Новые социальные технологии в сфере культуры - Банк бесплатных рефератов, курсовых, дипломных работ

Воспользуйтесь формой поиска по сайту, чтобы найти реферат, курсовую или дипломную работу по вашей теме.

Наиболее существенным результатом развития технологий гуманитарного знания в XX веке стало взаимопроникновение социального и культурного. «Революция менеджеров», на рубеже XVIII-XIX веков трансформировавшая систему научного знания в последовательные волны индустриальных преобразований, продолжилась в XX веке на материале знания гуманитарного. Результаты социально-гуманитарных (культурологических - следуя классическому неокантианскому делению на знания о природе и знания о культуре) исследований легли в основу так называемых социальных технологий, которые сообщили новый импульс развитию моделей общественного и государственного управления, организации производства, эволюции стандартов жизни т. п.

На этом фоне очевидный «резонанс» культурологических исследований, равно как и общее повышение социальной активности в сфере гуманитарных наук, приобретает особый смысл. История мировой культуры свидетельствует, что рост интереса к гуманитарному знанию предшествует обычно кардинальным изменениям, как на уровне отдельных стран, так и всего геополитического контекста. (Франция второй половины XVIII века, Германия XIX века, Россия начала ХХ и т. п.). Интерес к ключевым проблемам культурно-исторической традиции, к национальным и региональным типам мышления и ментальности, к вопросам языка и искусства, образования и права важен не только как традиционное направление академической любознательности, сколько как ресурс формирования политики принципиально нового типа.

В этом смысле представления о культуре постепенно теряют свою «музейную неприкасаемость» и становятся социально ангажированными - точно так же, как в свое время представления о чистом эксперименте и исследовании в естественных науках были ангажированы инженерно-конструкторской мыслью. Основной нерв культурной революции ХХ столетия как раз состоит в постепенном переходе восприятия культуры как системы самоочевидных и самодостаточных образцов к осмыслению ее инструментальности, т. е. способности оказывать направленное и прогнозируемое влияние на все аспекты человеческой практики и жизнедеятельности.

Признаки этой эволюции мы можем проследить на примере самых традиционных культурных институций. Так, скажем, не вызывает сомнений быстрая трансформация музея - по давно устоявшейся традиции, места элитарного коллекционирования и исследования - в центр формирования досуга и работы со свободным временем самых разных социальных групп. Не менее показателен феномен «современного» искусства, для большинства форм которого социальные последствия любой культурной акции оказываются важнее, чем ее непосредственное наполнение - такая своего рода «эстетика социальности». Было бы, наверное, просто банальным еще раз останавливаться на примерах аудио-визуальной волны и т. д. и т. п.

Но едва ли не более важными являются последствия гуманитарного взрыва за пределами отраслевых представлений о культуре и культурном. Недостаточность и неэффективность политического и экономического инструментария становится в ряде случаев своего рода вызовом гуманитарным практикам - во всем диапазоне от личных психо - и культуртехник до глобальных масштабов работы с образом жизни и традициями обширных культурных регионов. Первоначально необходимость «культурно-технического» вмешательства возникает в эпоху индустриальных модернизаций, когда оказывается, что слой культурных традиций и сложившегося образа жизни прямо влияет на перспективы технологического прогресса, а именно, обладает очевидной сопротивляемостью всем и всяким историческим инновациям. Это оказывается справедливым как по отношению к отдельному человеку (стрессы и девальвация человеческой ценности), так и в макросоциологических масштабах (утеря культурной идентичности, негативные аспекты урбанизации, etc.). Но возникшее в глазах «социальных инженеров» как препятствие на пути модернизации, это культурное изменение социальных процессов оказывается способным заменять, а в ряде случаев и вытеснять более привычные для нового времени экономические и политические методы регулирования, ибо, по выражению Мераба Мамардашвили, «культура это то, что остается, когда я уже все забыл».

Таким образом, смысл процессов, происходящих в области культуры, значим не только для культуры в традиционном ее понимании. Культурные программы можно рассматривать как своеобразную зону эксперимента, где отрабатываются и репетируются способы организации и взаимодействия, применимые в иных областях человеческой практики (экономической, политической, образовательной).

Этот тезис с полным основанием может быть отнесен так же к новым формам взаимодействия и кооперации в европейском культурном пространстве.

В настоящее время существуют, пожалуй, три глобальные темы, в рамках которых европейская культурная кооперация (и вытекающая из нее европейская культурная политика) находит наиболее полное выражение.

Тема прав человека стимулирует изыскания в области культурной и философской антропологии, педагогики, психологии, включая проблему освоения локальных культурных практик с их особым отношением к тем артефактам, которые прежде выпадали их сферы внимания традиционных «историй искусства и культуры».

По сути, мы имеем дело с двойным эффектом влияния темы «прав человека» на сферу культурной деятельности. Во-первых, постепенно меняется концепция культурной работы: ориентация, связанная с представлением о необходимости «социального продвижения» культурных образцов в «массы», создания условий для приобщения и доступа к культурным ценностям, заменяется в ряде случаев (случай этот может носить как чисто географическое, так и политическое обличье) все более явным осознанием «культурных прав» как права на собственную, пусть локальную культурную специфику, обусловленную особенностями культурной эволюции. В культурологическом смысле мы имеем дело с окончанием периода, который можно было бы охарактеризовать как преобладающую политическую гегемонию национальных государств, исходя из того, что национализм в государственном обличье, по Эрнесту Гелленеру, есть не что иное, как унификация этнических и микросоциальных особенностей в угоду и для поддержания единства в пределах государственных единиц. Иными словами, национальная специфика на государственном уровне есть принципиальное усреднение многих локальных культур, оказавшихся в определенных границах в процессе складывания национальных государств (нечто, напоминающее среднюю температуру в больнице). Во многом, кстати говоря, пресловутая массовая культура является своеобразной наследницей национально-государственного строительства с присущей ему мифологией и стереотипами.

В то же время внимание к идее культурных регионов с их особостью в рамках государственного устройства есть попытка преодолеть представление о государстве как о едином (или преобладающем) субъекте национально-культурного процесса.

В этом смысле культурная деятельность делает «прозрачными» политические и административные границы как внутри страны, так и между странами. Не случайно совет Европы в период после Маастрихтского договора делает серьезные вклады в развитие международных культурных маршрутов, объединяющих разные регионы (территории) из различных стран континента (программы «Путь викингов», «Шелковый путь» и т. п.). Идея культурных регионов, впервые получившая звучание в Маастрихтском договоре, призвана уравновесить жесткость политических границ в будущей Общей Европе, делая эти границы более мобильными и проницаемыми. При этом основными субъектами культурного права становятся малые группы и отдельные индивиды, эти группы представляющие.

Во-вторых, косвенным следствием переноса концепции прав человека (и малых групп) в сферу культуры стало лавинообразное увеличение объема «культурного материала», подлежащего освоению в процесс межрегионального культурного обмена. Право на собственную культуры означает одновременно равную ценность любого культурного объекта и культурных форм поведения и, соответственно, накладывает определенные требования на принципы и типы коммуникации. Это означает, что последняя уже не может строится в соответствии с устоявшейся культурной иерархией, столь свойственной для традиционной для предыдущего этапа «европоцентристской модели» взаимоотношений. В переломные, с точки зрения культуры, периоды представления о культуре в классическом ее понимании (идеальная «европоцентристская» модель) строятся на соотнесении с идеалом (непостижимым и совершенным), помещенным либо в пространство классического прошлого (платонизм Ренессанса), либо вообще во вневременную реальность мышления и разума (рационализм Просвещения). Как в том, так и в другом случае приходится иметь дело с сугубо иерархической системой, в рамках которой любой артефакт оценивается по степени его приближенности к некоему универсальному образцу - идеалу. Это, в свою очередь, изначально ограничивает круг явлений, которые могут быть «отнесены по ведомству культуры», и строит коммуникацию в культуре по нормативному принципу.

Ненормативный принцип отбора культурного материала и ненормативный тип коммуникации предъявляет особые, иные требования к организации деятельности в культурной сфере, что находит свое выражение в повсеместной критике ныне существующих культурных институций и принципов управления и менеджмента.

Поддержка локальных территорий и субгосударственных образований.. Системообразующим фактором является внимание европейский политических институтов к различным локальным социальным сообществам (в отличие от макросоциологических подходов, при которых в качестве базовых рассматриваются «универсальные» образования типа «класс», «государство», «нация» и т. п.). В логике «миниатюризации» предмета на первый план выходят иные структуры - культурные регионы, местные сообщества, диаспоры, etc. Это, в свою очередь, стимулирует острый интерес к локальным традициям, местному самоуправлению, локальным диалектам, а также способам взаимодействия, происходящего вне и поверх административных и политических границ.

Обращаясь к исторической аналогии, можно было бы сказать, что так же как в период становления монархий, центральная власть опиралась на городское самоуправление для борьбы с феодальной вольницей, так и сейчас сторонники единой Европы опираются на местные сообщества ля ограничения эгоизма отдельных государств.

Культурная автономия как одно из достижений микро регионального подхода является, по сути дела, лишь начальным условием получения реальных социальных и экономических преимуществ. Практика стран Западной Европы последних 15-20 лет показала, что культурная автономия и культура в целом являются важнейшими факторами изменения образа и качества жизни на отдельных территориях, это связано с появлением и развитием целого ряда социально ориентированных программ. К их числу можно отнести: формирование региональной и городской среды с расширенными культурно-образовательными возможностями, обеспечение досуговой деятельности на основе информационной инфраструктуры, развитие культурного туризма с индустрией развлечений, местные экологические программы, реконструкцию традиционных промыслов и ремесел, создающую условия для развития малого и среднего бизнеса, и т. д.

Региональное и территориальное культурное развитие является в настоящее время одним из базовых условий европейской культурной кооперации и, таким образом, способствует решению многих социальных проблем, которые долгое время не удавалось решить в рамках «однородной» государственной политики.

I. Сегодня существуют объективные свидетельства эффективности культурных технологий как фактора реструктуризации профессиональной карты территорий, перераспределения рабочих мест и перетекания рабочего потенциала в сферу сервиса и услуг. Пятнадцатилетний опыт таких стран, как Франция, Испания, Турция, показывает актуальные возможности такого направления социальной политики. Следует подчеркнуть, что речь идет не только о побережьях этих стран, привлекательных с точки зрения «пассивного туризма», но и о «внутренних областях», где основным объектом работы являются собственно культурные формы активности.

В России, если говорить об аналогиях, существует целый ряд территорий с высокой долей устаревших производств, подлежащих конверсии, либо структурной перестройке, и одновременно обладающих богатым культурным потенциалом (Ярославль и вся область Золотого Кольца, Архангельск, Нижний Новгород и т. п.). В Архангельской области, например, доля производств ВПК, составляет около 80 %, а остальные промышленные предприятия ни в малейшей мере не способны обеспечить полную занятость населения. Адекватное использование наработанных моделей социально-культурной политики в сфере переподготовки и изменения структуры занятости на локальных территориях может заинтересовать местные и региональные власти. Здесь просматривается возможность кооперации сферы культуры с управленческими системами смежных видов деятельности социально-экономического цикла.

Вопрос же состоит в том, насколько образовательная подготовка современных менеджеров культуры соответствует решению профессиональных задач, лежащих за пределами чисто отраслевого подхода и относящихся к проблематике развития среды в целом, а не отдельных ее компонентов.

II. Тема культурной специфики территории (области, региона) как базового фактора развития и включения в контекст европейской кооперации требует особых форм работы, которые по своему характеру невозможны без партнерских отношений между общественными движениями, предпринимателями и властями. С одной стороны, это является осложняющим обстоятельством, но с другой - создает почву для появления моделей социального партнерства между «первым, вторым и третьим» секторами и, следовательно, способствует развитию местного самоуправления. Местные орган власти при учете этого культурного фактора просто-таки вынуждены действовать в режиме «общественного управления».

В ряде стран эффективно действуют так называемые Советы по культуре, в состав которых входят в равных пропорциях представители общественных, деловых и властных структур. Именно эти Советы принимают решения в данной сфере и, что немаловажно, координируют инвестиционные потоки в направлении технологий культурной деятельности. Интересен в этом отношении опыт Национального фонда Шотландии (National Trust of Scotland), членами которого являются 250 000 человек (более 5 % населения). Ни одно решение органов управления Шотландии, в том числе в политико-экономической сфере, не может быть принято без учета мнения этой организации.

С точки зрения жизнеспособности сферы культуры, ориентация на социальное партнерство дает шанс прорвать замкнутый круг отраслевого изоляционизма и выйти на партнерские отношения с наиболее мобильными предпринимательскими и общественными движениями.

III. В российской ситуации интерес к местной специфике, характерный для культурных проектов нового поколения, объективно способствует тенденции к «реконструкции локальной истории» места (в противовес унификации, насаждавшейся административными методами), что резонирует с разработкой дифференцируемых форм местного самоуправления (а если искать исторические аналогии - является одной из современных форм продолжения «земской» традиции с ее краеведческой установкой).

Глава 4. Управленческий опыт предпринимательства в сфере культурной практики.

Этот «раздел» европейской культурной политики объединяет своеобразным образом тему культурного наследия и наиболее современные (в организационном и техническом смысле) способы управленческой работы, аналоги которых зарождались в опыте частного предпринимательства. Наиболее эффективен перенос соответствующих форм работы на относительно небольшие (локальные) образования, рассматривающие себя не как объект общественно-государственной благотворительности, но в качестве самостоятельной организационной единицы, в том числе и в экономической области.

Так, например, исследования по экономической эффективности культурной деятельности проводятся повсеместно и имеют своей целью продемонстрировать инвестиционную емкость этой сферы. (Скажем, опубликованные данные Совета по культуре в Эдинбурге позволяют утверждать, что на ?1 вложений местное сообщество за три года в среднем получает прибыль - как прямую, так и косвенную - в виде новых рабочих мест, развития инфраструктуры, транспорта и гостиниц в размере?40. Правда, такое, очевидно, возможно лишь при условии «раскрученной» деятельности, когда автоматически минимизируются расходы на привлечение внимания, а имеющаяся в распоряжении Совета инфраструктура соответствует определенным требованиям).

В любом случае ясно, например, что влияние комплексных программ по культурному туризму на такие сферы, как гостиничный бизнес, строительство, дороги, транспорт, издательское дело, трудно переоценить. Особо привлекательной, с российской точки зрения, является область информационных технологий и связи, которая должна быть задействована как на стадии подготовки программ (инвентаризация памятников, систематизация культурных маршрутов, распространение информации и т. д.), так и в ходе ее практической реализации.

Такие виды деятельности, как культурный туризм и традиционные промыслы с их вниманием к местным обычаям, являются идеальной стартовой площадкой для развития малого бизнеса. Весь набор управленческих технологий, от стратегического маркетинга до управления персоналом, становится в этом случае не данью времени, а элементарным условием выживания. В рамках таких программ абсолютно уместны малые предприятия со своей собственной инфраструктурой, системой рабочих мест и потребностями в соответствующем экономическом обосновании, что, кстати говоря, вполне укладывается в рамки множества проектов поддержки малого и среднего бизнеса, которые осуществляют много численные фонды на всем европейском пространстве.

Из этого последнего обстоятельства возникают специальные профессиональные требования к навыкам фандрэйзинга, умению организовывать компании PR, способности работать с грантами международных организаций и прочее.

Во всяком случае, «культурное предпринимательство» есть то новое измерение деятельности, которое позволяет культуре в целом отмежеваться от своего «затратного» статуса и претендовать на роль важнейшего ресурса регионального развития. Перенос акцента с традиционного представления о «ресурсах для культуры» на «культуру как ресурс» является наиважнейшим для культурного менеджмента в целом и самым непосредственным образом влияет на статус и роль культурного менеджера в культурном сообществе.

Повышение общесоциального статуса культурной деятельности, с одной стороны, и определение приоритетных тем международного культурного взаимодействия - с другой, накладывают свои требования на практику культурного менеджмента и задают ему вполне определенные ориентиры.

Наиболее адекватным ответом на природу вышеозначенных требований является «идеология сетей». Управленческий принцип сети знаменует постепенный отказ от классической иерархии организаций и переход к партнерству как приоритетному организационному принципу. С точки зрения теории управления этот процесс можно определить как переход от классической теории организации к теории игр.

«Идеология сетей» учитывает два основных компонента. С одной стороны, это установка на всемерное сохранение локально специфики (всех сторон и участников проекта или программы). С другой - внедрение наиболее современных (продвинутых) форм организационной поддержки. Информационное обеспечение, переподготовка специалистов, методы фандрэйзинга и иные инфраструктурные элементы относятся к области поддержки отдельных проектов и программ, но при этом не сводятся к ним и сохраняют свою значимость для других проектов и других участников, входящих в организацию.

В этом смысле развитие сетевой инфраструктуры можно рассматривать как отдельное направление деятельности, общее для всех участников сети, вне зависимости от природы их конкретных целей и проектных ориентаций. (В условиях же иерархических организаций нередко теряется многообразие целей отдельных участников, и нередко возникает парадокс «инфраструктуры как самоцели»).

Сфера культуры, в отличие от более жестких социальных технологий (скажем, промышленно-индустриальных и финансовых, где аналогом сети могут служить транснациональные корпорации, но с совсем иной историей и принципами организации), наиболее предрасположена к проявлению личных и локальных инициатив. А потому «культурные сети» становятся своеобразной площадкой эксперимента на постиндустриальном европейском пространстве. В этом случае они выступают как своеобразный ответ на проблемную ситуацию, связанную с формированием «социального государства», т. е. государства стремящегося быть выразителем не глобальных политических или экономических доктрин, а интересов микрогрупп и отдельных индивидов.

В области культурной практики природа сетевой организации преобразуется в определенную систему требований, комплекс которых лежит в основании этики современного культурного менеджмента.

По сути, обыденное сознание никогда не признавало этику истинным критерием деятельности и не могло согласиться с тем, что именно этика призвана регулировать организацию любой деятельности, вне зависимости от ее масштаба и принадлежности. В этом же обыденном сознании происходит незаметная подмена, в процессе которой этику (теорию деятельности!) путают с нравственностью, т. е. с тем, что относится к личностному аспекту человеческой жизни. Возникает общезначимый, но мало осознаваемый парадокс, имеющий непосредственное отношение к проблеме личной и коллективной ответственности. Отдельный человек, специалист и профессионал, по сути отделен от той организации (институции), в которой ему приходится работать, поскольку он несет ответственность лишь за то «узкое» дело, которое непосредственно исполняет. Это тот самый феномен, который в философском и социологическом языке получил название «частичного человека».

Имеющиеся на первый взгляд исключения чаще всего в действительности таковыми не являются, ибо «преданность организации» не может нести этической нагрузки, поскольку корпоративность опять-таки имеет отношение к прагматическому благу (организации, профессии, партии и т. д.). Более того, корпоративное единство нередко входит в очевидное противоречие как с этикой, так и нравственностью. Речь, таким образом, может идти о «коллективном эгоизме», но отнюдь не о коллективной и личной ответственности. (Это, кстати говоря, может считаться одним из типологических признаков транснациональных корпораций, где установка на корпоративность подменяет собой этику деятельности).

Сетевая форма организации, с нашей точки зрения, является попыткой синтеза индивидуальных нравственных норм, в том числе профессиональных, и этических норм деятельности. В этом смысле один из вызовов постиндустриального общества состоит в попытке преодоления профессиональной частичности человека (ее иногда называют углубленной специализацией). Сеть является с этой точки зрения уникальным образованием, способным сочетать организационные принципы с этическими. Без любого из них индивидуальная ответственность остается ущербной, а коллективная просто не существует. Еще более точным было бы, наверное, сказать, что принципы организации и есть выражение этического сознания. Терпимость и установка на понимание, режим горизонтальной коммуникации и принципиальная открытость, прозрачность принятия решений, способность к кооперации как профессиональное требование - все это (в идеале, конечно же) относится как к практике организационного управления, так и к «этическому императиву».

Культура и искусство - особый мир, где любое локальное действие соразмеряет себя со всем целым, а потому, наверное, именно здесь наиболее ограничен тезис о том, что высвобождение спонтанных инициатив не должно служить только для выражения частных интересов; оно должно вести к освобождению парализованных - по выражению Юргена Хабермаса - политических энергий. В этом, как кажется, кроется основное решение задачи гармонизации этического и нравственного, общезначимого и личностного, коллективной и индивидуальной ответственности.

Обозначенные выше приоритеты международной культурной политики с опорой на права малых групп и индивидов, локальность и предпринимательство (предприимчивость) трансформируется в требование определенного типа организации деятельности, где каждый отдельный проект (организация, институт) является полноценным выразителем сферы в целом. Однако (и в этом состоит основная управленческая проблема конца нашего века) это отнюдь не означает однородного единства целей и способов деятельности. Парадокс множественности целевых ориентаций при постоянном сохранении возможности партнерских отношений и культурной кооперации порождает потребность в специфических формах управления, которые лежат на стыке между технологией менеджерских навыков и личными, субъективными склонностями (чтобы не сказать «талантом»).

Некоторые из них являются базовыми, существуя параллельно как элементы и организационной практики, и этического отношения к собственной деятельности. Приведем несколько примеров.

В той мере, в какой масштаб любого (кооперативного) культурного проекта не ограничивается исключительно культурным смыслом и краткосрочными целями, в его организацию закладываются элементы, которые могут быть использованы при дальнейшем развитии сотрудничества с этими же или с другими партнерами и которые по своему смыслу не тождественны той или иной культурной инициативе.

Подоплека любого организационного решения в условиях сетевой идеологии имеет «два измерения». Прежде всего, каждое решение необходимо для данного конкретного проекта, но в то же время оно закладывает основу возможного будущего действия в рамках проектов иного типа и с иными партнерами. Управленческое действие должно (в идеале) сохранять оба ориентира (ближайшего шага и дальнейшей перспективы), а само управление превращается в искусство игры со многими целями на одном проектном материале.

В этом смысле работа в сети - всегда своеобразная игра с учетом множества факторов принятия решения, важнейшим из которых является принцип сохранения возможности следующего шага - шага, который не до конца осознан и, конечно, еще не спланирован. Эта особенность принципиально отличает организацию сети от организации традиционного типа, где «продукты» ближайшего шага становятся единственным мерилом эффективности, а цели самой организации, фактически, отождествляются с этими «продуктами». Подход вполне целесообразный с точки зрения индустриальных и промышленных технологий, но вряд ли исчерпывающий в гуманитарной сфере, где взаимопонимание и солидарность, если их удается сделать постоянными, обретают новую самостоятельную ценность.

Наличие многих партнеров, причастных к принятию решений при подготовке и реализации проектов, усложняет, даже бюрократизирует саму процедуру принятия решений. В этих условиях существенное значение имеет взаимная открытость участников: пояснение собственных целей, мотивов и оснований, публичность обсуждений, внимание к проблемам внутренней и внешней коммуникации. Зачастую это затрудняет течение проекта, но в то же время имеет несомненные преимущества, поскольку компенсируется взаимным доверием.

В более отдаленной перспективе практика такого рода обретает и педагогический смысл, поскольку за счет означенной «прозрачности» позволяет участникам разных уровней и квалификации наблюдать «внутреннее устройство проектной деятельности», что делает сетевую организацию прототипом модели «непрерывного образования».

«Сеть как непрерывное образование» вообще является ключевым понятием для этого способа организации, истоки которого лежат в природе игры, поскольку указывает на основной и общий для всех смысл, не имеющий прямого отношения к сиюминутным прагматическим потребностям, а служащий средством накопления интеллектуального и духовного ресурса для недетерминированного, т. е. свободного будущего.

По выражению Йохана Хейзинги, игра не есть каждодневная жизнь как таковая. Она прерывает равномерное течение обыденности и узко понятой реальности, ибо цели, которым она служит, сами лежат вне сферы материальных интересов или индивидуального удовлетворения потребностей. Игра служит благу целой группы, но иным образом и иными средствами, нежели те, что непосредственно направлены на удовлетворение жизненных нужд.

Отчетливость и «прозрачность» принятия решений, таким образом, подчиняется заявленному выше «принципу творчества»: обеспечивая реализацию конкретного партнерского проекта, она, в то же время, имеет долгосрочную и общезначимую образовательную перспективу.

Понятно при этом, что складывающиеся модели коммуникации оказываются более долговечными, чем отдельные проекты, и становятся весьма существенными для последующего развития сферы культуры в целом.

Под этим термином мы понимаем необходимость уделять последствиям реализуемых проектов такое же внимание, как и самим проектам. Последствия для каждого из участников имеют различный смысл и наполнение, а, следовательно, предварительная экспертиза (как и сам подготовительный период) требуют не меньше ресурсных вложений, чем фаза непосредственной реализации.

Вообще говоря, проблема последствий реализации переводит нас из логики проектной в логику программную. Этот аспект деятельности менеджера заслуживает более подробного рассмотрения.

По сути, та самая тема ответственности, которая поднималась в отношении этики деятельности в целом, проявляет себя и в более частной проблеме разрыва между непосредственным и конкретным актом действия (проектом) и его же отдаленными или неявными последствиями. В определенном смысле это и вправду можно назвать экологической проблемой, так как именно в рамках такого подхода последствия представляются не менее, если не более, важными, чем сам проект или поступок.

Экология природы, человека, культуры, а в более широком понимании - экология деятельности порождают особый тип проблем, попыткой ответа на которые и обусловлено появление принципов сетевой организации. Сама природа сети с ее информационной прозрачностью и открытостью для обсуждения может рассматриваться как механизм предварительной критики, учета и анализа ближайших и отдаленных последствий любого частного проекта. По крайней мере, в этой точке лежит будущая возможность ограничения «проектного энтузиазма», позволяющего всерьез рассматривать проекты поворота рек с севера на юг или же проводить индустриальную политику, полностью разрушавшую культурную основу целых регионов.

С другой стороны, те же качества сети предлагают заманчивую перспективу расширения масштабов и смысла любого частного проекта - в той мере, в какой множественность смыслов и варианты использования результатов зависят от многообразия ситуаций, представленных в рамках сети. Ведь совершенно очевидно, что одна и та же акция современного искусства будет по-разному воспринята в столичном и провинциальном городах; смысл очередной публикации книги Салмана Рушди далеко не ограничивается рамками культуры и опять же зависит от конкретного региона; точно так же информационные проекты на территории бывшего СССР имеют и социально-политическое значение.

Таким образом, международные культурные сети могут (опять-таки, в идеале!) поднимать значимость отдельных проектов до уровня влияния на общую социально-политическую ситуацию в разных ареалах. В этом смысле любой проект, реализующийся в сети, как бы выходит за собственные рамки, а его потенциал прямо пропорционален многообразию единиц и ареалов, называющих себя сетью. При этом проявляется действительный и важный смысл многообразия. Оно продуктивно не само по себе (Вавилонское столпотворение, сиречь многообразие, далеко от продуктивности), а как множество возможностей прикладного (т. е. не предусмотренного автором) использования результатов любого локального проекта.

Сеть, таким образом, есть особый общественный механизм ограничения и критики проектных предложений, но одновременно она же обеспечивает развитие и поддержку инициатив, обогащает из содержанием и смыслом, которые отсутствуют в первоначальном варианте.

Другое дело, что для реализации функции такого рода необходим достаточно высокий профессиональный уровень, позволяющий обеспечить такие работы, как ситуационный анализ и прикладное проектирование, комплексный прогноз и планирование регионального развития, разработка теории игр и общественной коммуникации, социальное программирование и системная инновация, а также многое другое, что отчасти уже существует, но наиболее органично приживается именно в сетевом контексте. Этот набор профессиональных позиций порождается теми проблемами, которые мы пытаемся обсуждать, но свою наиболее полную эффективность обретает внутри сетевой организации.

Сознательная (экологичная) работа с многообразием означает придание каждому отдельному элементу этого многообразия статуса общезначимости и всеобщности. Собственно говоря, когда частное и субъективное становится общезначимым - это и означает для него обретение статуса уникальности. Этот последний принцип - столь очевидный для художника и человека культуры - оказывается справедливым и для ключевых вопросов современного мира, таких, как права человека и права национальных групп и диаспор; превращение отсталых провинций в полноценные регионы; реконструкция локальных культур и образов жизни; развитие системы местного самоуправления как гарантии устойчивости и стабильности и т. д.

Люди, причисляющие себя к деятелям культуры, оказываются лицом к лицу с задачами, масштаб которых далеко превышает те, которые они были готовы решать, когда, руководствуясь субъективными склонностями, некогда вступали в эту сферу. Значимость культурного фактора и степень влияния любого культурного акта на окружающую действительность самым существенным образом изменились на протяжении жизни двух последних поколений; и это входит в явное противоречие с той свободой субъективного и личной независимостью, которые были столь притягательны в мире культуры и искусства. Последнее особо важно для посттоталитарных государств, где возможность личной реализации имеет особую историческую цену.

Столь парадоксальное сочетание субъективного и общезначимого - полярных, но сосуществующих требований к организаторам культурных проектов - возвращает нас к базовому содержанию профессии менеджера, которое было обозначено как комплекс «объективных» технологий управления и «субъективного» отношения к материалу культуры. Оба аспекта являются равноправными составляющими формирующейся этики профессии.

Эти и ряд других профессиональных характеристик начинают формировать новую систему требований к работе менеджера в области культуры и культурной политики. Нетрудно заметить, что специальные квалификации в интересующем нас аспекте не ограничиваются набором чисто технических (специализированных) требований, но и апеллируют к ценностным установкам конкретного работника.

Это обстоятельство позволяет сформировать, в предварительном приближении, подход к проблеме «этики профессии» и скорректировать практику подготовки и переподготовки управленческого персонала для сферы культуры.

Описание предмета: «Культурология»

Культурология - гуманитарная наука, изучающая закономерности развития и функционирования культуры, ее структуру и динамику, взаимосвязи и взаимодействия с другими сферами материальной и духовной жизни. Предметом культурологии являются объективные закономерности общечеловеческого и национальных культурных процессов, а также памятники, явления и события материальной жизни людей.

Источниками культурологии являются: - исторические науки: гражданская история, история конкретных наук, история искусства и отдельных искусств, история педагогики, история религии и др.; - прикладные исторические дисциплины: архивоведение, музееведение, библиотековедение, краеведение, востоковедение и др.; - вспомогательные культурологические дисциплины: археология, геральдика, палеография, нумизматика, сфрагистика, текстология и др.

Основные понятия культурологии описывают внутреннее строение культуры: культурные ценности, субъект культуры и др.; характеризуют культурный процесс: культурное наследие, культурные традиции и др.; связывают культуру с другими ответвлениями общественной науки.

Внимание!

Банк рефератов, курсовых и дипломных работ содержит тексты, предназначенные только для ознакомления. Если Вы хотите каким-либо образом использовать указанные материалы, Вам следует обратиться к автору работы. Администрация сайта комментариев к работам, размещенным в банке рефератов, и разрешения на использование текстов целиком или каких-либо их частей не дает.

Мы не являемся авторами данных текстов, не пользуемся ими в своей деятельности и не продаем данные материалы за деньги. Мы принимаем претензии от авторов, чьи работы были добавлены в наш банк рефератов посетителями сайта без указания авторства текстов, и удаляем данные материалы по первому требованию.