как объективных экономических реальностей рынка обеспечивают довольно эффективный самонастраивающийся механизм выявления существующих и перспективных потребностей, сбалансирования противоречивых интересов производителей и потребителей.

С другой стороны, высокая активность государства в финансировании науки, подготовке кадров, создании материальной и информационной структуры, а также в обеспечении налого­вых, амортизационных и других экономических привилегий для НТП в частном секторе, обеспе­чивает развитие сферы НИОКР и укрепление научного потенциала, и, вместе с тем, усовершенс­твует рыночный механизм создания, тиражирования и использования нововведений. Однако го­сударственное регулирование не может заменить рыночный механизм НТП, а отсутствие этого механизма в плановой экономике как раз и приводило к тому, что, по образному выражению Ю. Васильчука, «государство, проспавшее два этапа НТР, погибло».

Вместе с экономическими реформами в России и других постсоциалистических странах начался переход от полностью государственной, подчиненной политическим и идеологическим

стр 71

целям модели НТП, к смешанной государственно-частной, ориентированной как на достижение престижных национальных целей, так и на решение экономически обоснованных и социально значимых задач модели. Этот переход везде происходит исключительно болезненно, что связа­но как с особенностями развития этой сферы в плановой экономике, так и с собственно эконо­мическими сложностями переходного периода.

Статистические параметры трансформационного шока, который переживают наука и на­укоемкие отрасли России, а также других постсоциалистических стран и республик бывшего СССР, позволяют сделать вывод о том, что эта сфера пострадала серьезнее и жестче, чем эко­номика в целом или промышленное производство. Объемы российских НИОКР в сопоставимых ценах сократились за 1990-1994 гг. в 4 раза, а ВВП за этот период - примерно в 2 раза. В ре­зультате доля внутренних затрат на исследования и разработки в ВВП снизилась более чем вдвое с 2, 03% в 1990 г. до 0, 82% в 1994 (((«Наука России в цифрах: 1995 г. «Центр Исследований и статистики науки. Москва, 1996, стр. 36.))). В бюджетах 1995 - 1996 годов положение науки радикально не улучшено.

Численность занятых в науке и научном обслуживании за 90-е годы уменьшилась почти на 1 млн. человек, резко упали показатели набора и особенно выпуска аспирантов, практически прекратился приток в отечественную науку талантливой молодежи, возникла угроза прерывания преемственности в лучших научных школах.

Эти процессы трудно считать нормальной экономической реакцией на происходящие из­менения модели развития, но единой точки зрения по оценке состояния дел в этой области нет. К настоящему времени можно указать на два полярных подхода, оптимистический, часто при­сутствующий в официальных правительственных оценках, и пессимистический, принадлежащий лидерам экономической оппозиции и части ученых.

Наиболее оптимистическая оценка заключается в том, что за четыре года реформ прои­зошли крупные структурные перемены в содержании и характере научно-технической деятель­ности, выразившиеся в сокращении ее масштабов в соответствии с реальными экономическими возможностями, в снижении доли оборонной составляющей, свидетельствующей об оздоровле­нии характера НИОКР, в завершении периода автаркии и переходе к интеграции в мировое на­учное сообщество и к новым жестким условиям конкуренции на рынках наукоемкой продукции, которые дисциплинируют отечественных производителей и дадут новые стимулы НТП.

Противоположная пессимистическая оценка результатов трансформационного шока в сфере НИОКР и инновационной системе заключается в выводе о разрушении российской науки, близком к коллапсу состоянии ведущих исследовательских учреждений и научных школ из-за недостаточности государственного финансирования и «утечки умов» за границу и в коммерчес­кие структуры. Сокращение оборонного сектора НИОКР оценивается как сугубо негативный процесс, катализатор «деиндустриализации» и деградации наукоемких отраслей. Интеграция в мировое научное сообщество рассматривается как признак утраты самостоятельности научных школ, и стремление отдельных ученых обогатиться путем «дешевой распродажи» интеллектуальной собственности. Жесткие условия конкуренции на мировых рынках - как стремление не допустить туда высокие технологии России, а деятельность ТНК в России - как начало ее коло­низации.

На мой взгляд, более реалистичным представляется вывод о закономерности глубокого переходного кризиса российской науки и ее наукоемких отраслей, о появлении признаков фо­рмирования в России новой инновационной системы, отвечающей современным социально-экономическим условиям и задачам на перспективу. Созидательный процесс, в отличие от разрушительного, идет медленно и его результирующий вектор пока не ясен, многие положитель­ные изменения в научной политике государства запоздали, что создает угрозу сохранения нес­табильности и неуверенности на ближайшую и среднесрочную перспективу.

Рассмотрим некоторые новые явления и тенденции, наметившиеся или уже достаточно прочно закрепившиеся в российской инновационной системе, и свидетельствующие о ее движе­нии к новой модели.

Во-первых, произошли большие изменения в структуре и способах финансирования НИОКР. По последним имеющимся у нас данным (на 1994 г.), прямое госбюджетное финанси­рование этой сферы составляет 61%, а остальные расходы покрываются из средств: предпри­нимательского сектора (19, 9), внебюджетных фондов (6, 3), собственных средств научных орга­низаций (10, 5), иностранных источников (2, 0), средств высших учебных заведений (0, 2) и част­ных бесприбыльных организаций (0, 1). Снижение доли прямой госбюджетной поддержки (еще в 1991-1992 гг. она превышала 90%) в принципе соответствует мировым тенденциям, а новое для

стр 72

России становление альтернативных источников финансирования является, на мой взгляд, очень важным позитивным моментом. Плюрализм и относительная независимость источников финан­сирования науки и нововведений - исключительно важный признак инновационной системы но­вого типа. Из источников средств нового типа можно назвать Российский фонд фундаментальных исследований и Российский гуманитарный научный фонд, предоставляющие гранты на инициативные научные проекты по итогам конкурсов с экспертной процедурой оценки. В их дея­тельности важен не только принцип открытого конкурса ученых в национальном масштабе, впе­рвые реализованный в России на постоянной и достаточно массовой основе, но и возможность получения новых критериев для оценки деятельности отдельных ученых и научных организаций.

Во-вторых, проявляются чисто рыночные тенденции в инновационной деятельности пред­приятий и организаций различных отраслей: развитие малых инновационных предприятий, быс­трое техническое переоснащение в некоторых финансово благополучных сегментах экономики (прежде всего в банках, многие из которых оснащены по последнему слову техники), рост меж­дународной кооперации многих отечественных производителей.

Малые инновационные предприятия в настоящее время действуют в сфере разработки программных продуктов, лазерной техники, проведении маркетинговых исследований, в области «улучшающих» нововведений, т. е. занятых модернизацией продукции, производимой крупными предприятиями и имеющей хорошие рыночные перспективы. Малые предприятия, созданные специалистами вокруг и внутри научно-исследовательских институтов или крупных НПО, зани­маются как исследованиями, прикладными или фундаментальными в зависимости от текущих потребностей, так и разработками и даже производством, эволюция малых предприятий, форми­рование которых началось на первых этапах реформы, идет в двух направлениях: одни из них, активно включившиеся в посредническую или торгово-финансовую деятельность, отказываются от научно-производственной активности, другие делают ставку именно на нее. Сейчас, когда операции купли-продажи и финансовые спекуляции на валютных рынках не дают высокой до­ходности, есть основания считать, что инновационная деятельность будет становиться все более привлекательной областью применения сил квалифицированных специалистов и ученых по разным причинам покинувших науку или наукоемкие производства. Повышение степени открытос­ти, международной кооперации в сфере НИОКР можно рассматривать как один из важнейших признаков ее реорганизации. Ни одна страна мира, включая самые богатые, не осваивает весь спектр исследований и разработок по всем возможным направлениям. Ни одна крупная корпо­рация мира не полагается сейчас только на собственные исследовательские подразделения, ак­тивно привлекает разнообразные способы использования интеллектуального потенциала других компаний или университетов, мелкого бизнеса в национальных рамках и вне их. Автаркия науч­ного и технического развития России была в этом смысле исключением из общемировых тенде­нций, и именно она стала одной из причин повышенного интереса Запада в первые годы рефо­рмы к созданным у нас научно-техническим заделам, во многих случаях оказавшихся уникальными, не имеющими аналогов. Сейчас, когда «первое знакомство» уже состоялось, каждая из сторон получила свою порцию приятных неожиданностей и разочарований, выявилась более реальная картина наших достижений, тех областей, где есть основы для дальнейшего сотрудни­чества.

Весьма конкурентоспособной оказалась наша фундаментальная наука, особенно естест­венно-научные дисциплины: возросла доля совместных публикаций ученых из России и других стран в общем потоке мировой научной литературы; расширились контакты отдельных ученых, лабораторий, институтов, осуществляемых вне общегосударственных программ, по собственной инициативе; более заметным стало участие России а работе международных научных организа­ций, особенно в Европе.

Производители наукоемкой продукции стали стремиться активно осваивать внешние ры­нки из-за узости отечественного спроса и рассчитывая на реализацию преимуществ, связанных с заниженной, по сравнению с мировой, ценой труда, особенно интеллектуального. Далеко не во всех случаях эти ожидания оправдались, высокотехнологичная продукция гражданского назна­чения не стала заметной позицией российского экспорта, но предприятия приобрели на внеш­них рынках новый большой опыт, связанный с особенностями продажи этой продукции.

Нельзя не сказать и о реконструкции и техническом перевооружении предприятий ряда отраслей российской промышленности с участием иностранного капитала. Доля иностранных инвестиций еще очень мала, но результаты их присутствия уже весьма заметны, например, в пе­реработке пищевых продуктов, в общественном питании, в услугах связи. Эти отрасли, обслу­живающие потребительский рынок, характеризовались традиционно низким техническим уров­нем, и никакие государственные программы не могли исправить эту ситуацию. Для иностранных

стр 73

инвесторов эти отрасли неудовлетворенного массового спроса оказались очень привлекательной сферой приложения капитала.

В заключение - несколько слов в адрес сторонников резкого расширения роли государс­тва, ослабившего, по их мнению, рычаги воздействия на НТП и слишком положившегося на «рыночную стихию». Необходимо подчеркнуть, что при чрезмерном вмешательстве государства, при отсутствии нормальной, т. е. высококонкурентной рыночной среды исчезает связь НТП с экономикой через систему цен и другие автоматические регуляторы, а как результат - исчезает и сам НТП. В этом убеждает и вся наша практика в нерыночной среде, да и современная ситуа­ция, когда стабильные рыночные отношения еще не сложились, и состояние затянувшейся паузы в области НТП явно затянулось. Отсюда следует, что главная задача государства в сфере технологического развития - это защита прав собственности, в том числе интеллектуальной, ши­рокий спектр мер косвенного регулирования, в рамках которого необходима увязка налоговой, амортизационной, кредитной и таможенной политики. Прямая государственная поддержка воз­можна только для фундаментальной науки и весьма ограниченного спектра критических техно­логий. Попытки же реализовать за счет госбюджета широкий круг амбициозных государствен­ных программ «приоритетного развития» чреваты в современной экономической ситуации и на­ращиванием инфляционного давления, и опасностью выбора и финансирования «ложных прио­ритетов».

Р. И. КАПЕЛЮШНИКОВ, С. П. АУКУЦИОНЕК

ПРИДЕРЖИВАНИЕ РАБОЧЕЙ СИЛЫ: СВИДЕТЕЛЬСТВА «РОССИЙСКОГО ЭКОНОМИЧЕСКОГО БАРОМЕТРА»

В разных звеньях хозяйственного механизма процесс перехода к рынку может протекать с неодинаковой скоростью и сталкиваться с неодинаковыми препятствиями. Рынок труда неред­ко относят к числу тех секторов, где трансформационный процесс идет с наибольшей пробук­совкой. Так, масштабное придерживание рабочей силы российскими предприятиями рассматри­вается как одно из ярких проявлений сохраняющейся у них приверженности к нерыночным стереотипам поведения.

Отсюда понятен повышенный интерес - как научный, так и практический - к проблеме трудоизбыточности. Она ставит перед исследователями переходной экономики России немало сложных вопросов: в чем корни - экономические и социальные - этой проблемы? как реагируют на нее сами предприятия? каковы перспективы ее решения?

Опросы «Российского экономического барометра», в которых ежемесячно принимают участие порядка 200 промышленных предприятий из всех основных отраслей и регионов Рос­сии, позволяют полнее оценить масштабы, основные формы и причины придерживания рабочей силы, его влияние на поведение предприятий, а также описать механизмы образования и расса­сывания «навеса» избыточной занятости. В опросах РЭБ данная проблема систематически ис­следуется на протяжении последних двух лет [1]. Настоящий анализ продолжает и развивает подходы, предложенные в наших предыдущих работах [2].

1. ТРУДОИЗБЫТОЧНОСТЬ: МАСШТАБЫ И ДИНАМИКА

В феномене трудоизбыточности можно выделить два основных измерения. Во-первых, широту его распространенности, которую мы измеряем частотой положительных ответов респондентов на вопрос о наличии (или отсутствии) у них на предприятии избыточной рабочей си­лы. Во-вторых, глубину (или интенсивность) трудоизбыточности, измеряемую коэффициентом загрузки рабочей силы. Остановимся сначала на первом измерении.

По данным РЭБ, в 1995-1996 гг. «навес» избыточной занятости имели примерно 60% промышленных предприятий [3]. Причем с января 1995 г. по январь 1996 г. этот показатель практически не изменился (см. таблицу 1). Устойчивость доли трудоизбыточных предприятий наблюдалась на фоне достаточно активного сокращения численности персонала. Так, за 1995 г. потери занятости на предприятиях-респондентах РЭБ составили порядка 8%. Причиной подоб­ного парадоксального, на первый взгляд, сочетания был продолжавшийся в 1995 г. спад произ­водства, очередное ускорение которого пришлось на конец года.

стр 74

Несколько чаще на избыточную рабочую силу жаловались на предприятиях в секторе инвестиционных товаров (62%), реже - в потребительском секторе обрабатывающей промыш­ленности (61%), еще реже - на предприятиях, производящих промежуточные товары (59%).

Прослеживается довольно устойчивая зависимость доли трудоизбыточных предприятий от типа собственности. Так, среди государственных предприятий трудоизбыточность отмечалась в 64% случаев, а среди негосударственных - в 59%.

Заметную роль играют различия в размерах предприятий. В среднем по двум опросам доля трудоизбыточных среди мелких предприятий (с числом занятых менее 350 человек) соста­вляла 52%, а среди самых крупных (1500 человек и более) - 70%.

Наконец, трудоизбыточность коррелирует с уровнем оплаты труда. В группе предприятий с заработной платой ниже средней по всей выборке 61% относили себя к категории трудоизбыточных, тогда как в группе с заработной платой выше средней - 58%.

Наряду с оценками текущей трудоизбыточности предприятий большой интерес предста­вляют оценки их перспективной трудоизбыточности. Судить об этом можно по ответам предп­риятий на вопрос, как соотносится их укомплектованность рабочей силой с ожидаемым через 12 мес. спросом на выпускаемую продукцию. (Используется классификация: «избыточная» укомп­лектованность, «нормальная», «недостаточная».) Распределение получаемых таким образом про­гнозных оценок оставалось симметричным и достаточно устойчивым: на протяжении 1993-1995 гг. оно если и менялось, то очень незначительно (таблица 2).

Доля предприятий с перспективной трудоизбыточностью составляла в среднем 21% в 1993, 28% в 1994 и 26% в 1995 гг. Напомним, что доля предприятий, на которых рабочая сила являлась избыточной с точки зрения текущих потребностей в ней, была на рубеже 1994-1995 гг. существенно выше - порядка 60%.

Из сопоставления этих цифр видно, что большинство предприятий, страдавших от сверх-занятости, до самого последнего времени надеялись решить эту проблему не столько за счет сокращения численности персонала, сколько за счет восстановления спроса на выпускаемую продукцию. Они рассчитывали, что временно простаивающая рабочая сила будет вскоре вост­ребована. Понятно, что такие оптимистические ожидания служили сильнейшим тормозом на пу­ти сокращения избыточной занятости. Возможно, о постеленной утрате оптимизма свидетельст­вуют данные, полученные в конце 1995 - начале 1996 гг., когда число предприятий с перспектив­ной трудоизбыточностью достигло почти 2/3 от числа предприятий с текущей трудоизбыточностью.

2. ЗАГРУЗКА РАБОЧЕЙ СИЛЫ: УРОВЕНЬ И ДИНАМИКА

Для характеристики другого аспекта избыточной занятости (ее глубины) нами был пред­ложен новый обобщающий показатель - коэффициент загрузки рабочей силы, аналогичный общепринятому показателю загрузки производственных мощностей. Респондентам предлагается оценить текущую загрузку персонала у себя на предприятии относительно того уровня, который они сами считают нормальным для данного месяца (принимая этот уровень за 100%).

В 1994 г. средняя загрузка составила 75%, в 1995 г. - 77%. Ее помесячная динамика (в сопоставлении с динамикой загрузки производственных мощностей) представлена в Таблице 2а. Из этого графика видно, что на протяжении большей части 1995 г. она удерживалась вблизи отметки 80%, однако к концу года пошла круто вниз. По-видимому, это было связано с возоб­новлением спада в конце 1995-начале 1996 гг.

Колебания двух показателей загрузки - рабочей силы и производственных мощностей -происходили довольно синхронно. Однако разрыв между ними постепенно увеличивался. Если в начале 1994 г. персонал предприятий был загружен примерно на 10 процентных пунктов выше, чем производственные мощности, то в 1995-1996 (т. разрыв достиг 16-19 процентных пунктов. Можно сказать, что с избыточными капитальными активами российские предприятия расстаются еще менее охотно, чем с избыточной рабочей силой.

Представляет интерес распределение предприятий по степени использования рабочей силы. Доля предприятий с высокой степенью недоиспользования персонала (загрузка 50% и ниже) в среднем за два года была равна 16%, а с малой (загрузка свыше 90%) - 39%. Причем на протяжении рассматриваемого периода эти два показателя обнаружили тенденцию к движе­нию в противофазе (Табл. 2а).

В последней колонке таблицы 1 приведены усредненные данные о загрузке рабочей си­лы на предприятиях-респондентах РЭБ за 1995 г. Из нее видно, что распределение различных групп по уровню загрузки персонала далеко не полностью совладает с распределением тех же

стр 75

групп по оценкам трудоизбыточности. Говоря иначе, недоиспользование рабочей силы не обя­зательно бывает глубже там, где оно чаще встречается.

Так, в 1995 г. загрузка рабочей силы была относительно выше на предприятиях проме­жуточного сектора обрабатывающей промышленности, относительно ниже - на предприятиях, производивших потребительские и инвестиционные товары.

На негосударственных предприятиях трудоизбыточность не только встречалась несколь­ко реже, но проявлялась также в менее острых формах. Их персонал был задействован в сред­нем на 79%. За ними шли государственные предприятия (коэффициент загрузки 78%), а замы­кали ряд предприятия с промежуточным статусом (коэффициент загрузки 76%).

Неоднозначной оказывается зависимость между загрузкой рабочей силы и размерами предприятий. Складывается впечатление, что степень недоиспользования трудового потенциала сильнее на самых небольших и на самых крупных предприятиях: коэффициенты загрузки соот­ветственно 74% и 77%. Средние по численности занятых предприятия демонстрировали лучшие показатели: 78-83%.

Отчетливая связь обнаруживается между уровнем использования рабочей силы и ее оп­латой. Так, загрузка персонала на предприятиях с заработной платой выше средней по всей выборке на 14 процентных пунктов превосходила загрузку персонала на предприятиях с зара­ботной платой ниже средней по всей выборке: 85% против 71%. Отставание второй группы по показателю загрузки было намного сильнее, чем ее «опережение» по показателю трудоизбыточности.

Однако в целом можно констатировать, что наблюдаемые различия в загрузке рабочей силы между основными категориями предприятий относительно невелики. Это говорит о том, что случаи трудоизбыточности и недоиспользования рабочей силы достаточно равномерно рас­пределены по предприятиям разного типа.

3. ЧТО ОЗНАЧАЕТ ТРУДОИЗБЫТОЧНОСТЬ?

Результаты измерения трудоизбыточности двумя описанными выше методами дают воз­можность болев подробно остановиться на существе этого феномена и его восприятии дирек­торами. Анализ обнаруживает, что недогрузка рабочей силы и ее избыточность - вещи близкие, но не тождественные.

На трудоизбыточных предприятиях загрузка рабочей силы (в среднем по двум январским опросам 1995 и 1996 гг.) была равна 67%, в то время как на предприятиях без «навеса» избы­точной занятости - 88%. Это означает, что даже на тех предприятиях, директора которых отри­цают наличие трудоизбыточности, фактическая загрузка персонала была заметно ниже 100%.

Та же проблема мажет быть рассмотрена в перевернутом виде: в какой мере коэффици­ент загрузки рабочей силы влияет на ответ руководителя на вопрос о ее избыточности? Данные РЭБ показывают, что такое влияние есть, но оно не абсолютно (см. таблицу 3). С известной до­лей условности можно, по-видимому, утверждать, что рубеж здесь проходит где-то на уровне 90%. При загрузке выше этой критической отметки предприятия, как правило, не относят себя к трудоизбыточным. Тем не менее и среди предприятий с полной загрузкой персонала (коэффициент загрузки 100%) примерно 20% считают себя трудоизбыточными. Возможны, по крайней мере, два объяснения этого феномена.

Во-первых, речь может идти о ситуации структурного типа: когда сверхинтенсивное ис­пользование одной части персонала сопровождается недоиспользованием (и ненужностью) -другой. Во-вторых, нельзя исключить вариант, при котором часть рабочей силы, даже будучи достаточно интенсивно загруженной, все равно рассматривается как избыточная, потому что она производит убыточную продукцию.

Об обоснованности этой гипотезы косвенно свидетельствуют данные РЭБ о причинах производства такой продукции: почти 2/5 российских промышленных предприятий, выпускаю­щих частично убыточную продукцию, подтверждают, что делают это прежде всего для того, чтобы занять «лишних» работников [4].

Все это убеждает, что используемые нами показатели трудоизбыточности и загрузки ра­бочей силы не дублируют друг друга, а улавливают разные стороны рассматриваемой пробле­мы. 4. ФОРМЫ ТРУДОИЗБЫТОЧНОСТИ

Формы, в которых может проявляться трудоизбыточность, разнообразны. Официальная статистика сосредоточивает свое внимание на двух - переводах персонала в режим неполного

стр 76

рабочего времени и вынужденных отпусках (по инициативе администрации предприятий). Опро­сы РЭБ позволяют установить, как соотносятся официальные оценки неполной занятости между собой, а также с рассмотренными выше опросными показателями.

Из них следует, что показатель загрузки рабочей силы хорошо согласуется с традицион­ными оценками неполной занятости. Так, разрыв в коэффициентах загрузки рабочей силы меж­ду предприятиями, прибегавшими и не прибегавшими к переводам на сокращенное рабочее время, достигал 15 процентных пунктов (65% против 80%). Еще больший разрыв - 20 процент­ных пунктов - наблюдался между предприятиями, отправлявшими и не отправлявшими своих работников в административные отпуска (59% против 81%).

Перевод работников в режим неполного рабочего времени и отправка их в вынужденные отпуска выполняют во многом разные функции и используются на разных стадиях развития вну­трифирменного кризиса занятости.

Обращение к режиму неполного рабочего времени выступает обычно как средство оття­жки сокращений рабочей силы. Чем выше доля работников, вынужденно работающих неполное рабочее время, тем ниже оказываются темпы выбытия кадров (см. таблицу 4). Чистый годовой отток персонала с предприятий, где применялся режим неполного рабочего времени, составлял всего лишь 5% - против 10% с предприятий, где он не применялся. Напротив, вынужденные отпуска не столько подменяют собой «сброс» избыточной рабочей силы, сколько ускоряют его. Чистые потери занятости на предприятиях, прибегавших к вынужденным отпускам, был равен 14% в годовом исчислении - против 4% с предприятий, их не практиковавших.

Характерно также, что использование режима неполного рабочего времени отрицатель­но связано с интенсивностью высвобождений (увольнений по сокращению штатов и т. п.), тогда как использование административных отпусков - положительно. Если переводы на сокращенную рабочую неделю чаще всего применяются вместо вынужденных увольнений, то административ­ные отпуска практикуются, как правило, вместе с такими увольнениями.

Данные таблицы 5 наглядно показывают, как протекает во времени развитие внутрифи­рменного кризиса занятости. Первой реакцией предприятий на возникновение излишков рабо­чей силы становится обычно перевод части персонала в режим неполного рабочего времени (начальная стадия). По мере ухудшения ситуации численность работников этой категории нарас­тает. Однако с определенного момента параллельно начинается использование вынужденных отпусков (промежуточная стадия). Когда ситуация становится совсем критической, доля персо­нала, переведенного на неполную рабочую неделю, может начать сокращаться, тогда как доля находящихся в административных отпусках, достигает максимума (финальная стадия). По мере преодоления внутрифирменного кризиса занятости процесс разворачивается в обратном напра­влении [9].

Отсюда следует, что между долей работников, переведенных в режим неполного рабо­чего времени, и недогрузкой персонала может не существовать монотонной связи. Первый из этих показателей может сокращаться при продолжающемся нарастании второго - ввиду того, что с определенного момента вынужденные отпуска начинают все больше замещать собой пе­реводы в режим неполного рабочего времени. И, наоборот, между долей вынужденных отпускников и недогрузкой рабочей силы, скорее всего, должна существовать прямая зависимость: чем шире охват административными отпусками, тем больше степень трудоизбыточности.

Сравнение показателей, с разных сторон характеризующих проблему трудоизбыточнос­ти, позволяет сделать еще один, принципиально важный вывод. Оценки загрузки рабочей силы помогают регистрировать ее недоиспользование в ситуациях, когда традиционные показатели не срабатывают. По данным РЭБ, почти 2/3 предприятий не прибегали (на момент опроса) ни к переводу работников в режим неполного рабочего времени, ни к отправке их в административные отпуска. Тем не менее и у них загрузка рабочей силы составляла только 84%. Таким обра­зом, даже в тех случаях, когда неполная занятость, казалось бы, отсутствовала, масштабы недоиспользования рабочей силы все равно были весьма внушительными. Отсюда можно заклю­чить, что институционально никак не оформленное сокращение рабочего времени или снижение интенсивности труда имеют не меньшее экономическое значение, чем трудоизбыточность в тра­диционном, институционально оформленном виде (перевод на неполное рабочее время и адми­нистративные отпуска).

5. ПРИЧИНЫ ПРИДЕРЖИВАИИЯ РАБОЧЕЙ СИЛЫ

Почему российские предприятия не спешат расставаться с «лишними людьми»? Что ле­жит в основе их предрасположенности к придерживанию рабочей силы?

стр 77

В исследованиях, посвященных российскому рынку труда, обсуждаются несколько воз­можных причин подобного поведения:

• социальная ответственность руководства предприятий, забота о тех, кого а случае увольнения ждут тяжелые жизненные лишения (подкрепляющим фактором может быть опасе­ние менеджеров подвергнуться за свою «безжалостность» социальному остракизму);

• убежденность менеджеров, что спрос на продукцию предприятия вскоре возрастет и «простаивающая» рабочая сила будет востребована;

• нежелание провоцировать конфликты с трудовым коллективом, нарушать здоровый социальный климат;

• высокие организационные и финансовые издержки, сопряженные с избавлением от «лишних» работников; - стремление сохранить статус предприятия (власть, влияние, престиж ди­ректора чаще всего напрямую определяются размерами предприятия, которым он руководит);

• технологическая жесткость, опасения сбоев в ходе производственного процесса, кото­рые могут последовать при резком «сбросе» рабочей силы [5];

• запреты на высвобождение персонала, исходящие от местных, региональных или цен­тральных властей;

• противодействие профсоюзов;

• оппозиция работников-акционеров [6];

• бегство от налога на превышение нормируемого уровня оплаты труда путем перевода «лишних людей» на минимальную заработную плату вместо их увольнения [7j;

• возможность оказывать давление на власти, угрожая массовыми увольнениями и вы­бивая с помощью этих угроз дотации, кредиты, льготы;

• отсутствие сколько-нибудь заметных издержек, которые порождало бы существование на предприятии недоиспользуемых трудовых ресурсов.

Попытка оценить значение этих факторов была предпринята в январских опросах 1995 и 1996 гг. Ее результаты приведены в таблице 6. Как видим, из 13 предлагавшихся вариантов от­вета с большим отрывом лидирует социальная ответственность руководства - в среднем по двум опросам на нее указали 72% трудоизбыточных предприятий. Затем следуют: ожидание роста спроса (39%), высокие издержки, связанные с сокращением занятости (28% - оценка за январь 1996 г.), нежелание создавать напряженность в коллективе (28%), стремление сохранить статус предприятия (26%), технологические ограничения (17%). Рейтинг каждой из остальных причин не превышает 4-5%.

Конечно, интерпретировать полученные результаты следует с известной осторожностью. Предложенные в опросах варианты ответа неодинаковы с точки зрения их этической и эмоцио­нальной окраски. Некоторые из них могли выбираться просто потому, что предлагали респондентам более привлекательную трактовку мотивов их поведения. Так, например, очень привле­кательным выглядит фактор социальной ответственности руководителя. Но частота его упоми­нания не обязательно свидетельствует о том, что для менеджеров он действительно является самым важным, перевешивающим иные соображения. Противоположный пример дает мотив облегчения доступа к льготам, кредитам и дотациям, который практически не встречается в от­ветах респондентов. В то же время очень близкий по сути вариант ответа - «сохранение стату­са» - отмечается на каждом четвертом трудоизбыточном предприятии.

Однако при всех неизбежных оговорках очевидно, что данные РЭБ не подтверждают многих распространенных объяснений феномена придерживания рабочей силы. И технологиче­ская жесткость, и налоговые соображения, и запреты со стороны властей, и возможность шан­тажировать государство угрозой массовых увольнений играют явно второстепенную роль. Подк­репляются выводы ряда предшествующих исследований о том, что избыточную занятость нево­зможно объяснить влиянием профсоюзов или оппозицией работников-акционеров.

Тем рельефнее на этом фоне выступают две главные причины избыточной занятости: па­тернализм и ожидание роста спроса на выпускаемую продукцию.

6. МЕХАНИЗМ РАССАСЫВАНИЯ ИЗБЫТОЧНОЙ РАБОЧЕЙ СИЛЫ

Анализ причин придерживания рабочей силы подводит к постановке более общего воп­роса: от чего теоретически зависит скорость рассасывания избыточной занятости? Легко заме­тить, что все 13 указанных в таблице б факторов укладываются в две основные категории. Одни говорят об издержках поддержания трудоизбыточности, другие - об издержках «маневрирования» численностью персонала.

стр 78

Как можно заключить по одному из пунктов нашего перечня, придерживание избыточной рабочей силы сопряжено с немалыми издержками: лишь 3-5% трудоизбыточных предприятий сообщают, что наличие «лишних» людей не создает для них никаких проблем. У остальных, на­до полагать, такие проблемы возникают. Другие пункты из нашего списка фактически описыва­ют различные элементы издержек (как экономических, так и социальных), с которыми столк­нется предприятие, если попытается пойти по пути сокращения численности персонала. Судя по всему, они также далеко не малы.

Но для объяснения поведения предприятий на рынке труда имеет значение не абсолют­ная величина издержек одного и другого типа, а их отношение. В конечном счете соотношение между тем, что может быть названо «издержками неравновесия» (то есть придерживания лиш­них работников), с одной стороны, и тем, что является «издержками приспособления» (то есть освобождения от этих работников), с другой, и определяет скорость рассасывания избыточной занятости.

В одной из наших предыдущих работ мы попытались формализовать и эмпирически оце­нить значение указанных факторов [8]. Для этого мы воспользовались простейшей динамичес­кой моделью спроса на рабочую силу, известной как модель частичного приспособления (partial adjustment) на рынке труда. В этой модели фактическая занятость на предприятиях приближа­ется к желаемой («оптимальной»), но не мгновенно, а постепенно, не одним прыжком, а шаг за шагом. Поэтому в течение некоторого времени (даже при отсутствии прочих причин) сохраняется «навес» избыточной занятости [91.

Эмпирическая проверка строилась на данных опросов РЭБ за 1994 г. Важнейшие ре­зультаты: 1) механизм частичного приспособления действует на российском рынке труда; 2) в среднем издержки приспособления, связанные с сокращением определенного числа работников в течение некоего периода времени, в 4-8 раз превосходят издержки неравновесия, связанные с придерживанием в течение того же периода эквивалентного «лишних» работников 3) при усло­вии стабилизации производства процесс рассасывания избыточных запасов рабочей силы может занять от 1 до 3 лет (мы склоняемся к максимальной из этих оценок).

Анализ механизма рассасывания избыточной занятости позволяет несколько скорректи­ровать картину, которая вырисовывалась из предыдущего раздела нашего исследования. Впеча­тление устойчивости и масштабности проблемы трудоизбыточности может быть преувеличен­ным. Во многом оно возникает из-за того, что падение занятости просто «не поспевает» за па­дением объемов выпуска. Стабилизация производства оказывается поэтому важнейшим услови­ем снятия «навеса» избыточной занятости. При возобновлении экономического роста он стал бы подтачиваться одновременно с двух сторон: растущим выпуском и продолжающей снижаться занятостью.

Таким образом, избыточная занятость - это не «раковая опухоль», не поддающаяся ле­чению и однозначно свидетельствующая о нерыночном поведении российских предприятий, а, скорее, динамический феномен, масштабы которого могли бы быть резко сокращены за доста­точно небольшой промежуток времени, если бы российской экономике удалось выйти на траек­торию экономического роста.

СНОСКИ

[1] Опросы РЭБ проводятся ежемесячно с конца 1991 г. Руководитель проекта - С. Аукуционек. [2} R. Kapeliushnikov, S. Aukutsionek. Labor Market in 1993. - «The Russian Economic Barometer», 1994, v. 3, N 1; R. Kapeliushnikov, S. Aukutsionek. The Russian Enterprises' Behavior in the Labor Market: Some Empirical Evidence. Paper, presented at IIASA Seminar on «Employment and Unemployment in Russia from a Microeconomic Perspective», Laxenburg, Austria, June 1994; R. Kapeliushnikov, S. Aukutsionek. Labor Market in 1994. - «The Russian Economic Barometer», 1995, v. 4, N 2.

[3] Сходные результаты были получены другими исследователями, задавшими аналогичные вопросы. См., например: S. Commander, L. Liberman, S. Ugaz, R. Yemtsov. The Behavior of Russian Firms in 1992: Evidence from a Survey. World Bank, 1993.

[4] cm. подробнее об этом: S. Aukutsionek. Wasteful Production in the Russian Industry. - «The Russian Economic Barometer», 1995, v. 4, N 4.

[5] Отметим, что это объяснение не слишком хорошо согласуется с высоким процентом занятых в социальной инфраструктуре предприятий, которая технологически никак не связана с основным производством.

[6] Представление о российских предприятиях как о своего рода «закрытых клубах», находящихся под контролем трудовых коллективов и огражденных от внешнего рынка жесткими барьерами, плохо вяжется с харак­терной для них высокой текучестью кадров.

[7] Было подсчитано, что каждый такой перевод способен дать экономию налогов, равную 36% минималь­ной оплаты труда (L. Roxburg, J. Shapiro. Employment-retention Incentive Effect of the Russian Excess Wages Tax. Paper, presented at IIASA Seminar on «Employment and Unemployment in Russia from a Microeconomic Perspective», Laxenburg, Austria, June 1994.). При всей важности данного фактора отметим, что предприятия имели куда более

стр 79

эффективные способы ухода от этого налога - например, оплата труда работников под видом их видом их страхования или открытие депозитных счетов на их имя.

[8]. S. Aukutsionek, R. Kapeliushnikov. Transition in the Russian Labor Market: Enterprises' Behavior. Рaper, presented at the 22-nd CIRET Conference, Singapore, September 1995.

[9] См. специальные обзоры, посвященные этой модели: т. Hazledine. «Employment Functions» and the Demand for Labour in the Short Run. In: «The Economics of the Labor Market», ed. by Z. Hornstein, J. Grice, A. Webb. London, Her Majesty's Statinary Office, 1981S; J. Nickell Dynamic Models of Labour Demand. In: «Handbook of Labour Economnics», ed. by O. SAshenfelter, R. Layard. Amsterdam, North-Holland, 1986, v. 1.

ТАБЛИЦЫ

Таблица 1. ТРУДОИЗБЫТОЧНОСТЬ НА ПРОМЫШЛЕННЫХ ПРЕДПРИЯТИЯХ РФ

ДОЛЯ ПРЕДПРИЯТИЙ С ИЗБЫТОЧНОЙ РАБОЧЕЙ СИЛОЙ, %

ЗАГРУЗКА РАБОЧЕЙ СИЛЫ, 1995 (%) (**)

январь 1995

январь 1996

среднее по двум опро­сам

ВСЯ ВЫБОРКА СЕКТОРА ОБРАБАТЫВАЮЩЕЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ

58

62

60

77

сектор потребительских товаров

61

75

сектор инвестиционный товаров

62

76

сектор промежуточных товаров

59

78

СТАТУСНЫЕ ГРУППЫ (*)

государственные предприятия

64

78

предприятия промежуточного типа

61

76

негосударственные предприятия

59

79

ЧИСЛО ЗАНЯТЫХ (человек)

350 и менее

52

74

351- 700

63

78

701 -1500

65

83

свыше 1500

70

77

УРОВЕНЬ ЗАРАБОТНОЙ ПЛАТЫ

ниже средней по всей выборке

61

71

выше средней по всей выборке

58

85

(*) Группа предприятия определялась по оценке его руководителя.

(**) Оценка, получаемая при усреднении коэффициентов загрузки рабочей силы по от­дельным группам, может отклоняться от среднего показателя для всей выборки в целом, при расчете которого помимо предприятий, отнесенных к соответствующим группам, учитываются также предприятия, не поддающиеся классификации. Имеются в виду респонденты, не ответившие на тот или иной вопрос (например, о статусе предприятия или численности работников).

Источник: опросы Российского Экономического Барометра.

Таблица 2.

УКОМПЛЕКТОВАННОСТЬ ПРЕДПРИЯТИЙ РАБОЧЕЙ СИЛОЙ ОТНОСИТЕЛЬНО ОЖИДАЕМОГО ЧЕРЕЗ 12 МЕС. СПРОСА НА ВЫПУСКАЕМУЮ ПРОДУКЦИЮ (усредненные годовые данные, % респондентов)

УКОМПЛЕКТОВАННОСТЬ

1993

1994

1995

1996 (февраль)

избыточная

21

28

26

37

нормальная

55

52

55

55

недостаточная

24

20

19

12

Источник: опросы РЭБ.

стр 80

Таблица 2а.

ЗАГРУЗКА МОЩНОСТЕЙ И РАБОЧЕЙ СИЛЫ НА ПРОМЫШЛЕННЫХ ПРЕДПРИЯТИЯХ РФ (%)

Загрузка

Доля предприятий с загрузкой рабочей силы

рабочей силы (1)

производственных мощ­ностей (2)

Разность (3) = (1-2) =

менее 50%

более 90%

1994г.

1

75

67

8

16

37

2

76

67

9

13

34

3

73

63

10

18

30

4

74

61

13

21

35

5

72

58

14

20

30

6

69

55

14

27

32

7

73

57

16

22

35

8

75

61

14

16

35

9

76

61

15

12

36

10

78

62

16

11

39

11

78

61

17

16

42

12

79

64

15

11

41

1995r.

1

78

59

19

14

43

2

76

60

16

15

38

3

81

63

18

10

47

4

78

62

16

13

40

5

75

60

15

18

42

6

78

59

19

13

47

7

78

62

16

12

41

8

79

58

21

12

44

9

78

61

17

15

50

10

78

61

17

15

42

11

77

61

16

15

41

12

73

57

16

19

36

1996г.

1

73

56

17

22

35

2

73

54

19

18

35

Таблица 3. ДОЛЯ ПРЕДПРИЯТИЙ С ИЗБЫТОЧНОЙ РАБОЧЕЙ СИЛОЙ В

ЗАВИСИМОСТИ ОТ СТЕПЕНИ ЕЕ ЗАГРУЗКИ

(усредненные данные по двум опросам 1995 и 1996 гг., %)

Группы по уровню загрузки рабочей силы

менее 50%

50-70%

70-90%

90-100%

100% и выше

Доля трудоизбыточных предприятий

84

86

68

41

23

Источник: опросы РЭБ.

стр 81

Таблица 4.

ИСПОЛЬЗОВАНИЕ РЕЖИМА НЕПОЛНОГО РАБОЧЕГО ВРЕМЕНИ И ВЫНУЖДЕННЫХ ОТПУСКОВ НА ПРЕДПРИЯТИЯХ-РЕСПОНДЕНТАХ РЭБ

(май 1995 г., %)

Использование режима неполного рабочего времени

Использование административных отпусков

да

нет

да

нет

Доля предприятий

35

65

37

6З

Коэффициент загрузки производственных мощьностей

56

64

45

68

Коэффициент загрузки рабочей силы

65

80

59

81

Чистый отток рабочей силы в годовом исчислении

6

10

4

14

Доля высвобождений (увольнений по сокращению штатов и т. д. в общей структуре выбытия

13

21

25

13

Средняя заработная плата на момент опроса (тыс. руб)

275

442

260

452

Источник: опросы РЭБ. Таблица 5.

ИСПОЛЬЗОВАНИЕ РЕЖИМА НЕПОЛНОГО РАБОЧЕГО ВРЕМЕНИ И ВЫНУЖДЕННЫХ ОТПУСКОВ В ЗАВИСИМОСТИ ОТ уровня загрузки РАБОЧЕЙ СИЛЫ (май 1995г., %)

Группы по уровню загрузки рабочей силы

менее 50%

50-70%

70-90%

90-100%

100% и выше

вся выборка

Доля персонала, переведенного в режим неполного рабочего времени

25

35

16

16

1

18

Доля персонала в административ-ных отпусках

33

13

6

1

1

11

Источник: опросы РЭБ.

стр 82

Таблица 6.

ПРИЧИНЫ ПРИДЕРЖИВАНИЯ И3БЫТОЧНОЙ РАБЧЕЙ СИЛЫ (% от числа трудоизбыточных промышленных предприятий)

Причины придерживания

январь

1995

январь

1996

1. Социальная ответственность руководства предприятия 73 702. Ожидание роста спроса на продукцию предприятия 40 383. Нежелание создавать напряженность в коллективе 30 264. связанные с освобожднением лишних работников

(*)

28

5. Стремление сохранить статус предприятия 26 256. Стремление застраховаться от технических сбоев 15 187. Отсутствие проблем из-за избытка рабочей силы 3 58. Противодействие властей сокращению рабочей силы 3 19. Сопротивление профсоюзов 3 110. Сопротивление акционеров-рабочих 3 211. Экономия налога на сверхнормативную заработную плату

4

(**)

12. Облегчение доступа к льготам, дотациям 1 213. Иное

13

8

ПРИМЕЧАНИЕ из 12 вариантов ответа респондентам предлагалось выбрать не более 3-х пунктов.

(*) В первом опросе этот пункт отсутствовал.

(**) Вопрос был исключен из анкеты ввиду отмены в 1996 г. налога на превышение но­рмируемого уровня оплаты труда. Источник: опросы РЭБ.

Н. П. ИВАНОВ

«ЭКОНОМИКА СОЛИДАРНОСТИ» В ПЕРЕХОДНЫЙ ПЕРИОД

При разработке стратегии переходного периода, характеризующегося коренными изме­нениями социально-экономической системы, методы, основанные на моделях равновесия, ока­зываются малодейственными, так как они ориентированы на уже сложившиеся рыночные отно­шения и не анализируют сам механизм перехода. Более конструктивным представляется ис­пользование новых концепций развития, выдвигаемых в рамках институционализма и основан­ных на системном подходе. Отказ от количественных моделей роста и стремление учитывать качественные, необратимые изменения потребовали замены уравнений классической механики понятиями термодинамики. Впервые эти понятия были использованы Н. Кондратьевым, обосно­вавшим необратимость процессов экономического развития во времени. 1) Впоследствии его идеи были развиты в работах других видных экономистов. Ф. Перру вводит понятие энергии ра­звития системы, которая инициирует качественные изменения в экономике. При таком подходе модель равновесия Вальраса-Парето рассматривается как частный случай равновесие определя­ется как точка, в которой энергия развития равна нулю. Под энергией развития системы Перру понимает реализацию творческого потенциала общества в инновационном развитии. В этом -определенная близость его концепции с известной теорией Й. Шумпетера. Но, в отличие от Шумпетера, Перру не ограничивает круг творческих личностей только предпринимателями, вклю­чая сюда творческие ресурсы всех субъектов экономического процесса, и решающее значение придает процессу внутренней самоорганизации системы через развитие и усложнение социаль­ных связей. В противовес общепринятому подходу к анализу рыночных отношений, выдвигаю­щему на первый план индивидуализм и конкуренцию, Перру акцентирует внимание на факторах кооперации и сотрудничества, то, что он называет «экономикой солидарности». Без «экономики

стр 83

солидарности» невозможно разметив, так как стихийные процессы борьбы всех против всех усиливают энтропию системы и ведут к ее деградации. 2

Близкие по духу идеи развивает П. Дракер, применяя методы системного анализа к изучению процессов социально-экономического развития. Решающая роль в этих процессах прина­длежит факторам самоорганизации и самоуправления, с которыми он связывает феномен «нового плюрализма». 3)

Новые концепции экономического развития актуализируют проблему взаимосвязи личности и общества в процессе качественных преобразований в экономике. Можно выделить две основные тенденции в механизме этого взаимодействия: 1) увеличение степеней свободы личности, что стимулирует развитие ее творческого потенциала и расширяет возможности ее активного участия в экономической жизни, 2) усиление интеграции личности в общую систему получения и переработки информации и принятия решений на уровне общества в целом, что обеспечивает объединение опыта и творческих достижений отдельных личностей в обществен­ный опыт и идентификацию целевых установок личности с интересами всего общества. Развитие социума невозможно без развития личности, но это требует, в свою очередь, социализации лич­ности.

Одной из важнейших сфер социализации личности является духовная. Нравственные традиции, кристаллизирующие многовековый опыт прошлого развития и формирующие модели поведения, генетически закрепляются на уровне подсознания и составляют основу не только правовой культуры, но вообще культуры в самом широком смысле как пути постижения обще­человеческих ценностей. Проблема морали и нравственных традиций как необходимой основы развития рыночной экономики привлекает внимание крупнейших теоретиков-экономистов. Ф. Хайек рассматривает моральную традицию как важнейший фактор самосохранения общест­ва, роль которого увеличивается в условиях современного экономического развития, характери­зующегося растущей неопределенностью.

Вопросы социализации личности и «экономики солидарности» приобретают особое зна­чение в переломные для общества моменты, когда традиционные связи оказываются разорван­ными, а система ценностей испытывает деформацию. Именно такой кризисный период пережи­вает наше общество, вступив на путь перехода от тоталитарной системы к рыночной. Усиливает­ся опасная тенденция распада общества на атомарные единицы и группы, ведущие борьбу всех против всех в своих узкоэгоистических интересах. Действуют правила игры, определяемые не столько правовыми нормами, сколько реальным соотношением сил и влияния корпоративных группировок, захвативших контроль над бывшей государственной собственностью. Примат силы над правом затрудняет появление эффективного собственника. Вместо него - характерна фигура временщика, стремящегося к скорейшему обогащению и переводу капитала за рубеж. Отсю­да - истоки криминализации экономических отношений и общественной жизни в целом. Очевид­но, что выход из такого глубокого социально-экономического кризиса не может быть осуществ­лен только с помощью государственных структур, путем реформ сверху. Сам бюрократический аппарат в значительной степени оказался подвержен коррупции. Необходимо стимулировать процессы самоорганизации и саморазвития общества, то, что определяет энергию развития сис­темы.

Для возрождения и развития социально-экономических связей крайне важно объедине­ние конструктивных сил общества путем создания жизнеспособных экономических структур, обеспечивающих функционирование эффективного собственника. Формы такого объединения могут быть весьма разнообразны, но их сущность сводится к кооперации и партнерству. Осо­бенно большую роль может сыграть кооперация в сфере мелкого предпринимательства. Миро­вой опыт, а также опыт нашей реформы показывают, что мелкий предприниматель, особенно в сфере материального производства, оказывается неспособным встать на ноги самостоятельно и выдержать конкуренцию со стороны монопольных структур. Необходимо создание институцио­нальной инфраструктуры мелкого бизнеса, обеспечивающей кредиты, лизинг оборудования, те­хнические и информационные услуги, сбыт продукции и опирающейся на правовую и финансо­вую поддержку государства. Быстрое развитие мелкого предпринимательства позволило бы ре­шить острейшую социальную проблему - создание миллионов новых рабочих мест для безрабо­тных, молодежи, пополняющей рынок труда, и массового потока вынужденных переселенцев. Для последних особенно важна кооперация при поддержке федеральных и местных властей в деле обустройства, строительства жилья и создания производственной базы. При общей нехват­ке финансовых ресурсов важно использовать все многообразие форм соединения человека, ищущего работу, со средствами производства, включая лизинг, аренду, франчейзинг, обеспече­ние соответствующей правовой базы.

стр 84

Объединения мелких производителей могут быть эффективны лишь в условиях многоуровневой кооперации, включая низовые кооперативы, региональные, республиканские и, наконец объединения на федеральном уровне. Только такого рода мощные структуры способны сконцентрировать значительные материальные и интеллектуальные ресурсы и, в то же время, -защитить интересы мелкого предпринимателя от чиновничьих поборов и криминального рэкета. Показателен успешный опыт организации мелкого бизнеса в Японии, сыгравшего важную роль в восстановлении экономики после второй мировой войны и являющегося важным фактором современного инновационного развития. В Японии действует разветвленная сеть торгово-промышленных советов, объединяющих всех мелких предпринимателей, начинал от поселкового уровня и вплоть до национального, представленного Торгово-промышленной палатой. Эти стру­ктуры имеют прямой легитимный выход на соответствующие органы власти в центре и на местах и опираются на солидную правовую базу (законы об основах политики в отношении мелких и средник предприятий, о содействии их модернизации, о кооперировании, о центральном коо­перативном банке). Действует широко развитая система целевых государственных кредитов в поддержку кооперирования территориальных хозяйственных комплексов. Нормативно закреп­лены значительные налоговые льготы и ускоренная амортизация оборудования.

Проблема тесного сотрудничества и партнерства актуальна не только для мелкого пред­принимательства, но и для крупного бизнеса. Инновационный характер экономического разви­тия в последние десятилетия стимулирует формирование в развитых странах так называемых сетей (network), объединяющих промышленные фирмы, банки, информационные и исследова­тельские центры, предприятия торговли и услуг. Такие сети позволяют объединять производственные и финансовые ресурсы, оперативно реагировать на изменение спроса на рынке, быстро продвигая новые виды продукции, и при этом экономить на трансакционных издержках.

Для наших крупных предприятий, находящихся в глубоком кризисе, взаимная коопера­ция и партнерство - необходимый путь для восстановления хозяйственных связей и облегчения проблемы взаимных неплатежей. Внутрикооперационные связи позволили бы избежать обычной накрутки цен на каждом этапе трансакции. Жизненно важным значением для выхода из кризиса является восстановление прямых связей между финансовыми институтами и промышленными фирмами, между наукой и производством, между сырьевыми и обрабатывающими отраслями. Необходимо покончить с борьбой отраслевых лобби за свои узковедомственные сиюминутные интересы, которая разрушает базу для совместных действий по выходу из кризиса. Предпосыл­ками для этого являются создание климата доверия внутри деловых кругов, осознание ими об­щих интересов, выработка совместно с руководством государства долгосрочной стратегии эко­номического развития. Для этого требуются определенные институциональные структуры - фо­рмирование Союза предпринимателей, способного взять на себя не только защиту корпоратив­ных интересов перед лицом государства, но и ответственность за соблюдение своими членами правил игры в рамках закона. Тем самым возможно было бы возродить корпоративную этику, нарушение которой ведет к «потере лица» и остракизму. Указанные преобразования не могут идти безболезненно, так как неминуемо встречают бешеное сопротивление мафиозных струк­тур, стремящихся подчинить себе деловой мир и навязать ему свои правила игры. Жертвой та­кой борьбы оказался Кивилиди, президент созданной им Ассоциации предпринимателей.

Проблемы объединения и сотрудничества не ограничены только предпринимательским кругом, они крайне актуальны для всего общества. Реформа не может успешно осуществляться без активного соучастия основной массы населения, представляющей лиц наемного труда. От­сюда - необходимость реализации социального партнерства как на микро-, так и на макроуров­нях. На уровне предприятия необходимо ограничить всевластие директоров, нередко действую­щих во вред производству в интересах собственного обогащения, создав правовую и институци­ональную базу производственной демократии. Наемные работники, являющиеся в большинстве акционерами своих предприятий, фактически лишены возможности контролировать действия администрации. Этому способствует несовершенство действующего законодательства, ограничи­вающего права акционеров по сравнению с нормами действующими в развитых странах. В за­коне об акционерных обществах отсутствует положение о гарантиях получения акционерами полной информации о финансовом положении АО, о кворуме, необходимом для признания со­брания акционеров легитимным, нет запрета на совмещение постов в совете директоров и в наблюдательном совете АО. У нас нет правовой базы для создания органов участия трудовых коллективов в управлении - по аналогии с производственными советами во Франции и ФРГ. Для государственных предприятий, в также АО, значительная часть акций которых находится в соб­ственности государства, целесообразно ввести статус «public corporation», существующий в За-

стр 85

падной Европе. В советы директоров этих корпораций входят представители трудового коллектива, а коммерческая деятельность находится под контролем государства.

Необходимо поднять правовой статус профсоюзов на предприятии. Коллективные дого­вора, заключаемые в настоящее время, носят, как правило, чисто формальный характер, о чем свидетельствует распространенная практика задержек с выплатой заработной платы даже при наличии необходимых средств на счетах предприятий. Отсюда - важность установления право­вых норм персональной ответственности директоров за нарушение коллективных договоров. На макроуровне разработка и осуществление сложных программ структурной перестройки произ­водства невозможна без тесного сотрудничества между государством, местными органами са­моуправления, профсоюзами и предпринимательскими ассоциациями. Только активное участие профсоюзов может снизить остроту социального напряжения при проведении комплекса мер по закрытию нерентабельных шахт и предприятий, конверсии, созданию новых рабочих мест для высвобождаемых работников и их переобучению. Об этом свидетельствует, в частности, опыт реализации широкомасштабных структурных программ в ФРГ. Социальное партнерство необхо­димая предпосылка для успешного осуществления активной политики занятости и обустройства вынужденных переселенцев.

Самоорганизация широких слоев населения и их активное участие в реформах решает не только социально-экономические, но и важные политические задачи - формирование инсти­тутов гражданского общества, без опоры на которое невозможно становление сильного право­вого государства и успешная борьба с преступностью. Активизация и объединение всех конструктивных сил общества - путь к возрождению экономики, структурной перестройки производс­тва на базе новейших технологий, сохранению России в качестве равноправного партнера ми­рового сообщества.

СНОСКИ

1) Н. Д. Кондратьев. Проблемы экономической динамики, Москва, 1989.

2) F. perroux. a New Cjncept of Development. Paris, 1983.

3) Drucker P. The New Realities. London, 1990.

4) Huyek F. The Total Conceit: the Errors of Socialism. Chicago 1989.

Ю. A. ВАСИЛЬЧУК

ИСТОРИЧЕСКИЙ СМЫСЛ И ОПРЕДЕЛЯЮЩАЯ ФУНКЦИЯ ПЕРЕХОДНОГО ПЕРИОДА. К МЕТОДОЛОГИИ ИССЛЕДОВАНИЯ ТРАНСФОРМАЦИЙ.

Место современного переходного периода в истории России, его значение для Европы и мира (т. е. исторический смысл происходящего) и та главная «задача», которую он должен ре­шить (т. е. его определяющая функция), могут быть адекватно определены лишь в контексте и через призму исследования закономерностей глобальной научно-технической революции XX века, вне которой к началу 90-х годов остались страны «реального социализма». Паралич про­цессов НТР в одной системе и ее быстрое развитие в другой определили исход того «Соревнования двух систем», которое завершилось современным переходным периодом. Государство, проспавшее два этапа НТР, погибло. Эта мысль уже нашла свое место в предвы­борном письме 13 крупнейших банкиров и промышленников России, как объяснение главной причины краха СССР (см. «Московский комсомолец», 27 апреля 1996 г.), но она все еще не освоенна ни нашей наукой (обычно не различающей НТР и эволюционный НТП), ни нашими политиками, вое еще мыслящими лишь категориями: «капитализм» - «социализм». Сегодня, что­бы понять происходящее, сама жизнь заставляет нас вернуться к теме основных условий, движущих сил, процессов и этапов научно-технической революции, к причинам, блокирующим ее развитие в современной России, ведь «технологический сон» нашей экономики еще продолжается. Этот подход позволяет в другом свете увидеть некоторые проблемы, затронутые (или опущенные!) в заслушанном нами весьма компетентном основном докладе

стр 86

Трансформация или эволюция? 1. Научно-техническая революция как объект исследования в теориях переходного периода экономической науки совсем не отмечена в докладе. Однако, с моей точки зрения, именно она является здесь главным объектом изучения. Именно НТР кардинально изменила и меняет все тесно взаимосвязанные стороны и сферы жизни человеческого общества XX века. Ее образует единство двух гигантских исторических процессов, которые уже коренным образом преобразили производство и общество десятков стран. Во-первых, это - собственно научно-техническая революция: коренное изменение техники и технологии производственной деятельности, трудовых и экономических отношений, денежных и рыночных систем, уровня дохо­дов и уклада жизни населения. Во-вторых, это - социальная революция: фундаментальное изменение всех социальных, правовых и общественно-политических структур, процессов и взаи­моотношений, определяющих сами основы общества.

Экономико-математическое моделирование и освоение достижений экономической мыс­ли Запада, действительно, являются эффективным средством изучения значимости и роли ос­новных экономических и социальных отношений, их взаимосвязи и взаимодействия в этой гран­диозной исторической трансформации, коренным образом преобразившей человеческое общес­тво в прошедшие десятилетия и продолжающей эту «работу» сегодня. Вместе с тем, выводы этого моделирования не могут не зависеть от характера понятийного анализа и концептуально­го определения объекта исследования. И это начиная даже с исходного определения того, что перед нами: стихийная «эволюция и государство» (Е. Гайдар) или неимоверно трудное начало научно-технической революции?

2. Оба отмеченные революционные процессы «проникают* друг в друга, образуя единую ткань. Более того, уже установленно, что НТР - это в своей основе социальный процесс, а социальная революция - экономический. Общей объединяющей основой обоих процессов яв­ляется развитие, трансформация, преображение самого человека, его эмоционального, интел­лектуального и нравственного мира, интересов, ценностей и мотиваций, потребностей и сущностных сил, смена доминирующих социальных типов, преображение его индивидуальности и лич­ности. Это уже третий, глубинный слой иди «срез* отношений (до которого должны «углубиться» исследования) - духовная революция XX в. Насколько правомерным будет учет одних факторов и неучет других? В каком порядке они должны войти в модели?

Каждый из этих трех процессов изучается десятками самостоятельных наук, накопивших огромный объем информации и знаний, с которыми должны коррелировать основные положе­ния экономической науки (также как социологии, политологии и культурологии) подтверждая обоснованность своих презумпций и выводов. В море цифр, их рядов и тенденций в XX веке, в потоке бесчисленных фактов, систематизированных в блоки информации по каждому из рас­сматриваемых периодов, в огромном богатстве наблюдений и выводов общественных наук нуж­но найти то главное, что определяет характер и ступени развития этих трех процессов, сущность и результат их взаимодействия в разное время и в разных условиях. Поэтому сама теория переходного периода не мажет не носить комплексный характер, она требует сопоставления и синтеза результатов этих наук.

4. Однако такие сопоставления и результаты разработки этих изменений жизни общес­тва не только фундаментально меняют общую картину мира (главная черта действительно фун­даментального исследования), но и почти неизбежно принципиально противоречат многим важнейшим представлениям и положениям этих наук, сформулированным без учета НТР. Поэ­тому естественно они во многом отторгается этими науками. Устаревшие представления все еще господствуют в большинстве наших отечественных общественных дисциплин, и действительные знания, накопленные нашей наукой о научно-технической революции XX века, ее этапах и закономерностях, до сих пор остаются невостребованными. Более того, эти дейс­твительные знания (выработанные за многие годы и опубликованные в малотиражных, фактиче­ски закрытых изданиях) просто потонули в огромном потоке идеологической болтовни и макулатуры, бюрократически произведенных «по планам». Но и в академических докладах об экономических науках эти исследования и знания обычно не упоминаются как, якобы, лишь «социальные», а в социологии - как лишь «экономические».

5. В связи с этим сама эта тема стоит сегодня в одном ряду с сотнями и тысячами мел­ких, несопоставимо менее значимых для развития нашего общества исследовательских проб­лем, и вся масса исследователей ушла в разработку этих частных тем, не представляя себе их необходимых новых взаимосвязей в потоке социальных и экономических трансформаций. В

стр 87

результате этого в последние четыре десятилетия произошла, во-первых, фрагментация наших исследований и наук и, во-вторых, их отрыв от реальной действительности эпохи НТР, т. е. сложились условия неизбежной дискредитации нашей науки и ее организаций в глазах и бизне­смена, и политика, и студента, и населения.

Поэтому важная задача теории переходного периода - отразить этот процесс взаи­модействия трансформаций социальных и экономических, культурных и политических отноше­ний, отразить в целостной, «работающей», гибкой системе понятий, категорий и терминов, спо­собных показать произошедшее качественное изменение фундаментальных основ изучаемого предмета, ступени и факторы его развития. Эта задача «преодолеть старую терминологию, вы­работать новый понятийный аппарат, соответствующий реализм сегодняшнего дня» (В. Мартынов, академик РАН) действительно является наиболее трудной сегодня.

б* Важно закрепить новые понятия терминологически. Многие уже существующие по­нятия, не закрепленные терминологически, и сегодня фактически «не работают» в мышлении даже специалистов. Так, всем известен термин «экономически развитые страны. Специалисты понимает, что это - «экономически лидирующие страны», т. е. страны, непрерывно уходящие от экономики прошлого и сегодняшнего дня и «вытягивающие» за собой целые регионы, а не ре­шают свои проблемы «за счет третьих стран» (Т, 3аславская, академик РАН). Еще важнее зак­репление терминов «социально лидирующие страны», «социокультурно лидирующие», «лидирующие демократий и т. д. В каждой из сфер, в каждом регионе есть свои лидеры, по­казывающие будущее другим странам, В настоящее время уже осознан общий, целостный хара­ктер этого процесса развития национальных культур единого человечества, в котором каждая из уходящих вперед стран показывает что-то великое из будущего других, отстающих сегодня наций. Но, к сожалению, в России и сегодня идет натиск сторонников «особого пути», принци­пиально отличной «национальной идеи», из-за которой стоит и дальше прозябать в нищете и бескультурье, мириться с тяжелыми и грязными работами, с бедственным положением семьи, детей и природы, с «экономией» на культуре и образовании. Подлинно национальная идея тре­бует понимания и освоения всего великого, накопленного лидирующими странами. Практи­чески важная задача теории переходного периода - выработать основы такого понимания.

7, Доминация в науке и общественном сознании устаревших теорий - это лишь одна из причин того, что наша страна действительно «проспала» не только современную промышлен­ную революцию (принявшую глобальный характер еще в 50-60-е годы), но и компьютерную революцию 70-80-х годов. Главная причина заключается в том, что у нас, как и в каждом об­ществе, существуют мощные силы, заинтересованные в изоляции от мирового рынка для сохра­нении прежних порядков, отношений и представлений. В результате замалчивания их роли средствами массовой информации в СССР они полностью поставили под свой контроль го­сударство и блокировали развитие и научной мысли, и производства, и общества. Поэтому пе­реход к эпохе НТР в нашей стране мог произойти только в форме «укрощения» самого го­сударства и апелляции к стихийным силам развития экономики и общества. Нет смысла ставить эти вынужденные крутые меры 1991-1993 годов в упрек демократам. Однако понимание этой деформирующей роли государства СССР крупными специалистами и политиками привело (1) к отрицанию самого понятия НТР и изображению процесса развития экономики и общества в XX веке как чисто эволюционного и (2) к концепции и практике самоустранения государства от решения проблем этой трансформации.

Необходимость и основы стратегического сотрудничества.

8. Осуществление промышленной НТР - жизненно важный для России, но чрезвычайно сложный и напряженный, даже болезненный процесс, требующий понимания и совместной работы всех политически активных и конструктивно ориентированных граждан и организаций. Причем в вопросах развития НТР сотрудничество должно носить долгосрочный, стратегичес­кий характер (понимание этого - вторая важная черта отмеченного заявления 13 ведущих бан­киров и промышленников России). Но для этого многим нашим современникам особенно важно видеть «связь времен», связь нового подхода и новых выводов с той отечественной традицией, в рамках которой сформировалось мышление целых поколений россиян. Поэтому задача нашей науки помочь им увидеть и преодолеть те «исходные» догмы и представления, которые сформировались до эпохи НТР и многие годы деформировали сами основы и экономической науки, и мышления целых поколений людей. Для этого наша наука должна поставить человека и его семью, динамику заработков и рынков в центр изучаемого предмета, в центр своих реко-

стр 88

мендаций и экономических программ. Здесь и нравственная, и интеллектуальная основы страте­гического сотрудничества.

9. Идейной базой такого сотрудничества должно стать понимание необходимости орга­ничного сочетания свободной инициативы и предприимчивости граждан с ориентирующей, сти­мулирующей и организующей деятельностью государства, т. е. необходимость создания и фун­кционирования Системы рыночного госкапитализма, как важнейшей необходимой формы эффективной самоорганизации социального рыночного хозяйства, содействующей конкурентной реализации потенций всех факторов производства. В настоящее время многим стало очевидным, что без ориентирующей, стимулирующей и организующей роли государства, т. е. без системы рыночного госкапитализма, процесс НТР стихийно развивается плохо, экономика и общество могут еще долго пребывать в тупике. Изучение опыта функционирования этой сис­темы (включающей в себя не только социальное и правовое, но и рыночно-экономическое государство) у нас активизировалось после книги А. Дынкина «Новый этап НТР» (1991 г.).

Большая работа проделана в этом отношении авторскими коллективами, созданными А. Мартыновым (1993 г.), Л. Любимовым (1993 г.), В. Красильщиковым (1994 г.), В. Рамзесом (1995 г.), В. Хоросом (1996 г,) и др. Но оба ключевые понятия (НТР и госкапитализм) и взаимосвязь между ними даже сегодня терминологически еще не закреплены. Расплывчатые термины «государственное регулирование», «переломные этапы», «модернизация» и др. во мно­гом еще затемняют существо дела (превращение европейского и японского ГМК в рыночный госкапитализм, трансформирующий экономику и общество).

10. Вместе с тем, в условиях современной дезориентации науки и общества сохраня­ется опасность восстановления иного государства, подавляющего всякую инициативу и предп­ринимательство своих граждан, опасность восстановления системы военного ГМК, главного препятствия развитию НТР. Необходимо видеть, что каждый поток событий переходного перио­да, в котором сталкиваются жизненные интересы многих миллионов людей, в условиях тормо­жения НТР может нести в себе целое море страданий и несчастий, зла и несправедливости, грязи и насилия, сломанных судеб и гибнущих семей, гибнущих отраслей и даже городов. Ост­рые проблемы порождаются трудностями крайне необходимой конверсии нашего милитаризо­ванного хозяйства. Преодоление в ходе НТР нищеты и насилия в одних странах само по себе не исключает их «перемещения» на еще большие массы населения других, «развивающихся» стран и создания там крайне неустойчивых, взрывоопасных ситуаций. Возможный массовый эк­спорт туда наших вооружений проблем переходного периода в России отнюдь не решает, но агравирует бремя милитаризма и другие острейшие проблемы «третьего мира» (которые также требуют специального рассмотрения в свете процессов переходного периода). Вместе с тем, пе­реход к НТР все новых стран создает большие возможности решения и глобальных про­блем человечества (так же как и острейших современных социальных конфликтов формирующегося «общества знаний») именно в результате преодоления милитаризма.

11. Успешная практика переходного периода во многом зависит от признания наукой и освоения общественностью (в том числе школой и вузом) действительных знаний, накопленных об НТР. Освоение этих знаний может и должно помочь сформировать идейную и программ­ную основу того долгосрочного стратегического сотрудничества всех конструктивных и ответ­ственных сил, без которого неизбежные политические столкновения перерастают в злобную борьбу на уничтожение. При этом многое зависит от решения трех исходных проблем: . Какой этап НТР предстоит России? . Каким образом реализуются основные задачи этого этапа? . Каковы основные характеристики возникающего в итоге производства и общества? Некоторые итоги обобщения зарубежного опыта по второму вопросу изложены автором в жур­нале «Полис» (1994, № 5 и 1996, № 3), по третьему - в МЭиМО (1995, № 2) и в «Полис» (1996, № 2).

12* Главным орудием трансформации, принуждающим страны пойти на болезненные изменения инфраструктурных основ экономических и правовых, социальных и политических, технологических, кредитных и маркетинговых, административных, земельных и иных отноше­ний и институтов, является стагфляция как проявление инфраструктурного кризиса. Другим аналогичным орудием является структурно-отраслевой кризис конверсионный, неоднократно превращавший разорительное даже для западного общества производство псевдопродукции в высокоэффективное гражданское конвейерное поточно-массовое производство. Общей чертой обоих кризисов является то, что они требуют массовой смены специалистов и управляющих, требуют государственной системы массовой подготовки и переподготовки кадров, способ­ных наладить новые основы массового производства.

стр 89

13. Особенность современного переходного периода в России состоит в переплетении инфраструктурного кризиса устаревшей гражданской промышленности с конверсионным кри­зисом в технологически более развитой военной. В трудном положении оказалась почти вся обрабатывающая промышленность, и взаимные неплатежи уже заставляют часть предприятия искать специалистов и рыночные ниши, т. е, преодолевать отношения монополизма (в первой ситуации) и военного ГМК (во второй). Выявляется острая необходимость кардинальной моде­рнизации почти всех социальных, правовых и политических структур и отношений. Перед нами общий кризис фабрично-заводской системы и индустриального общества, «сопротивляющихся» развитию НТР. В этих условиях рынок, развитие частной собственнос­ти и частной инициативы - не только важнейшие средства преодоления этого кризиса, но и сам процесс формирования активного и предприимчивого, свободного и ответственного чело­века, создающего мир следующего тысячелетия.

14. Главным содержанием, непосредственной целью отмеченного стратегического конст­руктивного сотрудничества должны быть реализация конверсионных и инфраструктурных целевых программ, обеспечение кадровых, социальных, правовых, внешне- и внутриполитиче­ских условий развития НТР. Конструктивная программа стабилизации заключается в содей­ствии государства реализации этих «требований» НТР и в создании препятствий для предприя­тий «отыгрываться» на оплате и условиях труда, социальных и экологических мерах, прозябать на государственных подачках и выживать на военных заказах.

Ее альтернативой является деструктивная программа стабилизации экономики, кото­рая парализует осуществление инфраструктурным и конверсионным кризисами их функцио­нальных ролей. Ее реализация вновь создала бы крайне опасную ситуацию для всего мира и бедственную для нашего общества. Огромные лишения, уже испытанные населением, оказа­лись бы безрезультатными, и «переплетение» обоих кризисов вновь неизбежно вернулось бы терзать Россию.

15. Все это позволяет определить исторический смысл переходного периода - как трудный процесс вступления России а эпоху НТР, а главной функции этого периода - как содействие реализации требований инфраструктурного и конверсионного кризисов путем фор­мирования и осмысленного функционирования системы эффективного рыночно-экономического, социального и правового государства. Альтернативой такого понимания современного периода является представление о нем как о бандитской эпохе первоначального накопления капи­тала (Я. Певзнер, ИМЭМО). Конечно, бандитизма у нас «достаточно», однако гигантская масса бесхозных капиталов в России уже накоплена. Задача в ее законной и полезной для людей активизации.

Демократическая форма развития НТР требует понимания огромной массой людей исто­рического, высокого смысла происходящих процессов, что пока во многом отсутствует в Рос­сии. Для этого необходимо не только ежедневное компетентное объяснение событий политика­ми и журналистами, но и системное изучение соответствующего материала в учебных заведе­ниях. Без этого микро- и макроэкономика в условиях демократии останутся лишь игрой ума.

Методология исследования трансформаций. Объект и титул науки.

16. Важным условием успеха научного решения этих проблем является профессиональная отработка методологии вопросов НТР, выработка общих методологических подходов специалистов, тех исходных условий, которые во многом гарантируют качество теоретической научной продукции. Поэтому сама постановка вопроса на этом Ученом Совете является весьма актуальной, и компетентный доклад В. Автономова создает хорошие условия для обсуждения этого вопроса.

17. Основой необходимой методологии является прежде всего понятийный, т. е. качест­венный анализ процессов вначале в их «чистых», модельных формах с последующим учетом их модификации во все более сложных конкретных условиях и обработкой с применением сложнейшей современной методологии математического, количественного моделирования. Только в этом случае экономическая наука может выполнить и 1) функцию адекватного уяснения происходящих процессов, и 2) функцию объяснения их обществу для демократической вы­работки необходимых политических решений. На этой методологической основе возможна и болев строгая систематизация существующих экономических концепций и выводов разных авто­ров.

стр 90

18. При таком подходе естественно выделяются три относительно стабильные функциональные структуры: 1). Индустриальное общество начала века; 2). Общество массового пот­ребления 60-х годов; 3). Информационное общество конца XX века, как позитивные результаты трех весьма тяжелых для населения «революционных» переходных эпох (индустриализация, промышленная НТР, компьютерная НТР).

. Индустриальное общество начала века, развившееся на базе «индустрии дым­ных труб» в ходе острейшего социального конфликта между наемными работниками и капита­лом. Наш читатель даже слишком хорошо знаком с реалиями этого производства и общества, так как именно они в абсолютизированных, гротескных формах рассматривались и в советских учебниках разного уровня, и в художественной литературе, и в киноискусстве и, далее, припи­сывались современному западному обществу. Эта ступень развития экономики и общества (и предшествующий ей процесс индустриализации) действительно характеризовалась острейшей конфронтацией классов, тяжелейшими кризисами, гражданскими и мировыми войнами. Однако само индустриальное общество должно вначале быть понято концептуально, без этих потрясе­ний его становления и последующего превращения.

. Общество массового потребления 50-60 годов, вышедшее из гигантских воен­ных и гражданских потрясений начала века и сформировавшееся из принципиально новых, нуклеарных семей (как своих социальных и потребительских ячеек) и нашедшее компромиссные демократические формы решения острых социальных и политических проблем. Это общество быстро прогрессировало и экономически (благодаря поточно-конвейерному массовому произ­водству качественных товаров и услуг, доступных для населения), и социально, преодолевая благодаря массовой занятости, высокой оплате труда и системе социальной защиты прежнюю нищету своих граждан. Многие его достижения далеко перекрыли идеалы социалистов 20-40-х гг.

. Новое гражданское общество 80-90-х годов, сформировавшееся в некоторых странах из граждан с 12-14 годами образования в школе и колледже («просвещенное общест­во», К. Флекснер, США) и осваивающих основы научных знаний («общество знаний» - П. Друккер, США или «информационное общество» - А. Тоффлер, США). Это «общество массовой ин­дивидуальности», логически закономерно возникающее в конце XX века, также должно быть вначале понято в его идеальном, «модельном» виде, «очищенном» от груза прошлого или наследия тяжелых периодов становления.

19. Историческое значение каждой из этих структур заключается в массовой выработ­ке (и последующей реализации потенций) определенной группы способностей и черт самого че­ловека, которые создаются не столько благими пожеланиями и лекциями, сколько самостоя­тельными действиями массы людей в новых для них условиях. При этом насильственные «великие скачки» могут реализоваться лишь ценой огромных человеческих потерь (гибель «неадекватного» человеческого «материала»), а искусственное «замораживание» любой структу­ры создает ситуацию нарастающих материальных потерь и отсталого состояния самого челове­ка и целого народа.

Безусловно важно одновременное осуществление ряда мер, характерных для второго, компьютерного этапа НТР, особенно мер, необходимых для включения российских предпри­ятий и организаций в международное разделение труда. Однако в главном закономерности современного переходного периода еще совсем иные, поскольку его исторический смысл -вступление России в эпоху НТР. Рынок, многоукладность, накопление капиталов - необходи­мые средства, соответствующие этой высокой общенациональной цели.

20. Главным методом исследования трех отмеченных структур является гипотезно-аналитический, т. е. формирование и проверка объяснения рассматриваемых процессов на осно­ве на одной или нескольких теорий. «Теорией называется утверждение, содержащее систему взаимосвязанных гипотез» (Н. Смелзер, США). Его применение включает в себя ряд последова­тельных действий. . Это - концептуализация уже накопленных знаний о сматриваемом предмете, его целостное концептуальное восприятие как пучка взаимосвязанных и взаимообуславливающих гипотез. . Расчленение в соответствии с этим изучаемого предмета на от­дельные, «первичные» и не менее существенные для понимания, но «вторичные» части и после­довательный анализ их в своих обособленных, идеальных, «модельных», чистых формах. . Выработка представления об их совместном действии, их синтез в целостную систему, учитывающую их все более конкретные формы (М. Веббер, К. Маркс, Германия).

21. В соответствии с этим в центре внимания при изучении первой структуры (индустриальное общество) должны быть преимущественно процессы в сфере общественного

стр 91

производства в их взаимосвязях с развитием потребления и культуры. Главный объект исследования во второй устойчивой экономической структуре - внутренние взаимосвязи процесса социального потребления, переделывающего и производство и самого человека. Третья сту­пень (новое гражданское общество) может быть понята как их исторически достигнутое единст­во, новый рубеж развития самого человека как индивидуальности, осуществляющей однов­ременно оба процесса (термин «потребитель» был введен А. Тоффлером, США).

22. Главным критерием правильности такого концептуального решения является сов­падение этой концепции расчленения материала и последующего синтеза его составляющих с историческим процессом развития самого объекта исследования. Только при этом соответствии концептуального и исторического используемые абстракции от части свойств предмета не раз­рушают «жизнеспособности» создаваемой модели, отражение ею реалий развития самой жизни.

23. Исследование переходных периодов имеет свою специфику. Здесь на первый план выступает рассмотрение основных экономических и социальных факторов и сил, формировав­ших данную ступень развития общества в ходе острейших экономических, социальных и поли­тических конфликтов и столкновений. Если в предшествующем исследовании господствует структурно-функциональный анализ и синтез, учитывающий относительную устойчивость образований, то здесь главную роль играет историко-генетический подход, для которого особенно важна теория конфликта, как мощного фактора производственных, социальных и политических сдвигов (К. Маркс, Р. Дарендорф, Германия),

24. Необходимый синтез структурно-функционального подхода и теории конфликта (Н. Смелзер, США) приводит к выводу о закономерности выходе из конфликтов в результате процесса очередного, нового возвышения, сублимации мира человека. Понимание каждой новой ступени «трансформирующегося общества» (достигнутое в результате проведенного ана­лиза и синтеза) создает условия для применения метода сублимации - успешного исследова­ния сущности каждого переходного периода как труднейшего сублимационного процесса, усло­вия для определения его истоков, смысла и динамики в возвышении самого человеческого ду­ха (Б. Вышеславцев, Россия).

25. Следующая ступень исследования состоит в том, чтобы определить состояние пере­ходного процесса в конкретных исторических условиях, его плавные трудности и уровень их ос­мысления обществом, характер и состояние главных резервов и движущих сил. Такой аудит (или диагноз) достигнутого уровня развития производства, социально-экономических и иных от­ношений в России требует уже осмысления огромной массы специфически страновых эмпириче­ских данных.

26. Понимание современных трудностей и процессов их преодоления позволяет увидеть альтернативные варианты дальнейшего развития событий, выработать собственное видение условий их благоприятного результата, т. е. виртуализировать (дать прогнозы) будущего своей страны и ее граждан. Навыки необходимой концептуализации, анализа, синтеза, сублимации, аудита, виртуализации - это основные черты мышления системного аналитика, специалиста, занимающего сегодня вершину в «табели о рангах» информационного общество. Приве­денная в докладе существующая «ранжировка» ценности специалистов отражает неосвоенность этого метода в массе экономических исследований.

27. Особое место теории переходного периода в системе экономических и обществен­ных наук определяется ее комплексным характером. В ее предмет входит лишь часть экономи­ческих знаний, но зато также и часть знаний социологических, социокультурных и политичес­ких, охватывающих всю цепь взаимодействий различных процессов (от экономики и технологии, социологии и культурологии до знаний о существе и роли политических трансформаций). Титул этой комплексной, более широкой системы знаний, объединяющей части сфер исследования ряда общественных наук, мне казалось возможным определить как «Экономическую социо­логию». Однако Т. Парсонз и Н. Смелзер (в США), Т. Заславская и Р. Рывкина (в СССР) уже «застолбили» это название для части самой социологии. П. Друккер пытается решить эту проб­лему титулом «Социальная экология», что также может быть оспорено. Поскольку в ее основе понимание достижений ряда наук, то он считает ее предметом, но не наукой (1993 г.). Наибо­лее разумно вернуться к более точному титулу «Политическая экономия», фиксирующему «крайние сферы» многих цепей взаимодействия процессов переходных периодов.

28. Наибольшее влияние на современную системно-аналитическую разработку этих важ­нейших проблем науки оказали работы П. Друккера, Дж. Гэлбрейта, А. Тоффлера и частично Ф. Хайека (США). Первый из них уже многие десятилетия генерирует основные идеи «рыночного» неоконсервативного (для европейцев - неолиберального) миропонимания. Второй,

стр 92

часто оппонируя их, формирует демократические (для европейцев - социалистические) ответы и решения возникающих проблем в сфере социальной политики. А. Тоффлер умеет заглянуть в будущее рассматриваемых процессов и, «вернувшись оттуда», дать неожиданную оценку существующему. На Западе работы этих ученых общеизвестны и общепризнанны, и решения частных экономических и социальных проблем давно уже ведутся фактически в основном на этой базе (вне зависимости от того, осознают ли это сами разработчики специальных моделей). К сожалению, почти все работы этих ученых фактически засекречены от наших специалистов (или просто оболганы), большинства из них просто нет в библиотеках даже Москвы и даже на английском. Отсутствует упоминание о них и в обсуждаемом докладе.

29. Познание границ познанного (герменевтический метод исследования) требует се­годня также аудита достижений многих российских ученых. Преодоление кризисного состояния нашего обществоведения (в. Ядов, академик РАН) действительно началось уже в 80-е годы. Хотя многие действительно интересные и ценные экономические и социологические работы появлялись и в 60-70-х гг., они не были объединены концептуально картиной качественно нового мира эпохи НТР конца XX века. Более того, они искусственно «встраивались» в устаревшую «фабрично-заводскую» картину далекого прошлого. Однако эта общая дезориентация нашего обществоведения во многом господствует и до сего дня. Условием ее преодоления является повышение внимания к общеконцептуальным основам нашей науки. Поэтому состояние отечественной экономической науки также заслуживает внимания Ученого Совета.

A. В. БЕЛЯНИН (ИМЭМО РАН и ун-т Манчестера)

К МЕТОДОЛОГИИ ИССЛЕДОВАНИЯ ОСНОВАНИЙ МИКРОЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ

Если кто-либо полагает, что некоторые понятия истинны абсолютно, и что придерживаться другого мнения по поводу этих понятий -значит не отдавать себе отчет в чем-то таком, что очевидно - пусть они представят себе, что некоторые весьма общие факты природы отличны от тех, какими мы привыкли их видеть, - и станет понятна возможность таких понятий, которые отличны от привычных нам. Л. Виттгенштейн. Философские исследования, ч. II, xii.

1 Методология современной экономической теории: за и против.

Современная экономическая наука занимает специфическое место среди других наук. По своему предмету она - наука общественная (поскольку изучает жизнь общества в различных ее проявлениях) и гуманитарная (так как в основе анализа лежит человек - точнее, его определен­ная концепция). В то же время экономическая теория - наука естественная по своему методу: в качестве аналитического языка она широко использует формальные средства, принятые в дру­гих науках о природе, в первую очередь в физике. Использование математических методов в рамках неоклассической парадигмы, разумеется, обусловлено специфическим видением пред­мета анализа - человека и общества, и принятым в их отношении упрощающих предпосылок, среди которых не последнее место занимает гипотеза рациональности. Сочетание такого под­хода к предмету исследования с формальными методами научного анализа составляет суть эко­номического подхода - концептуальной составляющей неоклассической экономической тео­рии 1. В рамках этого подхода сложилась строго определенная структура позитивного микроэко­номического анализа, которая в последние годы все увереннее выходит на уровень макроана­лиза, и носит в значительной степени конвенциональный характер. Прежде всего, наблюдение за объектом исследования позволяет формулировать те или иные предпосылки относительно его поведения, которые ложатся в основу формальной модели в виде свойств, постулатов, аксиом. Реализм предпосылок модели, как известно, не входит в арсенал обязательных требований к «хорошей» экономической теории. Эмпирическая проверка выводов модели - вот главный показатель ее качества2.

стр 93

Далее те же наблюдения позволяют наложить ограничения на значения независимых переменных и параметров. Сформулированная таким образом формальная модель решается аналитически относительно зависимых переменных (набора благ, цен, выпуска и т. п.), исследуется поведение системы в условиях сравнительной статики и др. Полученные решения, как правило, рассматриваются как теоретические значения искомых переменных, к которым должны асимптотически стремиться эмпирически наблюдаемые значения. Для проверки предсказательной точности модели проводится ее эмпирическая (эконометрическая) проверка, которая позво­ляет оценить степень в которой модель может считаться описывающей реальное поведение объекта. Если вердикт проверки оказывается положительным, модель приобретает статус тео­рии.

Выводы относительно приемлемости теории, которые делаются по итогам такой провер­ки, заслуживают особого внимания. Разумеется, чем ближе эмпирические значения зависимых переменных к теоретически предсказанным, тем лучше для теории. Однако в целом ряде случа­ев статистическое подтверждение в экономике невозможно в явном виде. Зная величины посто­янных и переменных издержек и предельный доход фирмы, нетрудно оценить теоретически ра­вновесный выпуск и сравнить его с объемом продаж. Но как проверить, действительно ли отно­шение первых частных производных функции полезности потребителя по количеству благ равно отношению цен этих благ, если сама (порядковая!) функция полезности эмпирически ненаблюдаема?

Более того: целый ряд общепризнанных теорий вред ли можно протестировать в прин­ципе. В качестве примеров достаточно привести теорию общего равновесия, которая построена на строгих структурных предпосылках, и со времен Вальраса представляет собой скорее «идеологическое» или «метафизическое» видение рыночного хозяйства, нежели описание реальных хозяйственных процессов; или модель ценообразования на капитальные активы (САРМ) в финансовой экономике, которая, по сути, признана нетестируемой со времен убедительной кри­тики РоллаЗ, но тем не менее с успехом разрабатывается в деталях и конкретных приложени­ях, а также в обязательном порядке преподается в курсах теории финансов.

В силу этих причин конечным критерием «научности» в экономике служит не верифика­ция, а фальсифицируемость и конкурентоспособность альтернативных, но непременно конвенционально допустимых гипотез в соответствии с критерием демаркации Поппера, Однако и этот критерий на практике работает не в полную силу: от лучшей гипотезы, вообще говоря, не тре­буется иметь дополнительное эмпирическое содержание по сравнению с предшественницей. Для признания теории достаточными условиями являются скорее ее формальная корректность и выдержанность в рамках неоклассической традиции. Таким образом, методология неокласси­ческого микроэкономического анализа может быть охарактеризована как методологический фальсификационизм с существенным элементом конвенционализма, причем именно этот после­дний в конечном счете определяет множество «научных» теорий4.

И действительно: научная парадигма (или исследовательская программа) микроэкономи­ческой теории базируется на «твердом ядре»5 экономического подхода - предпосылке о раци­ональности действующего субъекта, его максимизирующем поведении, равновесных решениях. К этим положениям в рамках конвенционально принятых разработок неоклассической микроэ­кономики rnodus tollens6 не приложим. Все эмпирические наблюдения, которые не согласуются с этим ядром, призван объяснять гибкий «защитный пояс», т. е. набор вспомогательных гипотез, которые позволяют списать несоответствие теории и фактов либо на изменение граничных ус­ловий, либо на неучтенные факторы (ограничения ceteris paribus, которые можно учесть ex post и модифицировать задним числом), либо, наконец, - на знаменитое фридмановское as if (индивиды ведут себя так, как если бы они максимизировали такую-то функцию). Эта последняя вспомогательная гипотеза особенно сильна - она позволяет спасать такие положения теории, которым, казалось бы, никак не ужиться с фактами. Классический пример - кривые безразличия в теории потребителя, который отнюдь не сверяется с ними, когда ходит по магазинам. Прини­мая такой методологический подход, неоклассическая теория тем самым берет на себя в неко­тором роде «миссионерскую» задачу: люди просто не осознают, что они (или их репрезентативный агент) в действительности ведут себя рационально в соответствии с определением теории, которая как бы просвещает их и рассказывает об «истинной» сути их поведения.

Построенные таким образом «защитные порядки» неоклассической теории выглядят пои­стине неуязвимыми - и все, что остается ученым - это рафинирование формальной техники и создание «защитного пояса» от тех фактов, которые приходится объяснять ex post. Прогресс науки определяется отныне только ходом ее развития, ее внутренней логикой, он замкнут на модели хотя и конвенционально приемлемые, но либо в принципе не тестируемые (примеры

стр 94

см. выше), либо такие, о предсказательной силе которых можно говорить лишь с высокой до­лей условности (такова теория реальных бизнес-циклов). Иными словами, научное творчество получает возможность не заботиться более не только о реализме предпосылок, но - до некото­рой степени - и об аккуратности предсказаний.

Следует признать, что многие чисто дедуктивные по происхождению гипотезы сыграли роль весьма плодотворной «положительной эвристики», т. е. «ряда доводов, более или менее ясных, и предположений, более или менее вероятных, направленных на то, чтобы изменять и развивать «опровержимые варианты» исследовательской программы, модифицировать и уточ­нять «опровержимый» защитный пояс. «(Лакатос, op. cit., с. 84). Таковы, например, теорема Коуза или теорема Модильяни-Миллера, каждая из которых не просто породила целые направле­ния экономической науки, но непосредственно повлияла на реальную жизнь. Нельзя также за­бывать и о том, что в рамках методологического фальсификационизма ни одна теория (пусть даже и фальсифицированная) не должна быть элиминирована, пока не найдена лучшая альтер­натива - это обстоятельство, например, способно служить оправданием теории реальных биз-нес-циклов. Однако ресурсы дедуктивной положительной эвристики все же конечны - и уже существуют области, в которых замыкание на нее сужает описательные возможности науки, игно­рирует новые факты, в конечном счете блокирует прогрессивные сдвиги теории. И тут на по­мощь должен прийти эксперимент.

II. Экспериментальная экономика как положительная эвристика.

Экспериментальная экономика - сравнительно новая область экономической науки, на­чало которой положили работы Эдварда Чемберлина - по эмпирической проверке достижимос­ти рыночного равновесия; Вернона Смита - по тестированию теоретических результатов аукци­онных торгов; и Мостеллера и Ноуджи - по индивидуальному принятию решений в условиях ри­ска7.

Помимо дальнейшей разработки этих направлений исследований, широкое развитие по-лучили экспериментальные проверки результатов, полученных в теории игр; моделей выявления предпочтений в отношении общественных благ; координации эксплицитно несогласуемых дейс­твий. Об окончательной легитимизации экспериментальной экономики как самостоятельной об­ласти исследований свидетельствует недавний выход «справочной книги» по экспериментальной экономике8.

Как явствует из приведенных примеров, экономический эксперимент -это прежде всего тест предсказаний экономической теории. Вооруженный теми теоретическими достижениями, которые принято рассматривать как «непроблематичное исходное знание» (в смысле Поппера), исследователь входит в аудиторию, проводит тест - и нередко получает такие результаты, кото­рые систематически противоречат всем предсказаниям теории9. Такой результат не просто ста­вит под сомнение качество конкретной модели: он чреват более серьезными последствиями для всего экономического подхода. Прежде всего, оказывается под вопросом «непроблематичность» исходного знания: быть может, те обстоятельства, которые казались очевидными ученому-экономисту, на самом деле отнюдь не очевидны для участников эксперимента. Гипотезу прихо­дится перепроверять, заново формулируя условия эксперимента (постановку задачи, требования к участникам эксперимента, обстановку в аудитории и др.) - а это уже новая, гораздо менее предопределенная задача, чем решение математической модели.

Во-вторых - и это, быть может, еще важнее, - приходится задуматься о границах приме­нимости подходов стандартной экономической теории. Если аксиомы индивидуального поведе­ния рассматриваются как постулаты рациональности, то их систематическое нарушение означа­ет или то, что люди в массе своей иррациональны (что ставит под сомнение сам экономический подход, поскольку рациональность положена в основу ее «твердого ядра» и рассматривается как достаточно подтвержденное эмпирическое обобщение); или же то, что надо переосмысли­вать концепцию рациональности. В самом деле: до минирующее в экономике инструментальное понимание этого понятия («рационально то, что в наибольшей степени соответствует хорошо сформулированным целям субъекта»), в первую очередь, является не единственно возможным (достаточно вспомнить такие интерпретации, как «ограниченная рациональность» Саймона, рациональность как «внутренняя непротиворечивость» Сена, «функциональную рациональность» Вебера, Мангейма и ми. др.). А кроме того, в свете экспериментальных данных инструментальная рациональность представляется понятием либо пустым (раз уж большинство людей наруша­ет ее аксиомы), либо наделенным содержанием вопреки аксиомам - и тогда оно лишено эмпи­рического коррелята.

стр 95

Таким образом, экспериментальные данные бросают конвенционально принятым предс­тавлениям сущностный вызов: коль скоро под «рациональностью» понимается нечто, так или иначе надо это нечто определить; а дать удовлетворительное определение, оставаясь всецело в рамках формально-описательного и дедуктивного дискурса, видимо, невозможно. Чтобы решить проблему, нельзя довольствоваться описаниями - требуется объяснение, т. е. реальное опреде­ление рациональности (слово «реальный» понимается в смысле, который восходит к Лейбницу: определение должно задавать интенсиональные условия того, что возможность его осуществле­ния перерастет в необходимость). Иными словами - и в соответствии с принципами методологи­ческого фальсификационизма - условием превращения рационального поведения в нерацио­нальное должно служить неосуществление некоторого критерия или признака. Симптоматично в этой связи, что большинство экспериментов по индивидуальному принятию решений построены по «интенсиональному» принципу: они тестируют не выводы теории, а аксиомы выбора.

Резюмируя вышесказанное, можно утверждать, что эксперимент оказывается чем-то большим, нежели просто тестом теории - он есть процесс, включающий в себя, с одной сторо­ны, изменение представлений исследователей о свойствах изучаемого мира; с другой - непре­рывное порождение стимулов для уточнения известных и предсказания новых свойств. Таким образом, на настоящем этапе развития науки экономический эксперимент - это не просто про­верка выводов; он есть положительная эвристика (Лакатос, op. cit.) научного творчества, ключ к прогрессивным сдвигам в науке, которые возможны только благодаря более точным представ­лениям об объектах исследования и лучшему пониманию их внутреннего строения.

Все сказанное выше относится к экспериментам в аудитории - направленным, запрог­раммированным, в значительной степени искусственным. Другой, не менее примечательный шанс дарит нам сама жизнь: огромное поле для экспериментальной проверки экономической теории предоставляет текущая российская действительность. Уникальное сочетание неустойчи­вых правил игры с формальными институтами развитой рыночной экономики создает множество вполне реальных ситуаций, позволяющих тестировать и формулировать предсказания теории. Сама экономическая реальность России содержит в себе заряд положительной эвристики, - дело лишь за тем, чтобы верно ее распознать.

III. Эксперимент и интерпретация.

В качестве иллюстрации изложенных положений приведем некоторые результаты, кото­рые были получены в ходе экономических экспериментов, проведенных автором в МГУ весной этого года. В числе прочих испытуемым (70 студентам 1 курса экономического факультета) был предложен следующий вопрос10:

Ниже приводятся три лотереи. 1) Упорядочите эти три лотереи по степени предпочтения (т. е. поставьте цифру 1 слева от той лотереи, которая представляется Вам самой привлекатель­ной, 2 - следующей по степени привлекательности, 3 - наименее привлекательной:

___А: $100 с вероятностью 0. 8 (80%) -$10 (т. е. потеря $10) с вероятностью 0. 2 (20%)

___В: $150 с вероятностью 0. 33 $75 с вероятностью 0. 34 0 с вероятностью 0. 33

___С: $200 с вероятностью 0. 2 $150 с вероятностью 0. 2 $100 с вероятностью 0. 2 $50 с вероятностью 0. 2 0 с вероятностью 0. 2

2) Проранжируйте эти три лотереи по степени риска, т. е. напишите в таблице после ци­фры 1 ту из них, которая Вам кажется самой рискованной, после цифры 2 - следующую по сте­пени риска, после 3 - наименее рисковую:

1 -_________

2-__________

3-__________

стр 96

Первый начальный, второй центральный моменты и стандартное отклонение лотерей ра­вны Е=78, V=1936, (=44; Е=75, V=3712, 5, (=60. 93; Е=100, V=5000, (=70. 71, соответственно. Таким образом, рисковость лотерей в терминах дисперсии возрастает от А к С, а лотерея В представляет собой еще и «ухудшенный» (с уменьшенным ожидаемым выигрышем) разброс с постоянной средней лотереи А. Стандартная теория предполагает, что индивиды «любят ожи­даемый выигрыш и «не любят» риск, т. е. предпочтения должны сходиться к лотерее В с разной степенью, которая зависит от формы функции полезности. Однако большинство индивидов (63%) наиболее предпочтительной назвали лотерею С (лотереи А и B выбрало 24. 5% и 12. 5%, соответственно). Это можно было бы объяснить тем, что индивиды неожиданно оказались лю­бителями риска (risk-seekers) - однако ответы на второй вопрос (ранжирование лотерей по сте­пени риска) не дают оснований для такой интерпретации. Подавляющее большинство из тех, кто выбрал лотерею С (48% от всего числа индивидов) сочли ее наименее рисковой, тогда как 57% от общего числа сочли самой рисковой лотерею А, причем самой рисковой и самой худ­шей назвало ее 30% индивидов. Примечательно, что и при перестановке вопросов местами (в другом варианте 54 человека должны были сначала упорядочить лотереи по степени предпочте­ния, а затем - по степени риска) ответы оказались практически такими же.

Таким образом, выходит, что индивиды демонстрировали стремление к риску, сами того не подозревая. Разумеется, подобные ответы были «спровоцированными» - в частности, естест­венно предположить, что существенную роль играет наличие отрицательного выигрыша (потери) в лотерее А и максимальные выигрыши в лотерее С11. Однако в данном случае все это не снимает основной семантической дилеммы: либо индивиды «неадекватно» воспринимают поня­тие «риск»; либо у принятого в теории определения «рисковости» нет безусловного эмпиричес­кого эквивалента.

Практическое следствие такого рода предпочтений индивидов может быть проиллюстри­ровано на примере другого, «естественного» эксперимента - поведения вкладчиков многочис­ленных сберегательных компаний типа «МММ», «Тибет», «Светлана» и др. Примем в качестве рабочей гипотезы ту предпосылку, что у значительного числа агентов российской экономики смещено восприятие рисковых и нерисковых перспектив (риск ассоциируется с возможной по­терей, а не с большим разбросом возможных исходов). И если дисперсию исходов в принципе можно оценить с достаточной степенью точности (вклад в Сбербанке, во всяком случае, более надежен, чем вклад в банке «Чара»), то предсказать точную дату наступления «потери» (банкротства сберегательной фирмы) человеку со стороны крайне сложно. Это обстоятельство диктует специфические стратегии поведения со стороны инвесторов (как частных вкладчиков, так и фирм). Представляется, что многие из них существенно склонны действовать по принципу «урвать и убежать»: вступая в сделку, они знают, что партнер мажет нарушить обязательства и скрыться с их средствами, но надеются, что это произойдет после того, как они получат от фирм то, что причитается персонально им.

Для примера предположим, что финансовое положение сберегательной компании доста­точно устойчиво, и из двух возможных стратегий - продолжать работу и выплачивать обещанные проценты, либо бежать со всеми активами фирмы, - первая является слабо доминирующей. Иде­нтичные инвесторы, осознавая рисковость любых вкладов, могут либо забрать деньги, либо продолжать держать их на счету, рассчитывая на процентный доход. Подобный расклад может быть представлен как игровая ситуация, где в клеточках таблицы представлены полезности аге­нтов (инвестора и фирмы):

инвестор\фирма

работать дальше

скрыться с деньгами

держать вклад

+5, +8

• 8, +5

забрать вклад

• 2, +5,

+3, +3

В этом случае (с благополучной фирмой) равновесным по Нэшу решением будет пара стратегий (держать, работать). Заметим однако, что это решение достижимо лишь при том условии, что инвесторы достаточно толерантно относятся к риску (в стандартном понимании тер­мина), т. е. готовы скорее держать вклад (+5), нежели забрать его (-2) - например, ожидая вы­соких процентных доходов.

Неприятие риска со стороны вкладчиков изменит картину: если инвесторы невысоко оценивают надежность компании и это сильно ухудшает привлекательность фирмы, то вклад лучше забрать:

стр 97

инвестор\фирма

работать дальше

скрыться с деньгами

держать вклад

• 2, +8

• 8, +5

забрать вклад

+3, +3

+3, +3

Тогда к слабо доминирующей стратегии фирмы «работать» добавится доминирующая стратегия инвестора «забрать», и фирма лишится заемных средств. Ввиду ограниченности как собственных средств, так и кредитных возможностей фирмы ее дальнейшая работа будет весь­ма затруднена 12.

Пусть теперь и перспективы фирмы будут не столь удачны и/или она ведет весьма рис­кованную игру (как это делали «Тибет» и МММ), так что полезность стратегии «скрыться» может быть выше полезности стратегии «работать». Пусть, кроме того, инвесторы воспринимают как «риск» лишь возможность потери (-8), но не саму по себе неустойчивость положения фирмы (+5). Тогда в соответствии с нашей предпосылкой они могут надеются успеть получить свое, и не забирать свои вклады. Игра в стандартной форме может выглядеть так:

инвестор\фирма

работать дальше

скрыться с деньгами \

держать вклад

+5, +5

• 8, +8

забрать вклад

• 2, +5

+3, +3 1

В этом случае доминирующих стратегий нет, и единственное равновесие по Нэшу возмо­жно при смешанной стратегии. Именно это и происходит в реальности, когда инвесторы прино­сят деньги в фирму, зная что она ненадежна, но все равно рискуют, быть может, сами того не осознавая. Поскольку игра продолжается конечное число периодов, а ставка инвестора каждый раз равна всему вкладу, - вкладчик по сути своей обречен на проигрыш. Заметим, что если бы инвесторы отдавали себе отчет в истинной степени риска, то были бы менее склонны надеяться на благополучный исход своих взаимоотношений с сомнительной компанией. Доминирующей стратегией инвестора в этом случае было бы «забрать» - и откровенный «лимон» сберегательно­го рынка, скорее всего, просто вынужден будет закрыться:

инвестор\фирма

работать дальше

скрыться с деньгами \

держать вклад

• 2, +5

• 8, +8

забрать вклад

+5, +5

+3, +3 1

Рассмотренный пример, при всей его простоте, на наш взгляд, неплохо отражает тот круг обстоятельств, который принимали (или не принимали) в расчет инвесторы сомнительных сберегательных фирм.

«Искаженное» восприятие риска приводит к тому, что при данных полезностях агентов вместо исчезновения с рынка рисковых фирм по причине их несостоятельности и ненадежности они и вправду исчезают - причем бесследно и с деньгами вкладчиков.

В заключение хотелось бы отметить еще одно обстоятельство общетеоретического и общеметодологического характера. Как вытекает из приведенных примеров (и широко подт­верждается мировой практикой экономических экспериментов в области индивидуального при­нятия решений) далеко не все наблюдения объясняются существующими теориями, и далеко не все предсказания этих теорий подтверждаются экспериментом. Для устранения подобного рода «дыр», видимо, требуются два встречных исследования: 1) детальное изучение и описание тех возможных контекстов (возможных миров), которые разрешают (или хотя бы не запрещают) наблюдаемые отношения или поведение; и 2) анализ способностей тех или иных формальных моделей к отображению выделенных свойств. Сравнение их результатов должно естественным образом выявить те «пробелы» в структуре возможных миров, которые не описываются сущест­вующими теориями - и соответственно открыть перспективы для выбора или построения наибо­лее адекватной модели.

Как нам представляется, при решении этих задач может быть с успехом применен обши­рный аппарат формальной логики. В логических терминах речь идет о детальном исследовании языков существующих моделей - с одной стороны, и эмпирически наблюдаемых отношений ин­дивидов к объектам выбора - с другой. Следующим этапом работы должно стать приведение структуры языка модели в соответствие со структурой наблюдаемого мира, как непременное условие наделения модели хорошими описательными свойствами. Изучение наблюдаемых струк-

стр 98

тур - задача эксперимента, т. е. той положительной эвристики, которая способна обеспечить прогрессивный сдвиг экономической науки.

СНОСКИ

1 О применении экономического подхода при анализе экономических и социальных явлений см. Г. Беккер. Экономический анализ и человеческое поведение // THESIS, 1993, вып. 1, С. 24-40.

2 См. М. Фридмен. Методология позитивной экономической науки // THESIS, 1994, вып. 4, С. 20-52.

3 R. Roll. A Critique of the Assets Pricing Theory's Tests // Journal of Financial Economics, March 1977, v. 4, no. 2, p. 129-176.

4 Известный английский экономист М. Блауг использует в этой связи удачный термин «выхолощенный фальсификационизм» - см. М. Блауг. Несложный урок экономической методологии // THESIS, 1994, вып. 4, с. 59. 5 И. Лакатос. «Фальсификация и методология научно-исследовательских программ», М.: Медиум, 1995.

6 Modus tollens - правило логического вывода, в соответствии с которым ложность заключения Q опровер­гает посылку Р, формально Р (Q & (Q ((Р. В данном контексте это означало бы, что если выводы из теории не под­тверждаются эмпирически, то теорию следовало бы элиминировать.

7 Chamberlin E. W. An Experimental Imperfect Market // Journal of Political Economy, 1948, v. 56, no. 2, p. 95-108.; Smith V. L. An Experimental study of competitive market behaviour // Journal of Political Economy, 1962, v. 70, P. 111-137.; Mosteller F. and Nogee P. An Experimental Measurement of Utility // Journal of Political Economy, 1951, v. 59, p. 371-404.

8 J. H. Kagel and A. E. Roth (eds.). A Handbook of Experimental Economics. Princeton University Press, 1995.

9 cm. Шумейкер П. Модель ожидаемой полезности: разновидности, подходы, результаты, пределы возмо­жностей // THESIS, 1994, вып. 5, С. 29-80. В этой - хотя и устаревшей - обзорной статье в области индивидуального принятия решений приводятся многочисленные примеры нарушения аксиом и правил рационального выбора, объя­сняющиеся, в частности, психологическими причинами.

10 Пользуясь случаем, автор выражает свою глубокою признательность преподавателям экономического ф-та МГУ В. И. Черняку и И. А. Кострикину за оказанную помощь и содействие в проведении экспериментов.

11 Эти и другие аспекты психологического восприятия потерь и «эффектов масштаба» значимых величин рассматриваются, напр., в классической статье D. Kahneman and A. Tversky. Prospect theory: An Analysis of Decision under Risk // Econo metrica, 1979, v. 47, p. 263-291.

12 Подобное изменение значений функции полезности возможно в силу того, что эта функция определена с точностью до аффинного (линейного) преобразования: если u (х) - функция полезности, то v (x) = a+bu (x) - тоже функция полезности.

А. Я. ЭЛЬЯНОВ

МИРОХОЗЯЙСТВЕННЫЙ АСПЕКТ СИСТЕМНОЙ ТРАНСФОРМАЦИИ

1. Прежде всего хочу подчеркнуть актуальность вынесенных на обсуждение проблем, а также отметить вдохновляющую глубину их освещения. Особенно, на мой взгляд, следует при­ветствовать попытку увязать воедино теорию и практику экономики переходного периода, рас­смотреть их в глобальном контексте, используя метод исторической и международной компара­тивистики. Опираясь на тот же метод, сосредоточу внимание на мирохозяйственном аспекте пе­реходного периода, который еще не затрагивался.

2. По моему глубокому убеждению, от выбора способов и результатов международного экономического общения в огромной, если не в решающей, степени зависит сама возможность успешного завершения системных преобразований, которые сегодня происходят в России. Ибо конечная цель этих преобразований заключается в существенном повышении уровня и качества жизни россиян. А это с необходимостью предполагает создание здоровой конкурентоспособной экономики. Рост же ее эффективности не в последнюю очередь зависит от освоения передовых экономических, научно-технических и культурных достижений, доступ к которым можно полу­чить только интегрировавшись в систему современных мирохозяйственных связей,

3. Ускорение научно-технического прогресса, обусловленное микроэлектронной и инфо­рмационной революциями, расширив и уплотнив взаимодействие всех стран, послужило мощ­ным толчком к интернационализации и хозяйственной жизни в планетарном масштабе. Об этом свидетельствует существенно возросшая роль международного разделения труда (МРТ) и инос­транных инвестиций в процессе развития, В 1960-1993гг. совокупная экспортная квота развитых и развивающихся рыночных экономик возросла почти в 1, 7 раза и достигла 20, 5% мирового ВВП, причем 5/6 этого прироста приходится на последние 23 года. Еще более внушительно вы­глядит сумма продаж иностранных филиалов ТНК, немалая часть которых также реализуется

стр 99

через каналы международной торговли, -в 1993г, такие продажи оценивались в 22, 5% мирового ВВП,

4. Важно подчеркнуть, однако, что динамика включения развивающихся экономик в МРТ оказалась в целом выше, чем у развитых: совокупная экспортная квота развитых стран возросла менее чем на 2/3, а развивающихся -более чем в 2 раза. Между тем поэтому показателю разви­вающиеся экономики превосходили развитые и до1960г. Различия в величине и динамике сово­купных экспортных квот этих двух групп государств, очевидно, частично объясняются меньшей численностью населения преобладающей массы развивающихся стран в сравнении с развитыми. Ибо именно население образует первооснову производительного и потребительного потенциала любой, отдельно взятой национальной экономики. И чем скромнее этот потенциал, тем в прин­ципе больше (с учетом уровня и структуры производства) потребность участия в МРТ. Но глав­ная причина отмеченных различий кроется в несравненно более глубоком разрыве между стру­ктурами производств и потребления в развивающихся странах, нежели в развитых. Стремитель­но растущий зазор между ними вынуждает развивающиеся страны к более масштабному вклю­чению в МТР.

5. Эту задачу удалось решить далеко не всем. В странах же, которые с ней справились, роль мирохозяйственных отношений оказалась много выше среднего. Речь не только и не столько об увеличении доли ВВП, реализуемой на мировом рынке, сколько об итогах освоения мирового рынка. Ибо экономическая значимость наращивания экспортной квоты не в послед­нюю очередь зависит от ее исходной величины. Не случайно, что число развивающихся стран, чей экспорт рос быстрее мирового в 2, 5раза, больше тех, где возросла экспортная квота. Меж­ду тем почти все лидеры экспортной экспансии оказались лидерами и по темпам экономическо­го роста. Определенная корреляция этих показателей просматривается и в группе развитых ры­ночных экономик, но там она выражена не столь отчетливо и в тенденции ослабляется.

6. Наиболее ощутимых достижений в развитии экспорта, потянувшего за собой всю эко­номику, добились государства, преуспевшие в диверсификации и облагораживании его структу­ры промышленными товарами возрастающей технологической сложности. Исключением являют­ся несколько карликовых по численности населения стран, которые располагают огромными (в пересчете на душу) запасами полезных ископаемых из числа пользующихся повышенным спро­сом на мировом рынке (нефть, алмазы). Кстати, в основном за счет 15 государств, составляю­щих первую из этих двух групп, и возросла общая доля развивающихся стран как в мировой торговле, так и в мировом производстве. Благодаря этому с середины 80-х годов началось и со­кращение пресловутого разрыва между развивающимися и развитыми рыночными экономиками по производству ВВП а расчете на душу населения.

Выдвижение на лидирующие позиции стран, добившихся наибольших успехов в развитии промышленного экспорта, вполне закономерно. В основе этого феномена лежат два фактора. С одной стороны- более высокая эластичность спроса по доходу на промышленные изделия, в тенденции коррелирующая с уровнем технологической сложности - и соответственно - с дина­мика мировой торговли ими. С другой стороны, ведущая роль обрабатывающей индустрии в ра­звитии, через посредство разветвленной системы прямых и обратных связей, увлекающая за собой все прочие сектора отсталой экономики.

7. Говоря о сдвигах в мирохозяйственной ситуации за последние 35 лет, как бы проеци­рующих глобальные тенденции на обозримую перспективу, а также в социально-экономическом расслоении развивающихся, стран в зависимости от освоения ими императивов, отражающих эти тенденции, мне хотелось привлечь внимание Ученого совета к проблемам, которые весьма акту­альны и для нынешней России, а заодно обозначить направления, могущие обеспечить их ре­шение. Обращение же к материалам, характеризующим состояние дел в группе развивающихся стран, обусловлено их типологическим сходством с Россией, обусловленное необходимостью создания полновесной рыночной экономики и интеграции в современную систему мирохозяйственных связей

8. Остановлюсь чуть подробнее на причинах успехов и неудач в решении этих проблем развивающимися странами. Центральный вопрос, с которым они столкнулись на старте незави­симого национального развития, заключался в выборе -его общей направленности. Чтобы лучим понять суть этой проблемы необходимо отметить, что она возникла не сразу. Первые 10-15 лет, отмеченные бурным всплеском национального самосознания, освободившиеся от колониальных и полуколониальных пут страны развивались практически по одному сценарию. Его суть сводит­ся к так называемой импортозамещающей индустриализации, нацеленной на форсированное освоение отечественного рынка потребительских промышленных товаров, который был сфор­мирован и продолжал развиваться на основе внешнеторгового обмена. Этому во многом способ-

стр 100

ствовала благоприятная конъюнктура на мировых рынках сырья (представлявшего в то время главную, нередко единственную статью их экспорта), связанная с послевоенной реконструкцией Европы и затяжным вооруженным конфликтом в Корее. Однако созидательные потенции такого импортоозамещения довольно были быстро исчерпаны. Осложнилась и ситуация с экспортом сырья, который подпитывал его как со стороны спроса (создаваемого экспортными доходами), так и со стороны предложения (посредством закупок на ту же выручку от экспорта недостающих инвестиционных и промежуточных товаров). И тогда во весь рост встал вопрос - что делать дальше.

9. Если отвлечься от частностей, то среди огромного многообразия, обусловленного спе­цификой конкретных стран, можно выделить две основные стратегии развития, реализация ко­торых во многом предопределила динамику и качество экономического роста развивающихся стран в последующие десятилетия. Одна из них обозначена в экономической литературе как внутрьориентированное развитие (inwardlooking development), другая как внешнеориентированное развитие (outwardlooking development). Несколько упрощая суть дела, эти стратегии можно квалифицировать как ориентированные на национальный и мировой рынки. В фокусе их внима­ния соответственно находятся максимизация самообеспеченности и участия в МРТ. Первая стра­тегия нацелена на углубление импортозамещения во имя создания как можно более целостных промышленных комплексов, с тем чтобы уменьшить зависимость от импорта и по достижении этими комплексами экономической зрелости развернуть экспорт промышленных изделий. Цель второй - всемерная интеграция в международное промышленное разделение труда.

Сначала основу промышленного экспорта составляла продукция предприятий, созданных я первой фазе импортозамещения, и родственных им производств. В последующем экспортный потенциал местной промышленности наращивался по разным направлениям. Одно из них, быть может, самое важное и перспективное сформировалось на базе подключения к выполнению частичных операций (изготовление отдельных деталей, узлов, их сборка) в рамках создаваемых ТНК международных промышленных комплексов. Это, как и первоначальная часть промышлен­ного экспорта опиралось на преимущества сравнительно дешевой рабочей силы. Частичные операции с расширением их круга нередко становились структурообразующими ядрами высоко-динамичных отраслей современной промышленности. Особенно весомо такие процессы развернулись в отраслях, специализирующихся на производстве различной аппаратуры с электронной начинкой. Параллельно по мере развития экспортных производств рос спрос на промежуточные и инвестиционные товары, необходимые для выпускаемой ими продукции, создавая предпосыл­ки для перехода к следующей, более высокой стадии импортозамещения, но в данном случае уже на более здоровой экономической основе. Так готовилась почва для последующего прод­вижения на мировой рынок более капитало-, техно- и наукоемкой продукции.

10. Совсем не убежден, что представленная выше логика обеих стратегий полностью осознавалась теми, кто за них ратовал и воплощал в жизнь. Но события развивались именно в такой последовательности. Несмотря на незавершенность теоретического спора между приверженцами этих двух, на первый взгляд, как бы противостоящих друг другу направлений индуст­риализации, практика последних десятилетий позволяет подвести некоторые итоги. Прежде все­го необходимо отметить, что при повальном увлечении развитием обрабатывающей промыш­ленности, которая изначально является символом индустриализации и независимости, фактиче­ски вне поля зрения обеих стратегий осталось сельское хозяйство. Между тем, представляя пе­рвооснову любой и тем паче слаборазвитой экономики, аграрный сектор (вернее его состояние) оказал существенное влияние на общий ход развития и реализации обеих стратегий.

11. Страны, пытавшиеся вести наступление на отсталость на основе внутрьориентированного развития, - а таких было огромное большинство -с самого начала столкнулись с множест­вом проблем, не поддающихся сколько-нибудь быстрому и эффективному решению. К важней­шим из них относятся ограниченная емкость внутренних рынков, особенно если принять во внимание масштабы и динамику современного научно-технического прогресса. Недостаточный спрос сплошь и рядом блокировал создание многих видов современного производства проме­жуточных и инвестиционных товаров, с организацией которого связывались надежды на созда­ние целостных промышленных комплексов, или препятствовал их оптимизации. А там где этого не было, для полного насыщения рынка зачастую хватало одного-двух предприятий. В резуль­тате блокировалась конкуренция, а тем самым и побудительные мотивы к инновациям и совершенствованию. Формирование необходимой конкурентной среды, кроме того, одерживалось непомерным по уровню и срокам протекционизмом, без которого едва ли можно сохранить преобладающую массу производств, созданных в процессе импортозамещения. Поэтому надеж-

стр 101

ды на достижение ими экономической зрелости и наращивание с их помощью экспорта в пода­вляющем большинстве случаев оказались тщетными.

В особо тяжелом положении находятся госпредприятия. Пытаясь компенсировать огра­ниченность частных сбережений и нежелание (или неготовность) частных инвесторов вкладывать средства в проекты с длительными сроками окупаемости, государство напрямую включилось в промышленное строительство, чтобы подтолкнуть индустриализацию. В итоге оно превратилось не только в инвестора, но и в крупного собственника. Вместе с тем из-за бюрократических методов управления и искусственного занижения цен на их продукцию (по так называемым народно-хозяйственным, а также социально-политическим соображениям) государственные предприя­тия в основной своей массе оказались убыточными. Их поддержка наплаву легла тяжелым бре­менем на госбюджет и всю экономику.

12. Однако главное в том, что сама идея максимизации самообеспечения промышленны­ми товарами не стыкуется с глобальными тенденциями развития. Современный научно-технический прогресс, расширяя и усложняя структуру общественного разделения труда, тем самым сужает возможности создания целостных промышленных комплексов на ограниченном пространстве отдельных национальных рынков. В таких условиях односторонняя, доводимая до экономического абсурда ориентация на импортозамещение не просто лишает потенциальных выгод, проистекающих из МРТ. Импортозамещение в отрыве от наращивания экспорта бесперс­пективно еще и потому, что ныне производство даже в самых крупных и развитых странах, не говоря уже о развивающихся, не в состоянии угнаться за возвышением потребностей, которое индуцируется научно-техническим прогрессом и ретранслируется всепроникающим демонстра­ционным эффектом. Тем более это нереально, когда оно включает формирование многоярус­ных промышленных комплексов, нацеленных на освоение всего цикла производства промежуто­чных и инвестиционных товаров. Отставание предложения от спроса требует увеличения импор­та вместо предполагавшегося его сокращения, а для осуществления такого импорта необходим соответствующий рост экспорта. Между тем без существенного расширения, обновления и обла­гораживания его товарной структуры добиться этого в наше время практически невозможно. Решение этой жизненно важной задачи блокирует не только низкая эластичность спроса (по до­ходу) на сырье, ведущая к сокращению его доли в мировой торговле, но и прогресс в создании искусственных заменителей сырья, неблагоприятная для его экспортеров тенденция цен и наби­рающий силу переход к ресурсосберегающему типу развития.

Отсюда многочисленные разрывы в воспроизводственных связях и недопустимая разбалансированность экономических структур, нередко усугубляемая хроническим отставанием сельского хозяйства от требований, предъявляемых к нему процессом развития, в результате которого увеличивается и без того непосильная нагрузка на импорт. Итогом этого стали замед­ление или блокировка экономического роста, перенапряжение государственных финансов, инф­ляция, увеличение дефицита торгового и платежного балансов, разбухание внутреннего и внеш­него долга. Таковы в общих чертах последствия (в различных комбинациях и при разной степе­ни интенсивности) внутрьориентированного развития, поставившего во главу угла задачу всеме­рного повышения самообеспеченности промышленными товарами. Попытки как-то переломить столь неблагоприятный ход дел неизменно наталкиваются на инерционность, а также неэффек­тивность промышленных и иных структур, созданных в процессе безоглядного импортозамещения, и жесткое сопротивление могущественных социальных и политических сил, взращенных на их основе. Большинство таких попыток окончилось поэтому безрезультатно или привело лишь к частичному успеху, не обеспечившему радикальных перемен к лучшему. Вырваться из этого по­рочного круга пока удалось немногим.

13. В принципиально ином положении находятся страны, взявшие курс на внешнеориентированное развитие в ходе или сразу же после начальной фазы импортозамещения еще до исчерпания ее созидательных потенций. Хотя на первых порах при продвижении промышленной продукции на внешние рынки им также пришлось столкнуться с огромными трудностями. Нема­ло проблем стоит перед ними и ныне. Но это, как правило, проблемы другого уровня и иного рода. В чем же секрет их несравненно более успешного развития, а также «присоединившихся» к ним стран, которые сумели вырваться из засасывавшей их трясины самообеспечения? Кроме уже отмеченной ориентации на огромную поглощающую способность мирового рынка, на мой взгляд, к важнейшим составляющим и причинам такого успеха относятся еще по меньшей мере шесть факторов. Из-за недостатка времени ограничусь простым их перечислением. Тем более что для уяснения сути дела, наверное, этого достаточно.

Во-первых, при ориентации на развитие экспортных производств основное внимание ко­нцентрируется на использовании уже имеющихся и потенциальных сравнительных преимуществ.

стр 102

Отсюда изначально более высокая эффективность экономического роста. Немалая роль в этом деле принадлежит международной кооперации во всех доступных формах, во многом облегча­ющей поиск и освоение перспективных ниш на мировом рынке.

Во-вторых, вопреки устоявшимся представлениям концентрация внимания на экспорте отнюдь не исключает, а, напротив, как это и должно быть, сопровождается импортозамещением. Только оно осуществляется не ради повышения самообеспеченности любой ценой, а по мере вызревания необходимых внутренних предпосылок. Это обеспечивает относительно плавное и мотивированное восхождение от простейших в технологическом отношении производств, предс­тавляющих легкую промышленность, к более сложным, входящим в состав тяжелой индустрии, и одновременно закрепляет успехи, достигнутые на экспортном направлении, освоением ниш на внутреннем рынке, которые создаются самим его развитием,

В-третьих, ставка на максимизацию участия в МРТ создает мощные стимулы для инсти­туциональных преобразований, способствующих становлению современного рыночного механи­зма и его неустанному совершенствованию.

В-четвертых, последовательная ориентация на самые передовые технологии и их совер­шенствование, которая без надлежащего рыночного механизма едва ям может быть реализова­на.

В-пятых, относительная социально-политическая стабильность, расчистившая дорогу для широкого и разностороннего сотрудничества с иностранным капиталом.

В-шестых по счету, но не по значению активное целенаправленное участие государства в процессе развития. Вмешательство государства в экономику так называемых новых индустри­альных стран, творчески заимствовавших опыт Японии, а также последовавших их примеру но­вых поколений динамичных экспортеров промышленных товаров, отличается сугубо дружест­венным по отношению к рынку характером. Его главная цель - создать максимально благоприя­тные условия для предпринимательства и стимулировать освоение им наиболее перспективных направлений развития, задаваемых тенденциями научно-технического прогресса и сопутствую­щими ему сдвигами на мировом рынке. Аналогичная политика проводится и в целях заполнения ниш, формирующихся на внутренних рынках. В первом случае используется обширный инстру­ментарий для поощрения местного экспорта, во втором - разумный по уровням и срокам протекционизм, обеспечивающий льготный режим для становления импортозамещающих произ­водств. Это без всяких преувеличений и явилось тем фактором, который, не нарушая естествен­ного хода развития, позволил форсированно «проскочить» ряд его неизбежных фаз и этапов и тем самым приблизиться к развитым рыночным экономикам.

14. Россия между тем все еще находится на перепутье. Речь в данном случае не о тяже­лом наследии прошлого, и не о многочисленных сбоях в осуществлении системных преобразо­ваний или неудачах при осуществлении финансово-экономической стабилизации, и даже не о социально-политической нестабильности, препятствующей выходу из нынешнего кризиса и во­зобновлению экономического роста. До сих пор нет внятной концепции общественного, в част­ности, экономического развития, увязывающей воедино проблемы стабилизации, структурной адаптации и неотложных институциональных реформ и обеспечивающей надлежащее взаимо­действие между секторами экономики, ориентированными на внутренний и внешний рынки. В итоге их развитие идет как бы на параллельных курсах, вне связи друг с другом. Внешнеэконо­мическая деятельность и внешнеэкономическая политика, как и в предшествующие десятилетия, слабо состыкованы с общими целями развития и решают хотя и очень важные, но все-таки час­тные по своему характеру задачи.

Разумеется, договоренность с Лондонским и Парижским клубами о реструктуризации ве­сомой части внешнего долга можно только приветствовать. Безусловного одобрения заслужи­вают либерализация внешнеторговой деятельности, начавшееся в 1993 г. восстановление экспо­рта после обвального его свертывания в1992 г., сохранение положительного внешнеторгового баланса, налаживание нормальных отношений с МВФ и МБРР, позволяющее пользоваться льго­тными займами и кредитами, создание и укрепление таможенной службы и многое другое. Но облегчение в части погашения задолженности не сопровождалось формированием достаточно привлекательного инвестиционного климата. За 5лет так и не создана необходимая для этого законодательная база. Конкурентоспособность страны в части привлечения иностранных инвес­тиций остается на недопустимо низком уровне. При этом наращивание экспорта сопровожда­лось утерей значительной части традиционных российских рынков и, главное, ощутимым обед­нением его товарной структуры. Дело не только в том, что при консервации сырьевой специа­лизации нельзя обеспечить сколько-нибудь значительное увеличение доходов от экспорта. Та­кая специализация в условиях России ни при каких обстоятельствах не может стать мотором

стр 103

экономического роста. Решение этой задачи предполагает целенаправленную диверсификацию и облагораживание товарной структуры экспорта.

15. Россия находится в предпочтительном положении в сравнении с теми позициями, которые занимали нынешние лидеры развивающегося мира на старте их восхождения от слаборазвитости к экономической зрелости. Это и высокий уровень общего и специального образова­ния, и внушительный отряд высококвалифицированных специалистов инженерного и научно-технического профиля, и продвинутость в некоторых фундаментальных и прикладных науках, и наличие высоких технологий двойного назначения. Более того, по некоторым из этих парамет­ров налицо аналогичные преимущества и перед положением в первые послевоенные годы Япо­нии, а, быть может, даже и Германии.

В отличие от развивающихся стран, а в известной мере и от Японии, Россия располагает ресурсами для экспортной экспансии сразу на нескольких технологических ярусах, включающих высокотехнологичную продукцию. Это создает предпосылки для определенной экономии вре­мени в сравнении с развивающимися странами, которые вынуждены были продвигаться на ми­ровой рынок промышленной продукции постепенно, следуя от простейших к более технологи­чески сложным ее видам.

Ничем не заменимую роль в реализации всех этих возможностей может сыграть творчес­кое освоение опыта, несмотря на огромное его своеобразие, так называемых новых индустри­альных и других развивающихся стран, добившихся впечатляющих успехов в развитии промыш­ленного экспорта. Этот опыт, в частности, показывает, что извлечь максимальные выгоды из участия в МРТ, можно только мобилизовав все имеющиеся ресурсы, обращая особое внимание на наиболее перспективные в долгосрочном плане отрасли и участки отечественной промыш­ленности, способные стать настоящим мотором ее обновления и роста. Даже если некоторые из них находятся в зачаточном или запущенном состоянии. Я имею в виду, в частности, микроэлек­тронику (представляющую одно из важнейших звеньев современного научно-технического прог­ресса), без приобщения к достижениям которой едва ли можно основательно закрепиться на мировых рынках современной промышленной и научно-технической продукции.

Описание предмета: «Экономическая теория»

Литература

1. Л.И. Лопатников. Экономико-математический словарь. Словарь современной экономической науки. – М.: Дело, 2003. – 520 с.
   
2. Экономические и социальные проблемы России, №1, 2006. Экономическая наука и экономическое образование в переходный период. – М.: ИНИОН РАН, 2007. – 156 с.
   
3. С.Н. Грицюк, Е.В. Мирзоева, В.В. Лысенко. Математические методы и модели в экономике. – Ростов-на-Дону: Феникс, 2007. – 352 с.
   
4. М.В. Силантьева. Проблемы логики и теории познания в современном гуманитарном знании. – М.: МГИМО (У) МИД России, 2006. – 48 с.
   
5. И.В. Блауберг. Проблема целостности и системный подход. – М.: Едиториал УРСС, 1997. – 450 с.
   
6. Современные проблемы изучения и сохранения биосферы (комплект из 3 книг). – М.: Гидрометеоиздат, 1992. – 1088 с.
   
7. Глобализация и афро-азиатский мир. Методология и теория. – М.: ИНИОН РАН, 2007. – 164 с.
   
8. В.С. Баевский. Лингвистические, математические, семиотические и компьютерные модели в истории и теории литературы. – М.: Языки славянской культуры, 2001. – 336 с.
   
9. Проблемы источниковедения и историографии. Материалы II научных чтений памяти академика И. Д. Ковальченко. – М.: Российская политическая энциклопедия, 2000. – 432 с.
   
10. И.Г. Кошевая. Проблемы языкознания и теории английского языка. Принципы формирования видо-временного значения в языке (к типологии видо-временных связей). Теоретический курс. – М.: Либроком, 2012. – 152 с.
    
11. О.С. Сухарев. Методология и возможности экономической науки. – М.: Инфра-М, КУРС, 2014. – 364 с.
    
12. Машиностроение. Энциклопедия в 40 томах. Раздел 4. Расчет и конструирование машин. Том 4-20. Корабли и суда. В 2 книгах. Книга 1. Общая методология и теория кораблестроения. – М.: Машиностроение, Политехника, 2003. – 744 с.
    
13. Олег Рой. Методология научных исследований в экономической науке. – М.: LAP Lambert Academic Publishing, 2012. – 304 с.
    
14. Олег Сухарев. ИНСТИТУЦИОНАЛЬНАЯ ТЕОРИЯ И ВОЗМОЖНОСТИ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКИ. – М.: LAP Lambert Academic Publishing, 2011. – 64 с.
    
15. Елена Кондратьева. Теневые процессы: методология и теория исследования. – М.: LAP Lambert Academic Publishing, 2011. – 188 с.
    
16. Психологические исследования личности. История, современное состояние, перспективы. – М.: Институт психологии РАН, 2016. – 448 с.
    
17. М.А. Корытцев. Предмет современной экономической науки в контексте эволюции хозяйственных институтов. – М.: Содействие - XXI век, 2016. – 182 с.
    

Образцы работ

Задайте свой вопрос по вашей проблеме

		Гладышева Марина Михайловна marina@studentochka.ru +7 911 822-56-12 с 9 до 21 ч. по Москве.

Внимание!

Банк рефератов, курсовых и дипломных работ содержит тексты, предназначенные только для ознакомления. Если Вы хотите каким-либо образом использовать указанные материалы, Вам следует обратиться к автору работы. Администрация сайта комментариев к работам, размещенным в банке рефератов, и разрешения на использование текстов целиком или каких-либо их частей не дает.

Мы не являемся авторами данных текстов, не пользуемся ими в своей деятельности и не продаем данные материалы за деньги. Мы принимаем претензии от авторов, чьи работы были добавлены в наш банк рефератов посетителями сайта без указания авторства текстов, и удаляем данные материалы по первому требованию.